— Черт, — Савельев прибавил еще несколько непечатных слов, — что такое не везет и как с ним бороться…
— Не расстраивайся, Сергей.
— Вот непруха. Полдня убил, — Рембо, конечно, не надеялся, что канцелярия мобильной связи выдаст координаты эфемерного Михельсона К. К., но надежда, что всплывет адресок с другой фамилией, была.
— Так что никаких дел, — продолжал тем временем Корольков, — с этим Михельсоном-Бессоновым…
— Воробьяниновым, — вставил Серега.
— Что? — не понял участковый.
— Не важно, Михалыч, — отмахнулся раздосадованный бизнесмен. — Спасибо, помог. Давай я тебя назад отвезу.
На обратной дороге Рембо не забыл заскочить в универсам и загрузить пакет водкой и сопутствующими товарами.
— Тебе, Михалыч. Выручил. Держи.
— Ну, так… Моя милиция тебя бережет, — принимая пакет, отозвался капитан.
— Хорошо, что не стережет, — совсем невесело пошутил Серега.
Михалыч довольно засмеялся.
***
Оставалась последняя зацепка. Самая действенная, самая верная, но и самая сложная. Банк. Расчетный счет, через который ушли Серегины деньги. Нужен был доступ к внутрибанковской информации. Сам получить его Рембо никак не мог. Пришлось прибегнуть к протекции «старших братьев» — силовиков. Эти серьезные дяди в больших погонах дали возможность Савельеву, минуя управляющего, пообщаться с персоналом, непосредственно обслуживающим данное малое предприятие. Причем общение было абсолютно откровенным.
Савельев узнал много интересного даже о том, что ему совсем знать не хотелось. При желании можно было сразу заняться шантажом доброй половины банковских служащих, а те, в свою очередь, рассказали б что-нибудь занимательное об остальных. Удивительного в этом ничего не было, если взять во внимание тот факт, что представлен он был как майор очень весомой спецслужбы, и каждый работник старался утопить соседа, а еще лучше, своего непосредственного начальника.
На это занимательное занятие ушел весь третий день. Еще раз, получив подтверждение своей теории о человеческой чистоплотности и порядочности, Серега в этой горе грязи все-таки нашел искомое.
То, что расчетный счет злополучной фирмы открыт неделю назад, Рембо не удивило. Не особенно он поразился и легкости, с какой были сняты шестьдесят тысяч долларов с копейками за один день. При желании можно было даже вычислить, кто именно из служащих банка завернул себе в карман кусочек денег, за скорость. Удивило его другое обстоятельство — снимавший деньги не был Михельсоном. Подписавшийся Бессоновым И. Н., по описанию, был молодой парнишка, характерной семитской внешности, в очках, с небольшой бородкой и усами. Рембо прекрасно понимал, что получающий наличку и есть, скорей всего, главный разводящий. Рисково доверять бабки рядовому исполнителю, мало кто захочет экспериментировать с совестью людей. Уж больно ненадежная это субстанция.
И тут Рембо, наконец, улыбнулась удача. Одну из служащих банка, симпатичную деваху лет тридцати, лже-Бессонов подвозил к налоговой на своей машине. Хозяин фирмы «Янус» ездил на БМВ третьей модели белого цвета с паучком-талисманом. После упоминания о белом БМВ и паучке, Серега мысленно убрал из описания бутафорские очки, бородку, усики и просто опешил от хорошо знакомого образа…
Получалось, что его развел не кто иной как… Парфен, Парфенов Иван Сергеевич. Кореш по гулькам и бизнесу. Теперь понятно, чем он занимался последние десять дней. «Двуликий Янус». Неплохо б выпить винца, дедушка… Понятно. Нюма Срулевич, Конрад Карлович, Марк Ариевич… Угу»…
Рыка
Перефразируя великого классика, можно легко сказать: «Каждый прекрасный, радостный и светлый внутренний мир замкнут одинаково, любой же лезущий в него снаружи бездарен в своем хамстве по-своему».
Этот стремный плагиат пришел Рыке в голову сразу же после того, как он увернулся от торпедообразного плевка, довольно профессионально направленного в правый глаз. Если бы это была заточка, она, наверняка, воткнувшись в дубовую панель за его головой, загудела бы трепетно-надсадно, пеняя на то, что стальное жало лакомится вместо плоти только деревом.
