— Ну чего, Ленка?! Шестьдесят семь на восемьдесят пять, все тип-топ!

Шестьдесят семь — это на сколько я выгляжу. А восемьдесят пять — на сколько организм себя чувствует. Все правильно — я за последние годы в старуху превратилась, сильно сдала. Было с чего, откровенно говоря. Жека в подробностях не знает, а вот соседка Тамара…

— Дусенька, мне ж домой ехать надо… Вечер уже, люди с работы вернулись, ссорятся…

— Как поссорятся, так ты их завтра и помиришь… Ничего страшного, потерпят… — грустно говорит Жека. Это она сейчас себе возраст померила и в ступор впала. Расстроилась. Я, конечно, все циферки в подробностях не видела, но…

— Бросай курить, Жека…

— Брошу, Лен. Честное слово, брошу. Вот завтра у тебя на свадьбе оторвусь, и все, завяжу… Ну ладно, не морщись. Не на собрании. Надо будет сейчас народ обзвонить. Гунька! Лен, ты оделась уже? Гунька, где у Старого записная книжка лежит? Неси давай! Лен, а может, на ночь останешься? Еще чайку попьем? Я сейчас в больницу схожу, пройдусь под окнами… Обход сделаю и вернусь, а?

— А район?

— Ну, район… Давай Марфе позвоним, она у тебя там рядом. Пусть заглянет, ей недалеко.

— У Маринки ребенок, неудобно человека отрывать…

— Ничего, пусть проветрится, ей полезно. Лен, ну давай останешься, столько не виделись с тобой…

— Да не хочу я. И Марфу дергать неудобно…

Про Марфу-Маринку я хитрила, если уж честно говорить. Она, может, и правда с дочкой перед сном прогулялась бы с радостью. Ей развлечение, ребенку урок. Не в этом дело было, а в свадьбе. Хоть и шутовская, а все равно надо нормально выглядеть. Тем более, во мне сейчас всего шестьдесят семь лет, можно себе позволить одеться поприличнее.

— Ну ладно, ты мне тогда паспорт свой оставь, я утром в ЗАГС сбегаю, взятку суну. Приезжай к двум часам. Сходите с Гунькой, распишетесь, потом наши заглянут, посидим спокойно, все вопросы порешаем… Свадьбу, опять же, отметим… — И Жека-Евдокия опять к сигаретам потянулась, хихикая чему-то своему. Узнала уже, наверное, какой у нас завтра в ЗАГСе конфуз произойдет.

Свадьба хоть и шутовская, а все равно порядок нужен. Я еще с вечера, как от Жеки вернулась, пошла обручальные кольца выбирать. Их у меня с десяток найдется: ни в одной жизни я старой девой не была, хоть времена тогда шли не самые сладкие. Вот и осталось… Я сейчас все золото перебрала и два платиновых оглядела. Кое-что — с камнями, неношеное — отложила сразу: весной много денег понадобится. И на наряды, и ремонт в квартире нужен. Пол совсем поизносился, хотя я на нем и не работаю уже почти, так, дурью маюсь иногда. Ну и стеклопакеты я хотела. И сетки на них. Или без сеток, если все-таки крылатка у меня будет вместо обычной кошки? Посмотрим, Лика… Я себя еще пока по-старому называю, а сама улыбаюсь не хуже, чем у Жеки за столом. Она ж меня вчера заболтала совсем, умница. Заставила забыть про то, что мне скоро предстоит. Обновление — это страшная вещь на самом-то деле. Как умереть, родиться и родить. И все сама. Сама собой, если точнее.

А колечки я хорошие выбрала: для Гуньки смешное, тоненькое, которое мне, как Людмиле, один товарищ из райкома подарил. Полоска полоской, а в нее стрелка из белого золота вплетена. Нам камни носить нельзя, так тот вечный комсомолец трижды к ювелиру бегал, пока мне не понравилось. Смешная вещь, а главное — расставленная немного. У мальчика пальцы крупные, ему налезет. А себе я Манину память приготовила: стиль модерн, еще до Первой мировой сделано. Оно фигурное такое, сверху что-то присобачено — не то веточка, не то бабочка. На самом-то деле — кошка-крылатка, но это если через кольцо сбоку посмотреть. Мирской и не поймет.

Гардероб у меня сейчас неважнецкий, но приличные вещи отыскались. Даже не от Ликиной старости, а от Людмилиной — жалко было выбрасывать, уже и не вспомню, почему.

Челку мне вчера Жека подкоротила, по бокам тоже подровняла. Получился почти полубокс, но он мне всегда шел, форма лица-то не меняется. Только увядает и зацветает, как нам и положено. А с черной шляпой седые волосы всегда хорошо смотрелись.

Соседка Тамара, как всегда, на площадке дежурит, как неопытная Смотровая. К напомаженным губам бычок прирос, вместо халата костюм спортивный — скоро пойдет внучку из школы в бассейн отводить, а пока так, отдыхает вроде.

— День добрый, Лика Степановна. Собрались куда-то?

— На свадьбу.

— Племянник, что ли, женится? Идите осторожнее, там гололед сегодня.

Племянник, Томочка, племянник. Ох, чувствую, весело у нас сегодня собрание пройдет, если кто мамуле про свадьбу проболтается. Она ж первая примчится и кипешить начнет. Причем по-быстрому: а то мало ли, вдруг в ее отсутствие Ростик какую-нибудь глупость сделает.

А на улице и вправду подморозило. День ясный, солнечный, небо голубое и звонкое. По такой погоде любую свадьбу играть в самый раз, даже игрушечную.

Жека-Евдокия вопросом колец тоже озаботилась: высыпала на стол целую пригоршню. За новую молодость у нее там много чего набралось, Гунька на эту золотую россыпь глядит без интереса, но и без страха — не стала его Жека пугать. А вот состарила замечательно. Мастерски состарила, можно сказать: все морщинками и вмятинками увешала, про одно только правое ухо забыла. Пришлось переделать незаметно, пока она обратно в комнату свое богатство уносила. Моя свадьба — мне и кольца выбирать.

Я и не замечала никогда, что Гунечка такой высокий. Он же ссутулится, в пол смотрит, все как полагается. А сейчас, пока я ему ухо поправляла, пришлось встать на самые цыпочки. Трудно. Отвыкла. Заждались меня туфли на каблуке, на шпильке и на платформе. Это ж сколько по весне сапожнику подковок делать придется, а? Нам без них нельзя, а прибивают их теперь халтурно. Одно разорение на серебре и меди.

— Гунька, ко мне! Одевайся давай, — командует Жека не из своей комнаты, а из той, где Старый обычно спал. И это учла: не пойдет старик жениться в тертых джинсах и мягком свитере с капюшончиком. Раз уж свадьба у нас, то все по-приличному должно быть, чтобы глаз не цеплять, удивления не вызывать. Все незаметно, тихонько.

— Ну что, хорош? Принимай, Ленка, жениха!

Удружила мне Жека, ничего не скажешь. Расстаралась, подруга дорогая: Гунька вошел в кухню в форме полковника авиации, блестя звездочками и звякая правительственными наградами. Никак Дусенька того летчика забыть не могла, которого я у нее, обновленной, году так в сорок седьмом умыкнула. И где только это обмундирование выкопала? Не иначе кто-то из Спутников, прежде чем в спячку залечь, Старому сдал вместе с документами и наградным оружием.

Стоял Гунька, конечно, не по-военному, но и не по-стариковски: мы же с Жекой организм ему портить не стали, пожилой возраст только снаружи сделали. Так сказать, косметический ремонт наоборот. Форма вообще много кому идет, так что я на всякий случай на Гуньку еще дунула-плюнула, а то уж больно красиво он на моем фоне выглядел.

Жека, может, и хотела возразить, но не успела: в прихожей требовательно тренькнул звонок.

— Свидетели пришли! Уже открыва-аю! — И Евдокия, стуча подковками, в коридор унеслась.

Какие еще свидетели, что она выдумывает? Сейчас без них расписывают давно, это пережиток прошлого.

— Лен, ну чего ты рыпаешься? Нельзя без свидетелей. Пусть все будет как у простых людей. — И Жека ключами загремела, на Гуньку шикнув, чтобы тот из роли не выпадал. Лучше бы на меня пошипела: я ко всему была готова, но чтобы Семен… Да еще при своей нынешней, при которой он Спутником колдует. Вот спасибо, дорогая Евдокия. Омоложусь — точно отомщу.

До ЗАГСа мы добрались почти без приключений: прошлись пешочком три двора наискосок, вот он и рядом. Семкина нынешняя, правда, козью морду сделала: она-то думала, что свадьба по всем правилам будет, с лимузином, с рестораном. Вырядилась во все лучшее сразу и сапоги на шпильке натянула. А ноги-то так себе, не очень… Где ж ты, Сема, себе такую мымру-то нашел, а? Или, может, не искал толком? После меня, даже в годах, любая мымрой будет. Да, Семушка?