А вот Грант, напротив, разглядел в Мэнди Робардс корыстную пройдоху.

Где-то после третьего вызова к сенатору, должно быть, ощутив уверенность, что закрепилась в качестве постоянной подружки, Мэнди дала своему замыслу ход. Хотя Ломбард просек ее план только месяцы спустя.

Она выпорхнула из гостиницы – на этот раз из «Четырех сезонов» – почти через четыре часа после своего прибытия и удивила Гранта, проигнорировав проезжавшие мимо свободные такси. Как правило, девушки быстро отчаливали, вероятно, торопясь в душ. Эта же немного помедлила, затем повернулась, подошла в своих высоченных черных сапогах к машине телохранителя и постучала ему в окно. Когда Ломбард опустил стекло, она склонила голову набок и хрипловатым голосом поинтересовалась:

– Не хочешь посидеть со мной в баре?

Хотя обычно такой вопрос, исходящий от женщины, имел определенный подтекст, Грант почувствовал в нем больше, чем игривое предложение. Парень он, конечно, симпатичный и ежедневно поддерживает обретенное за время службы в морской пехоте мускулистое сложение, но, учитывая недавний секс Мэнди с другим мужчиной – ни много, ни мало, его боссом, – предположение, что девица не наигралась и тут же клеит охранника, казалось просто диким.

Рассудив таким образом, что здесь кроется нечто другое, Грант согласился. Если честно, он был заинтригован. И оказался еще больше заинтригован, когда спустя час вышел из гостиничного бара, не вынеся из беседы с Мэнди ничего существенного, кроме впечатления, что за выпивкой она пыталась его разговорить. Ей, похоже, очень хотелось разузнать о Гранте и о его жизни, хотя о себе девица сообщила только одну незначительную (и если честно, не такую уж удивительную) деталь.

– Знаешь, я ведь не собираюсь до старости торчать в эскорт-услугах, – со вздохом призналась она.

Да брось, правда?! А он-то считал, что у проституток на редкость замечательные пенсионные программы.

Но Грант попридержал язык. И Мэнди после очередного свидания с сенатором снова пригласила охранника выпить, и на следующий раз тоже. Это вошло в обыкновение, и скоро беседы проститутки и телохранителя стали более предметными. Тем не менее из-за чрезмерной осторожности каждого из них потребовалось примерно пять месяцев разговоров вокруг да около, постепенно подбиравшихся все ближе и ближе, прежде чем собеседники добрались до сути вопроса.

Шантаж.

Дело сладилось в основном потому, что они оба были игроками. Грант увлекался покером, и несколько неудач в играх с крупными ставками основательно подорвали его финансовое положение. Игрой Мэнди был секс. Она выжидала, пока эскорт-услуги не выбросят ей беспроигрышный вариант, и как только на пороге ее гостиничного номера нарисовался женатый сенатор из Иллинойса, поняла, что заполучила свой шанс.

Разработанный сообщниками план состоял из трех этапов: сперва они заснимут Ходжеса за деятельностью, выходящей за рамки служения сенатора избирателям в традиционном представлении. Затем Мэнди передаст политику копию видеозаписи и свои требования. Если тот заартачится и обратится к личному телохранителю и самому доверенному лицу за советом, Грант изобразит бурный поиск путей решения проблемы. Далее он использует все влияние, чтобы отговорить босса обращаться в полицию, и в конечном итоге, скрепя сердце, проинформирует сенатора, что у того нет иного выхода, кроме как заплатить.

Заговорщики были осторожны, общаясь исключительно при личных встречах. Никаких телефонных звонков или электронных писем. Никаких записей, могущих связать их воедино. Они решили, что это будет разовая сделка, после чего каждый отправится своей дорогой. Мэнди уйдет из эскорт-агентства и уедет из города, а Грант продолжит службу у сенатора, оставшегося в неведении о причастности охранника к афере.

Шантажисты условились потребовать пятьсот штук.

А потом решили, что ставка маловата, и округлили цену вопроса до миллиона.

Для Ходжеса, чья семья основала одну их крупнейших сетей бакалейных магазинов в стране и владела командой, входившей в НФЛ, такая сумма не являлась заоблачной, и сенатор мог выплатить ее без особого напряга. Но этих денег было бы достаточно, чтобы Грант встал на ноги после карточных проигрышей, и более чем достаточно, чтобы Мэнди перестала зарабатывать на спине. Барыши договорились разделить пятьдесят на пятьдесят.

Во всяком случае, Грант думал, что договорились.

Час шантажа пробил, когда сенатора пригласили на благотворительный по-тысяче-долларов-за-блюдо ужин по сбору средств для детской больницы, из-за которого он должен был задержаться в городе допоздна. Ходжес распорядился провести «необходимые приготовления», чем телохранитель охотно и занялся. Ночевать собирались в «Пенинсуле». Босс был здесь частым гостем, и Грант хорошо знал планировку здания. Немногим раньше в этом же году здесь останавливался сын сенатора с женой и двумя детьми, и представитель гостиничной службы безопасности провел для Ломбарда целую экскурсию, рассказав тому все, что требовалось знать, в том числе и самое главное: где размещены камеры видеонаблюдения.

Мэнди заказала номер 1308, который снимала и раньше, по расположению идеально соответствовавший задумке шантажистов. Он был угловым и находился прямо напротив выхода на лестничную клетку, что давало сообщнику возможность малозаметно пробраться в комнату и выскользнуть оттуда. А лично Грант находил удовольствие в недобром предзнаменовании, кроющемся в цифре «тринадцать». Может, кто другой на месте телохранителя и чувствовал бы себя виноватым, собираясь вытянуть у босса миллион долларов, тем более, что этот босс относился к подчиненному по-людски и с уважением. Но Ломбарда совесть не мучила.

Сенатор был слабаком. Конечно, у Гранта тоже водились недостатки, как и у каждого, но Ходжес выставлял себя круглым идиотом и просто напрашивался, чтоб его облапошили. К тому же у старикана денежек имелось больше, чем грехов, и Грант не видел ничего дурного в том, чтобы перераспределить часть этих излишков в свою пользу. Учитывая, сколько телохранителю стало известно о личных делишках босса, он заслужил эти деньги хотя бы за то, что держит рот на замке.

Когда наконец-то наступил вечер, начало прошло довольно гладко. После ужина Ходжес направился в гостиницу, чтобы – какая забота! – позвонить законной супруге и пожелать ей спокойной ночи. А Грант заехал на машине в темный переулок за несколько кварталов от «Пенинсулы», стащил с себя фирменный костюм и галстук, которые всегда носил на службе, и натянул неприметный черный блейзер, футболку с капюшоном и джинсы – одежду, которая сделала бы его внешность менее узнаваемой на тот маловероятный случай, если вдруг кто-нибудь засечет его у номера 1308. Через пару минут охранник припарковал машину, зашел в гостиницу через черный ход, определил, какая лестница ведет к нужному номеру, и торопливо преодолел тринадцать пролетов ступеней. Мэнди, рассчитавшая время почти до минуты, только-только приехала и уже ждала в комнате. При ней была миниатюрная видеокамера, купленная по указанию Ломбарда в магазине шпионского оборудования на Уэллс-стрит.

Грант настроил аппаратуру, провел с сообщницей полуминутный инструктаж и спрятал оборудование за телевизор, удобно расположенный напротив королевских размеров кровати.

– А перчатки зачем? – поинтересовалась Мэнди, приметив обтянутые черной кожей руки сообщника.

Теперь, оглядываясь назад, Грант понимал, что ответу на ее вопрос следовало уделить больше внимания, поскольку это был первый тревожный сигнал.

– Из простой осторожности, – вскользь бросил он, приоткрывая дверцу шкафа еще на полсантиметра и проверяя, заслонена ли камера.

– Из какой такой осторожности? – не успокаивалась напарница.

Повернувшись, Грант увидел, что Мэнди скрестила руки на груди и с подозрением прищурилась.

– Хочешь сказать, страхуешься, чтобы не оставить доказательств своей причастности на случай, если Ходжес не согласится раскошелиться и сдаст меня полиции? Такую осторожность ты имеешь в виду?