Однако последними работами в области антропологии Вирхов омрачил все свои предыдущие работы в этой области: он сделал попытку использовать антропологию в борьбе с дарвинизмом. Как будет указано ниже, Вирхов, в молодых годах предвосхитивший сам начало эволюционной теории, под старость выступил против Дарвина. И в то время, как именно антропология неоспоримо доказывает близость первобытного человека к человекообразной обезьяне, Вирхов на основании результатов своих исследований и раскопок делал попытки (правда, безрезультатные) опорочить учение Дарвина.

Вирхов вернулся из Вюрцбурга в Берлин значительно поправевшим. Демократический пыл его остыл. Но общественная жилка все же жила в в нем.

И, наряду с громадной научной работой, Вирхов уделял время и общественной деятельности.

В 1861 году Вирхов был избран одновременно в состав берлинского муниципалитета и в состав прусского парламента. В ландтаг (парламент) он был избран громадным большинством. Кандидатура его была выставлена его учеником еще по силезскому докладу, д-ром Нейманом. Благодаря своему организаторскому таланту, привычке к точному мышлению, критическому уму Вирхов скоро выдвинулся среди гласных берлинской городской думы.

Он во весь рост поставил вопрос оздоровления Берлина и в первую очередь очистки Берлина от отбросов и нечистот. Но канализация тесно связана с водопроводом: без водопровода не может быть правильной (промывной) канализации. Вирхов прежде всего требовал снабжения населения Берлина доброкачественной водой и в достаточном количестве. Он требовал далее постройки сооружений, собирающих все отбросы и сточные воды. Наконец он требовал вывода канализационных вод за пределы Берлина и обеззараживания их.

Все эти мероприятия были тогда совершенно новыми. Правительство снарядило в Англию и Францию научные экспедиции для изучения этого дела на месте. Магистрат города, при активном участии Вирхова, внимательно изучил материалы, собранные этой экспедицией. Лишь в 1872 году Вирхов представил доклад по вопросам канализации Берлина, причем резко высказался против спуска сточных вод в протекавшую через город реку Шпрее. Особенно тщательно изучался вопрос о методах дезинфекции канализационных вод: обеззараживание их химическим путем было дорого и мало продуктивно; превращение отбросов в пудрет тоже не давало хороших результатов. Наконец остановились на мысли спускать канализационные воды и отбросы на поля орошения. И Берлин гордится до сих пор своими знаменитыми полями орошения и канализацией, страхующей население от распространения так называемых «водных инфекций» — брюшного тифа, холеры, дизентерии и т. д.

Этими сооружениями Берлин обязан Вирхову. И эта победа досталась Вирхову не без борьбы: «Большой борьбы стоило, — вспоминает Вирхов, — чтобы городское представительство приступило к этим грандиозным предприятиям. Долгие годы исследования предшествовали этому, но, наконец, муниципалитет в силу собственного убеждения принял решение и уже твердо держался его даже тогда, когда взгляд властей изменился и когда прорицатели несчастья выросли из земли как грибы. И вот Берлин сделался чистым, здоровым, в известной степени даже можно сказать красивым городом».

Благодаря настоянию Вирхова был проведен также ряд санитарных мероприятий в больницах, школах, в рабочих жилищах. Конечно, городские больницы не были подняты на ту высоту, о которой когда-то мечтал молодой Вирхов в своем «Общественном здравоохранении»: они не стали центрами научно-педагогической работы и правильной организации лечебной помощи городской бедноте. Но все же благодаря настоянию Вирхова кое-какой порядок в больницах был установлен. Много внимания Вирхов уделял также положению врачей. По инициативе Вирхова была построена громадная барачная больница в Моабите для эпидемических больных; в результате его упорных стараний была построена большая детская больница в Берлине. Наряду с работой в берлинском муниципалитете Вирхов развернул широкую деятельность и в прусском ландтаге. Он сделался одним из вождей «прогрессивной», а потом — «свободомыслящей партии». Эта партия была в основном мелкобуржуазной, с радикальным оттенком. Думая, что они «свободно мыслят», члены этой партии выражали мысли мелкой буржуазии, в частности мелкобуржуазной интеллигенции. «Мелкий буржуа, — писал Ленин еще в 1906 году в статье «Победа кадетов и задачи рабочей партии», — неминуемо и неизбежно во всех странах и при всяких политических комбинациях колеблется между революцией и контрреволюцией». Именно так колебался Вирхов в своей политической жизни. Иногда в ландтаге он становился в резкую оппозицию правительству. В 1865 году, в заседании бюджетной комиссии, он так резко поспорил со всемогущим Бисмарком, что поговаривали о возможной дуэли его с «железным канцлером», по вызову последнего. Но с годами оппозиционный пыл Вирхова угасал, все чаще слышались в его речах нотки о том, что «нужно сохранить старое и лишь надстроить новое», «мы стремимся к реформам, а не к революции», а после 1870 года он все чаще и все резче выступает против социалистов и за сотрудничество с прусским юнкерским правительством.

В 1880 году Вирхов был избран в германский рейхстаг. В первом же заседании рейхстага, 10 мая 1880 года, Вирхов обратился к депутатам с программной речью, в которой он объявлял себя «совершенно свободным от чувства ненависти или антипатий» к Бисмарку, хвалился тем, что его партия «не отвергала какого-либо мероприятия только потому, что князь Бисмарк одобрял, вносил и защищал эту меру». «Напротив, мы всегда были рады голосовать за какую-либо меру, внесенную князем Бисмарком».

Как видим, и эта речь Вирхова насквозь проникнута все той же мелкобуржуазной декламацией о «внеклассовости» прогрессивной партии и тем же политическим качанием: «с одной стороны нельзя не сознаться, с другой стороны нельзя не признаться».

Бисмарк, со свойственной ему хитростью, недурно использовал эти «качания» Вирхова. Под пышным лозунгом «Kulturkampf» («борьба за культуру») Бисмарк склонил на свою сторону Вирхова (даже самое выражение «Kulturkampf» принадлежит Вирхову), а на самом деле повел борьбу против социалистов, против демократов, против революционеров, т. е. против тех политических идей, за которые когда-то боролся Вирхов.

Эти мелкобуржуазные политические качания Вирхова, приведшие его потом в стан Бисмарка, оказались роковыми, как увидим дальше, и для его научной работы: из передового бойца за «естественнонаучный» Метод в медицине; из горячего апологета эволюционной теории он превратился в ярого противника дарвинизма и в защитника идей поповщины в медицине.

Как оратор Вирхов не отличался особыми достоинствами; речь его не блистала внешними эффектами, хотя временами была остроумна. Зато поражала слушателей солидная аргументация его речей.

Известный психиатр проф. Сикорский так описывает в своих воспоминаниях впечатление от выступления Вирхова в парламенте: «Вот он на парламентской трибуне в качестве оратора (это было в 1879 году). Скромная фигура, без пафоса, в длинном черном сюртуке с цветным карманным платком, прикрепленным по старой моде в петлицу сюртука. Вот он несколько минут остается в позе ораторского выжидания… Среди слушателей воцаряется величайшее внимание. Вирхов говорит свою речь просто, объективно, точно читает анатомическую лекцию, но члены палаты депутатов и вся публика исполнены самого напряженного ожидания и внимания. В свою речь Вирхов вставляет места, блещущие самым искренним, добродушным юмором, вызывающим живое, бодрое внимание и веселость слушателей… «С моей точки зрения, — говорит Вирхов, доказывая свои положения, — никто не станет спорить, даже депутат Ласкер не будет возражать, если только он в состоянии сплошь промолчать хоть одно заседание». Общий взрыв веселости и добродушного смеха охватывает все многочисленное собрание. Как ни мал этот эпизод, при котором нам случилось присутствовать, но он полон глубокого смысла. Спокойная, объективная, правдивая личность Вирхова овладела умами и полонила всех слушателей».