Итак, безобидный плевок растекся по дверному косяку, а Павел повторил свой вопрос, снова рискуя быть неправильно понятым:
— Пробуем еще раз. Кто еще, кроме тебя, участвовал в этой теме?
Красавец, вполне определенной внешности, чью духовную сущность Рыка обеспокоил таким, на первый взгляд, простым вопросом опять скривился и задвигал желваками — то ли приготавливая новую порцию слюны, то ли уже этим выражая свой протест на такое бесцеремонное вмешательство в его сокровенный внутренний мир. Несколько мгновений спустя он таки выплюнул, но не слюну, а короткую фразу, в которой, не смотря на лаконичность, раскрывался весь глубокий смысл его отношений к Павлу, его матери и прочим родственникам, друзьям и знакомым. Почему-то он вознес их в ранг интимных.
Себя, друзей, знакомых и родственников Рыка ему простил, а вот за непристойные слова касательно матери, сквернослов тут же получил кулаком в нос. Вполсилы. Про отца-то он ничего не сказал. Но кость все равно противно хрустнула. Нос моментально распух, увеличившись в размере вдвое. Вытереть брызнувшую кровь ему было нечем. Руки за спиной сковывали наручники. Крупные капли крови упали на светлую рубашку и брюки. Он дернул головой. Предпринял попытку встать с шаткого стула. Удар ногой в грудь вернул его в исходное положение.
Светлый ежик волос задвигался над гуляющими от бешенства скулами. Отплевывая натекшую из носа на губы кровь, он зашипел:
— Ну, ты, сука…
— Вот ты как говоришь!
Павлу показалось несправедливым такое преимущество губ перед носом. И эту ошибку он исправил легко. Коротким «уракеном» разбил ему губы. Обе. Они расползлись и стали походить на розочку: и формой, и цветом. Кровь потекла обильней. Несколько капель упало на стильные дорогие туфли парня. Он энергично мотнул головой — красные брызги разлетелись во все стороны, пачкая обои на стенах и паркет на полу. Толстая золотая цепь синхронно последовала за движением головы и, зацепившись, повисла на воротнике накрахмаленной, когда-то белой рубашки.
Шипение прекратилось. Вместо него раздался громкий отборный мат, который наиболее интеллектуально-прогрессивная часть общества называет ненормативной лексикой. Так или иначе, весь этот каскад звуков гулким эхом отразился от всех углов комнаты и ударил по барабанным перепонкам. Ни одного слова по существу вопроса сказано не было, и это за… Рыка взглянул на часы — за один час двадцать пять минут. Немудрено, что такое бесплодное общение Павлу уже изрядно надоело.
Рыка встал из-за стола, потянулся до хруста в суставах и со всего маха всадил ему ногу в солнечное сплетение оппонента. Тот опрокинулся вместе со стулом. Павел зевнул, отбросил ногой то, что осталось от стула, и попытался взять жертву за волосы. Удалось это с трудом и то лишь после того, как в захват добавилось еще и ухо. Прическа была явно жидковата. Лицо в немом крике перекосилось от боли, окровавленный рот судорожно хватал воздух.
Подтащив тело к радиатору отопления, Павел освободил левое запястье от стального обруча и защелкнул наручники на трубе. Задумчиво провел рукой по двухдневной щетине и направился к двери:
— Надоел ты мне. Пойду выпью кофе. У тебя есть? — вопрос Рыки можно было б назвать дружелюбным, если не реагировать на металлический цинизм в голосе и не делать скидку на абсурдность ситуации.
— На кухне.
— Какой-то негостеприимный хозяин. Я у тебя первый раз в гостях, уже полтора часа, а ты даже не догадался напоить меня кофе. Ну что ж, придется самому. А ты пока подумай, — Рыка направился на кухню:
— Впрочем… — возле самой двери он круто развернулся на сто восемьдесят градусов и вернулся к батарее. Немного постоял над растерзанным телом в раздумье и всадил носок туфли лежащему братку в живот:
— Чтоб лучше думалось.
