Для перестраховки и чтобы не спугнуть объект, Марфа честно зарулила за угол и продышалась, входя в нужный ритм. Четко представила себе грязно-палевую дворнягу с ближайшей стоянки, закрыла глаза и сунула под язык замусоленную таблетку валидола: почему-то в последние месяцы перекидываться было тяжело. Давление постоянно скакало, температура поднималась, а женский цикл давал такие сбои, что, не будь Марфа уверена в своей чистоте, наверняка бы потрусила в аптеку за тестом на беременность. Но иначе не получалось: по последнему кварталу у нее оставались неизрасходованными не то шесть, не то семь часов собачьей жизни, и их оптимальнее всего было спустить на алконавта или еще какого упыря, чтобы в Конторе к отчету никто не прикопался.

Как оказалось, она абсолютно зря мучила себя валидолом и месила когтистыми лапами вонючую грязь: мужчинка, опечаленный разлукой с облюбованной бутылкой, наверняка не заметил бы не то что унылую собаку или неприметно одетую женщину странных лет, но и, наверное, аквалангиста в полной боевой выкладке, если бы тот поперся сейчас за ним по пятам. Объект сперва уныло матерился и выворачивал карманы у магазинной витрины, потом сухо сплюнул в паре сантиметров от Марфиной настороженной морды, потоптался на пустынной остановке, сунулся было в теплое нутро троллейбуса, а лишь затем еще более уныло поплелся в сторону метро. Марфа послушно трусила за ним, пытаясь углядеть время на фонарных часах и злясь на себя — надо было еще у кассы прочитать пьянчужку как следует, выяснить место проживания и планы на вечер, а то на ходу и в собачьем темпе это получалось скудно и обрывочно.

На третьей от ее дома остановке мужчинка как-то совсем сник, уселся на заледенелый край скамейки и начал методично сплевывать на асфальт сквозь раззявленные колени. Марфа для приличия понюхала запаршивленный бок урны, а только потом поставила передние лапы на скамейку, просительно заскулила и глянула объекту в глаза.

— Что, Бобик, и тебе хреново?

«Красногвардейская», кажется… или «Орехово»… Тьфу ты, мать моя женщина… Это к Таньке-Грозе поближе, вот пусть она с таким и возится. Как же тебя, холеру, сюда занесло?

— И мне хреново, Бобик. А знаешь, что, Бобка, в нашей собачьей жизни главное?

Марфа вежливо склонила морду, но при попытке себя погладить зарычала и оскалилась, демонстрируя не по-собачьи белые зубы (керамика при перекидывании не всегда совпадала с нужным оттенком).

— Ну тихо ты… знаешь, Боба, знаешь, потому так и рычишь.

В мужчинкиной плешивой голове противно зудела мысль о том, что жизнь у него и впрямь дерьмовая, раз уж даже бродячая псина принимает за врага. Пришлось поджимать хвост, жалобно тявкать и терпеть грубые касания заскорузлой руки — ровно до тех пор, пока алкоголик не дотумкал, что при нынешнем раскладе ему надо либо в петлю головой, либо завязывать к чертям и опять съезжаться с Вичкой, хоть та его и запилит до гробовой доски.

Мысль о никогда не виданной, но суровой Виктории была последней, которую Марфа считала у объекта. Ну раз за этим обрубком есть кому присмотреть, то задачу можно было считать выполненной. В метро этого козломордого сегодня с боями, но все-таки пропустят, а у нее уже лапы подмораживает, их потом хорошим кремиком надо будет смазать перед сном. Так что давай, друг мой ситный, топай восвояси, все равно в маршрутку тебя никто на шару не посадит, а ночи сейчас холодные. Где бы тут перекинуться поспокойнее и побыстрее, а? Может, в тех кустах? Хоть они и тесные, но зато грязи поблизости нет.

Прежде чем завертеться волчком и обернуться нормальным человеком, Марфа честно использовала несимпатичные кусты по их главному назначению. Собаке жить легко: у нее весь мир — один сплошной туалет и то, что там находится.

Нехорошо стало возле самого дома. Сперва Марфа даже подумала, это потому, что от нее до сих пор пахнет непромытой собачьей шерстью. Потом притормозила, огляделась по сторонам в поисках случайного бомжа. Не нашла и мрачно перекрестилась, понимая, что неизвестно откуда взявшуюся тревогу (а тухлятиной воняла именно она, тоской тянет совсем по-другому) разгребать придется ей самой.

Возиться с чужими неприятностями Марфе не хотелось зверски: у нее и без того на сегодняшний вечер было запланировано много разных дел, как по хозяйству, так и не очень. И церковные тряпки, опять же, надо было отгладить, а то с утра, до прибытия клиентки, можно не успеть.

Амплуа с экипировкой ей в свое время подобрала, разумеется, мама Ира, объяснив, что воцерковленность нынче в моде и что у многих слоев населения (в том числе и у клиентуры) куда больше доверия к блаженненьким и юродивым, чем к психоаналитикам и прочим специалистам. Марфа послушно облачилась в черную макси-юбку и платок небеленого льна, сходила на пару литургий, воскресила в памяти позабытые с гимназических времен ритуалы и честно отыграла перед первой же страдалицей все, что требовалось. Мама Ира, изображавшая на тот момент жаждущую аудиенции толпу, после ухода мирской одобрительно улыбнулась, сказала, что Марфа умничка, и сама побежала в ломбард сдавать оставленное клиенткой обручальное кольцо.

Церковный образ, кстати сказать, оказался на редкость удобным, так что Марфа из него почти не высовывалась, создавая себе в глазах соседей репутацию «малость чокнутой, но вообще хорошей бабы».

Так что теперь, учуяв тревогу, Марфа свернула пальцы левой руки в двойной кукиш, а правой начала вершить неистовые крестные знамения. Принюхиваться и искать источник тревожной вони ей это, разумеется, не мешало.

Плохое шло из родного подъезда, с самого верха. Марфа судорожно, как в блистер с нужными таблетками, вцепилась в мобильник, услышала Анюткино недовольное: «Мама, перестань нервничать и лучше сама смотри по сторонам», — выдохнула, снова перекрестилась и начала медленно подниматься по лестнице на свой последний этаж. Шут его знает, на какой лестничной площадке беда, но в лифте угадывать сложнее, легче уж самой, ножками, все проверить и отсмотреть.

В районе десятого примерно этажа тревогой завоняло так, что Марфа не выдержала, замотала лицо краем оренбургского платка, прекрасно понимая, что от неминуемой работы такая уловка не спасет. Снова взялась за мобильный телефон, но у Иры аппарат был вне зоны действия. Жалко, конечно, потому как со вчерашнего утра не говорили, но… Да и чего бы Марфа ей сказала? «Ирочка, что-то мне тревожно?» Понятно, что мама Ира ее обругает и успокоит — одной фразой, наотмашь. Но ведь неудобно… У мамы Иры полно своих забот, у нее был тяжелый день. Она, в конце концов, на мирской работе выматывается так, что… К тому же сейчас, когда Ростинька, паразит, уехал и слова не сказал, Иру саму хотелось утешать и беречь. Она, конечно, не разрешала, отмахивалась от жалостливой Марфы с ее дурацкими причитаниями. Получалось очень неловко. Так что Марфа подержала серебристое тельце телефона в ладони, убрала его обратно в карман и разочарованно поплелась вверх, навстречу неведомой вонючке.

Персональное Марфино несчастье сидело на балконных перилах между шестнадцатым и семнадцатым этажами и вид имело затрапезный и очень женственный. Марфа чуть отступила назад, мягко прислонилась к дверному косяку, пропуская на общественную лоджию свет с лестницы, и начала мысленно вписывать объект в протокольные бумаги.

Пол — женский. Возраст средне-молодой, двадцать — двадцать пять лет, рост метр шестьдесят — метр шестьдесят пять, телосложение худощавое, волосы русые, внешность славянская, особые приметы отсутствуют, ярко выраженного состояния алкогольного опьянения не наблюдается, суицидальные наклонности оценены на десять по двенадцатибальной шкале Сычевой и Зиммера, на момент обнаружения (23.00–23.10 15 декабря 2008 года) объект находился на перилах балкона между этажами (расстояние до земли… Сколько же тут метров-то? А холера его знает…) дома по адресу: Москва, улица академика Ко…

К плотному запаху тревоги теперь круто примешивался спиртной дух. Даже не водка, а уж совсем какой-то шмурдяк, чуть ли не этиловый спирт в неразбавленном виде. Марфа подумала, что стоит прямо сейчас выронить у девчонки откупоренную, но не распробованную бутылку, вписать себе лишнее благодеяние, а уже потом разбираться с остальными проблемами, но тут объект зашевелился и начал перекидывать вторую ногу наружу.