«Уважаемый Иван Владимирович,
Очень жалею, что не мог лично принести Вам чувства глубокого уважения и почтения.
Позвольте, хотя письменно, принести Вам мое искреннее поздравление и вместе с Вами порадоваться результатами Вашей полувековой работы.
Не мне напоминать, каким ценным вкладом р сокровищницу наших знаний и практики по сельскому хозяйству они являются. Чем дальше будет развиваться и крепнуть наш Союз, тем яснее и больше будет значение Ваших достижений в общей системе народнохозяйственной жизни Союза.
Помимо соответствующего государственного строя лучшее будущее трудящихся народов зависит и от соответствующих научных достижений. И для меня не подлежит сомнению, что трудящиеся по достоинству оценят Вашу полувековую наиполезнейшую для народа работу.
От души желаю Вам дальнейших успехов по завоеванию сил природы и ее большего подчинения человеку.
С глубоким к Вам уважением
М. Калинин.
30/Х–25 г. Кремль»[58].
Сестра Ленина, Мария Ильинична Ульянова, руководившая в то время Центральным органом партии «Правдой», прислала приветствие от имени газеты:
«Дорогой Иван Владимирович!
В день пятидесятилетия Вашей деятельности по обновлению земли «Правда» шлет Вам горячий привет и пожелания еще на долгие годы сохранить силы и бодрость, новыми своими достижениями и — победами над природой помочь крестьянскому хозяйству развиваться по пути, намеченному Лениным»[59].
Много хороших подарков получил юбиляр.
Репродукционный питомник, руководимый Горшковым, превратился к этому времени в целый научный институт — с химической, цитологической, электроаналитической лабораториями, с музеем достижений Мичурина, с метеорологической станцией, теплицами, многими складами и хранилищами. Из питомника ежегодно поступали и распространялись по всем районам страны сотни тысяч саженцев выведенных Мичуриным новых сортов яблони, груши, вишни, сливы, айвы, абрикоса, винограда.
Радостно, празднично было на душе у Ивана Владимировича, когда он, сидя на почетном месте, в президиуме огромного, заполнившего весь театр собрания, вслушивался в речи, приветствия, сообщения.
Семьдесят лет жизни позади. Полвека трудов. Много побед, много творческих радостей, но ничего даже отдаленно похожего на этот народный праздник, устроенный в его честь.
XIX. НОВЫЕ УЧЕНИКИ
Люди извне, из молодого шумного мира, все чаще бывали на полуострове.
Для перевозки их пришлось нанять специального перевозчика. Он иногда до тридцати раз в день перегонял плоскодонку с одного берега на другой. Но, как бы шумна, голосиста ни была толпа гостей, все становились молчаливы, переступая порог заповедника. Медленно ходили люди, молодые и старые, от дерева к дереву, от Бельфлера к Кандилю, от пепинов к ренетам, всматривались — весной в пышное цветение, летом — в изумрудную зелень листвы, осенью — в душистое богатство плодов. Редкий из посетителей не вздыхал потаенно о том, что нельзя тут остаться. Сотни людей проходили через питомник, но редкая рука подымалась, чтобы украдкой сорвать что-нибудь с дерева.
Затаив дыхание, ходили посетители кучками с экскурсоводом Павлом Яковлевым от дерева к дереву, от куста к кусту. И каждый постепенно становился робким, как подросток.
Ведь это был не просто сад: каждое дерево, наливавшее под горячей июльской листвой ароматными соками прекрасные свои плоды, было воплощением мысли гениального человека.
И особенно волновало всех, что человек этот в простой полотняной куртке, в потертой и выгоревшей от долгой носки шляпе продолжал себе потихоньку работать тут же, почти незаметный среди зелени кустов и ветвей. Седеющий, уже сильно сутулый, озабоченный…
Жителей на Зеленом полуострове все прибавлялось. Почти все они по-настоящему любили садовое дело и не гнушались самой неблагодарной, черной работы — возились с навозом, с грядками, с пересадкой, с обрезкой.
Весной, в дни цветения, Зеленый полуостров покрывался сотнями и тысячами белых марлевых колпачков. Каждый такой колпачок обозначал место нового, только что заложенного опыта, начало какой-то новой садовой судьбы, нового сорта или даже вида. Колпачки должны были предохранить от всяких случайностей только что опыленные, по плану, соцветия. Марлевые колпачки препятствовали пчелам, шмелям, бабочкам и даже ветру заносить на выбранное для нового скрещивания соцветие «незаконную», не предусмотренную планом пыльцу, оберегали от насекомых-вредителей, от грибных поражений.
Но хотя пчела и получила от великого мастера отставку по части плановых скрещиваний, она все-таки в обширных садах питомников пользовалась сладкими соками цветов. Хозяйственный Иосиф Степанович Горшков не мог оставить это без внимания и устроил при новом питомнике большую пасеку. Ведать этой пасекой поручено было Ивану Андреевичу Кирюхину. Он был пчеловод-практик, родом, как и сам Иван Владимирович, из-под Рязани.
Иван Владимирович, уважая пытливый ум земляка, часто приглашал его к себе, особенно зимой, в ее долгие тихие вечера. Уходил Кирюхин от Мичурина обычно с книгой подмышкой. Иван Владимирович давал ему прочитать какое-нибудь из любимых своих сочинений: то Дарвина, то Тимирязева, то Энгельса. Приходя домой, Кирюхин просиживал напролет ночи, вчитывался в печатные строки, чуть не до слез мучаясь, вникая в мысли авторов. Двойное чувство росло в Кирюхине: с одной стороны — гордость за людей, срывающих покрыв за покровом с мировых тайн, а с другой стороны — яростное желание самому освоить все достигнутое наукой.
Несбыточного в этом ничего не было. Разве не такое же яростное желание и упорство вывело его учителя на высоты научной мысли!
Кирюхин настойчиво изучал Энгельса, Дарвина, Тимирязева, Фабра и толстый курс химии, и такой же толстый курс физики, и все думал, думал. И больше всего он думал над жизнью и делами своего наставника по садовому делу.
Однажды зашел у земляков важный разговор о пчеле.
— За пчелу мне, по правде сказать, немного обидно, Иван Владимирович, — сказал Кирюхин. — Вы ее своим методом на второй план отодвинули, не допускаете к гибридизации.
Ученый усмехнулся и молвил:
— Мне и самому пчелу жалко, да что поделаешь… Пчела, она в самом деле наш большой друг. Досадно мне за нее. Впрочем, не горюй, для нее работы много… Сады, огороды и поля страны необозримы…
Но Кирюхин этим не удовлетворился.
— Хочу я придумать, Иван Владимирович, — заговорил он, — как бы пчелу все-таки к гибридизации приспособить.
Иван Владимирович посмотрел на него и снова улыбнулся.
— Подумал ли как следует, что говоришь?.. Я тебя как пчеловода ценю, способности у тебя, вижу, большие, но, видно, ты в гибридизации пока что еще не силен. Ты почитай получше про это дело, тогда увидишь, что плановая, искусственная гибридизация на том и основана, чтобы пчелу отстранить.
Однако хоть и поругал он Кирюхина, а над словами пчеловода призадумался. С тех пор нет-нет, да и спросит:
— Ну что, Кирюхин? Придумал что-нибудь в пользу пчелы? Выкладывай.
Кирюхин отшучивался:
— Пока еще нет, Иван Владимирович, но придумаю обязательно. Иначе, какой же я пчеловод…
Кирюхин действительно взялся за дело серьезно. Мысль упорно вертелась вокруг нелегкой задачи. Порой задача эта казалась неразрешимой, но Кирюхин — упрямый ученик упрямого учителя — не хотел отступаться.
Он очень много знал о пчеле. Он знал все ее привычки, весь жизненный распорядок, все правила пчелиного общежития — и лёт и зимовки. Но во всем этом нужно было глубоко разобраться, выделить важное и нужное, проследить ведущую к истине нить.
Кирюхин знал, что в течение трех-четырех дней цветенья на каждом цветке яблони перебывает немало посетителей: сотни три пчел, около сотни разных мух, десятка полтора бабочек, больше десятка пушистых шмелей, с дюжину разных жуков.
