Зато у нас с Тимкой-Котом их предостаточно. Мы с ним оба только и успели в холл выскочить: я с не подкрашенными губами Тимофей и вовсе с кусищем недоеденного пирога — и капустная начинка за ним летела поземкой. Тут-то через гаражный лаз двое красавцев и нарисовались. Пока без носилок: значит, успел их клиент в мирскую смерть уйти, теперь ему трудно оживать будет.
Я одного из прибывших знала немножко — Гришка Мышкин, единственный на всю Россию Отладчик без прозвища. Степенный такой мужчина, представительный. Раньше бы про него сказали, что он на купца похож, а сейчас такого «большой любитель пива» называют, по очертаниям фигуры. Второй — пилот который — тоже не сильно маленьким был, да и внешность имел очень даже фактурную. А я тут перед ними без бровей и с не пророщенными ресницами. Даже как-то неудобно.
Но гости, к счастью, на меня особого внимания не обращали. Они сразу к Тимофею ручкаться полезли. Хлопали друг друга по спинам, тискались всячески, ладони жали — это у многих наших такие привычки еще с советских годов остались, ничего в них зазорного нету.
— Все кулинаришь, Тимох? — Мышкин с блаженным выражением лица потянул пироговый запах.
— И кулинарю, и садоводствую, — подмигнул ему Кот, демонстрируя ломоть пирога. Пилот тем временем молча расшаркивался передо мной — бормотнул чего-то неразборчиво и уставился в стену: стеснялся моего нынешнего вида. Неприятно такое, но так тоже бывает. Ничего страшного.
— А чего не яблочный? — блаженно буркнул Мышкин, дожевывая сдобную корочку.
— А откуда тут яблочки-то? Буду я тебе на начинку ресурс переводить… Давай ближе к делу. Где клиент?
— Спит вечным сном, — отмахнулся пилот, шагая в столовую. — Тим, мы тут тебя малек пограбим в плане продпайка? А то как вылетели, так подзаправиться и не успели.
— Знаю я, как вы заправляетесь… Пока клиента не отгрузим, крепче чая не налью. — И Кот решительно начал разделывать пирог. Пилот уныло кивнул, а вот Мышкин высказал нездоровый энтузиазм и потянулся к самовару. Хотел врачевателя задобрить.
Всем известно, что Тимофей у себя в Инкубаторе из тех самых яблоневых листьев одну такую настоечку гонит, которая для мужского организма крайне благодатная. Те ведуны, кому до спячки далеко, ее на вес золота ценят. Так что, чувствую, из-за того, кто именно сегодня к нам летит, была между Отладчиками небольшая драчка местного масштаба. А может, и нет. Я местных Сторожевых не сильно хорошо знаю, так что про их внутренние расклады ничего лучше не скажу, чем плохое. Мне, правда, сейчас обидно слегка было: чего-то ранехонько к нам летчики заявились, я так про Гуньку толком и не успела лишнего узнать. А за столом теперь совсем другая беседа идет, в которой я и не при делах вроде как.
— Какой у вас груз вообще: целиковый или кусками? — вопрошал Тимофей, укорачивая необозримый пирог.
— Да как тебе, Тим, сказать… — смутился пилот.
— И того и другого достаточно… Там же не ДТП…
— …а граната под машиной.
— Из Москвы он как груз-двести шел…
— …мы даже думали, что вскрывать не станем…
— Гриш, а все собрали-то? А то мне сейчас яблоню попусту гонять туда-сюда… Как она созреет, так у вас в холодильнике сразу лишняя нога найдется.
— Да вроде все…
— Тим, да чего тебе, для братана яблочка жалко? — оскорбился Мышкин, уминая ту заветную селедочку. От нее один запах и луковые окольцовки остались.
— Да не жалко мне… Хорошо, что он один. А то будет, как во Фландрии в пятнадцатом: проваландаемся, да и не успеем.
— А чего там было-то, Тимох? — Мышкин призадумался. Явно пытался вспомнить, где его черт носил в пятнадцатом году и какого века.
— Под Ипром у ребят легкие кусками отваливались.
— Горчичный газ, что ли? — озадачился пилот.
И тут я сообразила, что вроде знаю его немножко, с первой как раз жизни, он тогда, кажется, поручиком был… Или это я путаю? В голове до сих пор картинки из всех трех жизней не улеглись.
— Не, «желтый крест» в семнадцатом был, тогда хлор. Тоже мерзость та еще.
— Через обоссанную тряпку дышать надо, если хлор.
— Тогда не знали. А вот от горчичного только резина спасала, и то не всегда… А тут чего растить?
— Да хрен его знает. Вроде тоже легкие…
— Гортань еще.
— А, ну понятно. Сейчас Варвара подойдет, сообразим, куда его нести. Через два часа начнем, через пять закончим, я так думаю… — протянул Тимка-Кот и снова поинтересовался, как пирог.
Мышкин с пилотом вежливо одобрили выпечку, переглянулись осторожно. Потом пилот, подморгнув мне (вот нахал-то! А приятно!), вкрадчивым голосом поинтересовался:
— Тим, слышь… А яйца тебе никогда отращивать не приходилось?
— Мне приходилось, — отозвалась с лестницы Варенька. — Поручику Дербянскому, когда Севастополь бомбили..
— В первую осаду или во вторую? — заинтересовался Мышкин.
Варенька призадумалась. Даже с лестницы начала спускаться куда медленнее.
— Думаешь, она помнит? — усмехнулся Кот…
— Тимох, да подожди ты… А Дербянский — это кто у нас теперь?
— Да Петруха, кто ж еще-то?
— Из Москвы?
— Из Мытищ. Ты мне тут жо… — Тимофей оглядел меня и Вареньку… — Ручку с пальцем не путай.
— Варвара, ну что, вспомнила, в какую осаду?
— Да нет чего-то…
— Ну и не порть себе мозг, — благословил ее Мышкин. — У хохло… У Петрухи там вечно какой-то кипеж.
— Вы тоже Крым не любите? — Первый раз за все мое здесь пребывание Варенька проявила хоть какие-то эмоции.
Я ей даже позавидовала. Мне сейчас с таким количеством собеседников сложно общаться. Перегрузка. Да и десны, опять же, нудят — там оставшиеся двадцать восемь зубов в засаде засели. Или уже двадцать семь? Жалко, что нельзя прямо сейчас проверить.
— А за что мне его любить, — начал было хорохориться Мышкин, который половину Второй мировой войны проторчал в каких-то катакомбах. — Мне туда в советские времена в отпуск ездить было — как Матвею на экскурсию в острог.
— Ну ладно, — оборвал его Тимофей. — Пошли, глянем, чего у вас там к чему. Варюш, готовь ноль ноль вторую… Все по полной, только яблони пока не расти…
— Хорошо. — Варенька легко (я тоже так скоро смогу!) вывернулась из-за стола, махнула пушистой сероватой косицей…
— Может, со стола убрать? — подала я наконец голос.
— Сделай милость, — вполне серьезно попросил Тимофей. — Видишь, тут какие дела сейчас.
Пилот с Мышкиным стремительно достучали вилками.
— Гриш, а Гриш? — поинтересовался Кот, направляясь на выход. — Не помнишь, а брыжейка на месте или как?
— А то я в них разбираюсь… — ухмыльнулся Мышкин. — Чего ты вообще из-за мелкой фурнитуры беспокоишься…
— Так, понятно. А позвоночник?
— А вот позвоночник… — призадумался Гриша..
— А неизвестно, что там с позвоночником. Евдокия говорит, они там во «Внуково» два раза гроб роняли.
— Ну, это к счастью, — решил Тимофей.
Пилот, с сожалением вылезая из-за стола, попытался поцеловать мне ручку. Недавняя селедочная закуска его нисколько не смущала. А вот меня — весьма. Сообразив, что поцелуи в его ситуации несколько излишни, пилот снова переменил тему:
— Ты, Тим, раньше времени не решай, что у тебя к счастью, а что наоборот. Помнишь, как в турецкую кампанию Володьке-Косому обе ноги левыми отрастил?
— Не было такого!
— Да брось ты! Он потом до самой спячки тебя…
— А я говорю — не было! — откликнулась Варенька откуда-то из недр ближайшего коридора.
— Ну, значит, и не было, — согласился Мышкин.
— А кого вообще привезли-то? — спохватился Тимофей.
— Я ж говорю, подорванного.
— Да мне не травмы, мне личность установить.
— А то я этих московских знаю…
— Вон, Ленка из Москвы, она, может, подскажет?
— Лен?
— Да? — очень-очень спокойно откликнулась я. Мне еще со слов «во „Внуково“ два раза гроб роняли» было очень не по себе. Ну если б это… Мне бы Дора точно сказала. Или Жека…
— Ленусь, это кто у вас там такой… — Пилот полез в нагрудный карман за какой-то бумажкой. Долго-долго ее искал и еще дольше разворачивал:
