– Мое сердце сжимается от страха. Здесь нас могут растерзать хищники. Идите сюда!
– Я не чувствую страха. Лишь скучаю по близким, всё думаю о них, – ответил Махадева.
А Махасаттва произнес:
– В этом лесу удаленном, стяжавшем у отшельников славу,
не чувствую страха и грусти;
при мысли, что здесь я найду великое, высшее благо,
восторгается сердце мое.
Затем молодые царевичи, блуждая в том лесу Двадашаванагулме, увидели тигрицу, которую окружали рожденные ею пять детенышей недельного возраста. Она изнемогала, совершенно ослабела от голода и жажды. Увидев ее, Махапранада сказал:
– Ох, эта бедняжка шесть или семь дней тому назад принесла детенышей. Если она сейчас же не найдет пищу, то съест свое потомство или подохнет с голоду.
– Какая пища подошла бы для этой бедняжки? – спросил Махасаттва.
– Говорят, что тигры, медведи и львы питаются свежим мясом и теплой кровью, – ответил Махапранада.
Махадева сказал:
– Тело этой бедняжки изнемогло от голода и жажды… Жизнь едва теплится в ней. Она совсем ослабела и неспособна искать пищу и питье. Кто решился бы пожертвовать собой ради спасения ее жизни? /109/
– Эх, трудно пожертвовать своей жизнью, – заметил Махапранада.
Махасаттва уточнил:
– Это совершить трудно для таких, как мы, малоразумных и привязанных к жизни и телу. Но нетрудно для благородных людей, посвятивших свою жизнь другим, усердствующих для их блага. К тому же:
Любовью, состраданием движимые святые существа,
обретая в небесах и на Земле тела,
сотней способов и беспрестанно трудятся
с радостью во имя жизни остальных.
Молодым царевичам стало очень грустно. Проводили они тигрицу долгим взглядом немигающих глаз и удалились. Но Махасаттва задумался: «Настало для меня время пожертвовать собой. Почему? Это нечистое тело, которому свойственно разложение и которого ждет жалкий конец распада, я долго пестовал дорогими пищей, питьем, постелями и колесницами. Но всё впустую – оно так и не избавилось от своей природы. И пользы нет от него, поскольку оно полно нечистот. Использую-ка я его для хорошего дела! Так оно послужит мне кораблем, переплавляющим через океан рождений и смертей.
К тому же:
Это тело не содержит сути, подобно пене, кишит микробами и тратится впустую.
Оно – словно плод сотен существований; полно мочи и кала. Им пожертвовав,
я Дхармакаи – Тела Истины достигну: оно не знает горя, неизменно,
неразрушимо, чисто, полно сотен таких достоинств, как медитация, и свободно от недостатков.»
Приняв сердцем, охваченным великим состраданием, такое мужественное решение, он отпустил своих двух [братьев]:
– Вы оба идите, а у меня еще есть дело в лесу Двадашаванагулме.
Вот юный царевич Махасаттва /110/ вернулся в то место, где [лежала] тигрица, повесил свою одежду на ветвь дерева и произнес такое пожелание:
Я, желая достичь ради блага существ Пробуждения спокойного и несравненного,
движимый непоколебимым состраданьем, совершаю дар тела, для других такой трудный.
Пусть я достигну беспорочного, бесценного Пробуждения, к которому стремятся Дети Победителей!
Пусть я освобожу три мира из ужасного океана обусловленного бытия.
И вот Махасаттва лег перед тигрицей. Но тигрица не трогала его, сострадательного Бодхисаттву. Тогда Бодхисаттва, подумав: «Увы, она слишком слаба…», – встал и, исполненный сострадания, начал искать нож. Не найдя его, он взял твердую столетнюю ветвь бамбука и, перерезав ею себе горло, упал у пасти тигрицы. Как только Бодхисаттва упал, земля затряслась шестью способами – словно корабль, швыряемый ветром посреди океана. Солнце совсем поблекло – будто схваченное Раху. И пролился дождь цветов вперемешку с небесным благовонием и ароматным порошком. А некое божество, охваченное изумлением, вознесло хвалу Бодхисаттве:
– Сострадание Твое, о мудрый, охватило всех существ,
и Ты, людской герой, здесь с радостью приносишь в жертву свое тело;
такой спокойный, чистый, Ты достигнешь незадолго, без усилий
состоянья высшего покоя, свободного от смерти и рождения.
Тогда тигрица, нализавшись крови, текущей из тела Бодхисаттвы, в одно мгновение [проглотила] его мясо и кровь, оставив лишь кости…
Махапранада, озадаченный землетрясением, сказал Махадеве:
– Вот земля со всеми морями трясется во всех сторонах
вплоть до Океана… И солнце потускнело, /111/
и с неба падают цветы. Моя душа охвачена волнением…
Наверное, наш младший брат сейчас приносит в жертву свое тело.
Махадева ответил:
– Судя по тому, как сострадательно он говорил,
увидев [ту тигрицу], измученную голодом, подавленную скопищем страданий,
изнеможенную, готовую сожрать своих детенышей, -
я тоже опасаюсь [за него].
Тогда оба молодых царевича, подавленные горем, с полными слез глазами, вернулись тем же путем к тигрице и увидели, что одежда [брата] висит на ветви бамбука, его кости разбросаны, кровью обрызгана земля, а волосы разметены повсюду. При таком зрелище они упали в обморок на кости [брата]. После долгого времени очнувшись и встав, они подняли руки к небу и стали причитать:
– Ох, бедный наш брат! Горе царю
и матери, так любящей сына!
Мать ведь спросит нас о младшем [брате]:
«Где своего лотосоглазого [брата] оставили вы?»
Эх, уж лучше нам обоим умереть
на этом самом месте, а не жить!
Как могут дальше нас родители кормить,
если Махасаттву мы утратили?!
Испустив много жалобных стонов и порыдав, два юных царевича удалились…
Слуги младшего царевича, бегая во все стороны и ища его, всё спрашивали друг друга, когда встречались: «Где царевич, где царевич…»
В то время царице, лежавшей на своей кровати, приснился сон, [вещающий] о расставании с любимым [сыном]. Ей снилось, что ее груди отрезаны, зубы вырваны и что она нашла трех напуганных птенцов голубя, но одного из них унес сокол. Затем, когда сердце царицы сжал страх из-за случившегося землетрясения, она вмиг проснулась и задумалась:
«Почему же трясется эта опора существ, опоясанная океанами?
Вот и солнце потускнело, будто о беде вещая сердцу моему. /112/
Тело мое сжалось и глаза дрожат, еще и снилось, что отрезаны мои груди…
Всё хорошо ли с сыновьями, что в лес отправились играть?»
Пока она так думала, вошла служанка, чье сердце тоже было обеспокоено, и сообщила царице:
– Госпожа, слуги младшего царевича ищут его. Пошел слух, что ваш любимый сын погиб…
Сердце вздрогнуло у царицы, как только она услышала эти слова, и слезы покатились по лицу. Придя к царю, она сказала:
