— Стоп, стоп, погодите, — останавливает ее Эд. — Мы не намерены реанимировать список приглашенных на нашу свадьбу тридцатилетней давности. Я полагаю, нам надо сию же минуту уточнить термины, определить, что мы подразумеваем под близкими родственниками.

— Я определю, — говорит Эстелл, — что я подразумеваю под родственниками. Это те, кто знал нас еще тогда, когда мы жили над булочной. И они были не только на вашей свадьбе, но и на нашей, еще до войны. Мы росли с ними. На всех наших домашних кино, они сняты с нами… сорок пять, да что там, пятьдесят лет назад! Идите-ка в кабинет, посмотрите — у нас всё это есть на видео. И там они на дне рождения Сары, когда ей исполнился годик. Мы жили в одном квартале, и, когда мы распрощались с булочной и переехали на Лонг-Айленд, они тоже переехали сюда. Я по-прежнему каждый день говорю с Труди Ротман. У кого, скажите, есть такие друзья? Мы всюду ходили вместе. Много-много лет назад мы наняли учителя танцев и все вместе учились танцевать в полуподвале. Фокстрот, ча-ча-ча, танго. Вместе ходили в синагогу. А как мы справляли праздники! Дети, вы, по-моему, не понимаете, что значат такие связи, потому что живете врозь. Мы вместе уехали из Бенсонхерста[137], и на Лонг-Айленд переселились вместе. И с пятьдесят четвертого я живу в этом доме. Мы смотрели, как строится этот дом, тогда же строились и их дома. Мы через все прошли вместе, вырвались из тесноты туда, где сады, деревья, парки. Мы с ними постоянно видимся. Зимой встречаемся во Флориде, ходим на свадьбы их внуков…

— Но эту свадьбу оплачиваю я, — прерывает ее Эд.

После этих его слов Эстелл встает из-за стола, уходит на кухню. Сара ожигает Эда глазами.

— Пап, — стонет Эйви. — Что ты наделал. — И шепчет Эми: — Я тебя предупреждал: семейка у меня та еще.

— А я страх как оголодал, — говорит Бен. — Баб, а индейку нам дадут? Я за весь день съел один «сникерс», ей-ей.

Эстелл, не говоря ни слова, возвращается из кухни с индейкой. Так же, не говоря ни слова, передает индейку Солу, чтобы он разрезал. Обходит стол, обносит индейку. Смолкший разговор постепенно оживляется. Эстелл принимает в нем участие, но с Эдом не разговаривает. Смотреть на него, и то не хочет.

Эд лежит на выдвижной кровати. Сара лежит рядом, на другой кровати, смотрит в потолок. Стоит кому-нибудь из них сдвинуться хоть на сантиметр, кровать скрипит. Да так громко, что Эд только диву дается. Кажется, кровати стенают и рыдают в ночи.

— В чем дело? А вот в чем, — растолковывает ему Сара. — Поднять сейчас вопрос о списке приглашенных — несвоевременно и неуместно.

— Не я, твоя мать начала этот разговор, — взвывает Эд.

— А накинулся на нее ты.

— Сара, а что я должен был сказать: спасибо вам большое за то, что вы поступаете наперекор нам, хотя мы недвусмысленно дали вам понять, какие у нас планы. Разумеется, приглашайте на свадьбу вашей внучки всех, кого знаете, без разбора. Я не допущу, чтобы мной манипулировали, а она намерена, используя седер, вынудить нас пригласить всех, кого ей заблагорассудится, без каких-либо обсуждений.

— Обсуждение не должно подменять собой праздник, — говорит Сара.

— Стоит выпустить вожжи, и ее не удержать. Для начала она даст адрес-другой, а там, глядишь, пригласит двадцать, тридцать, а то и пятьдесят человек.

— Не станет она ничего подобного делать.

— У нее сотни знакомых. Сколько народу было на нашей свадьбе? Двести? Триста?

— Будет тебе. Все приглашения рассылаются исключительно нами из O.K[138].

— Отлично.

— Только не будь таким упертым, — говорит Сара.

— Упертым? Ты так сказала?

— Да.

— Ты несправедлива. Ты так же не хочешь приглашать этих людей, как и я.

— Эд, можно же объяснить, чего мы хотим, и объяснить тактично. А ты понятия не имеешь, что такое…

— Я тактичный. Очень даже тактичный. Но когда меня провоцируют, я срываюсь.

— Ты сказал, что за свадьбу платишь ты, а вот этого никак не следовало говорить.

— А что, разве это не правда? — вопиет Эд.

Кровать под ним стенает, словно его гнев налег на нее тяжким грузом.

— Ш-ш-ш, — шикает Сара.

— Не понимаю, чего ты от меня хочешь.

— Хочу, чтобы ты извинился перед моей матерью и постарался не испортить всем праздник окончательно, — режет Сара.

— Извиниться перед этой женщиной — да ни за что, — бурчит Эд. Сара молчит. — Что? — обращает он вопрос в темноту. Голос у него — на слух — не оправдывающийся, а, напротив, обиженный, негодующий. — Сара?

— Мне больше нечего тебе сказать, — говорит она.

— Сара, она ведет себя абсолютно безрассудно.

— Да будет тебе.

— Я и не подумаю пресмыкаться перед человеком, который хочет загубить свадьбу.

Сара не удостаивает его ответом.

Назавтра, когда Эд просыпается, у него мучительно болит плечо — очевидно, прострел. Четверть шестого утра, в доме все спят, все, кроме Эстелл. Он слышит, как она ходит по дому — наводит порядок, щелкает выключателями, поправляет абажуры, взбивает подушки. Он лежит и думает, что хуже боль в плече или эти суетливые, тихие звучки. Выбравшись, наконец, из продавленной кровати, он кидается в ванную, запускает на полную мощность горячий душ. Стоит под душем долго, слишком долго. Не исключено, что изведет всю горячую воду. Ему видится, как Эстелл топчется у двери ванной, ломает голову: сколько же можно стоять под душем — час, полтора? Беспокоится. это сколько ж воды израсходовано, досадует, что дверь заперта, и она не может расставить зубные щетки по ранжиру. Эти фантазии его греют. Мышцы уже не так болят. Но едва он выходит из-под душа, боль возвращается.

К тому времени, когда дети встают, погода определилась — весенний день будет сырой и теплый. Иегудит еще спит: лекарство от простуды действует. Бен с Солом смотрят телевизор в кабинете. Мириам затворилась у себя, она в бешенстве: в праздники не подобает смотреть телевизор. Эйви с Эми пошли прогуляться. Ушли сразу после обеда и пропали. Интересно, чем можно заниматься в Вест-Хемпстеде? Они что, торчат у каждого пруда с утками? Пялятся на все витрины подряд в торговом центре? Пустой день тянется долго. Одно хорошо: Сара на него больше не сердится. Она массирует больное плечо.

— Эту кровать пора выбросить, — говорит она. — Мы уже больше тридцати лет спим на ней.

— Сдается мне, на полу спать было бы удобнее, — говорит Эд. Он смотрит, как Эстелл снует взад-вперед, в кухню, из кухни, накрывает стол для второго седера. — Ты заметила, она все еще не разговаривает со мной.

— А чего ты ожидал? — говорит Сара, но голос у нее участливый. — Мы должны позвонить твоей матери, — напоминает она.

— Ну да, — Эд тяжело вздыхает. — Позови детей. Надо, чтобы они с ней поговорили.

— Привет, ба, — говорит Бен, когда ему передают трубку. — Что там у тебя? Вот как? У нас тоже тоска смертная. Нет, ничего. Болтаемся без дела Нет, Эйви приехал со своей девушкой, так что они пошли пройтись. Ну да, Эми. Не знаю. Спроси его. Мириам тоже здесь. Угу. Что? Все говорят об одном: кого звать на свадьбу. Кто, баба Эстелл? Она-то отлично. Вот только она вроде как взъелась на папу.

Эд отбирает у Бена трубку.

— Вроде как что? — спрашивает Роза.

— Привет, ма, — Эд уносит радиотелефон в спальню, присаживается к туалетному столику. Разговаривая, он видит себя в трех зеркалах, и одно отражение хуже другого. Видит купол лба с жидкими прядями волос, усталые глаза в красных прожилках, дряблые, мясистые мочки ушей. Выглядит он ужасно.

— Эд, — говорит его мать. — Сара сказала, что ты не хочешь пригласить семью Эстелл на свадьбу?

— Семью? Какую семью? Речь идет о ее друзьях.

— А как насчет Хенни и Полин? Я их уже пригласила, что же — мне тоже взять свое приглашение обратно?

— Ма! Ты пригласила своих соседей?