– Конечно, интересует, – возразил Ломбард. – Только наездами от федералов информации не добьешься. А Ходжеса могут и за решетку засадить.

Дрисколл подался вперед, понижая голос до свистящего шепота:

– ФБРовцы что-то скрывают, и мне это не по душе. Я хочу понять, почему сенатора не арестовали.

– А что говорят адвокаты? За те деньги, которые вы, ребята, им отстегиваете, кто-нибудь из крючкотворов мог бы что-нибудь и посоветовать.

– Эти придурки в один голос советуют нам залечь на дно.

– Тогда, наверное, следует так и поступить, – потянул глоток пива Грант. Не самый любимый его напиток, но сейчас что-либо покрепче могло притупить проницательность и способность просчитывать собеседника.

– Мне казалось, ты как личный телохранитель сенатора захочешь проявить к данной проблеме некоторый интерес, – зло бросил Дрисколл, ухватил одну из принесенных официанткой салфеток и промокнул испарину на лбу.

Жест не прошел для Гранта незамеченным. Если честно, его удивляло, как это начальник секретариата пережил без сердечного приступа или нервного срыва опрос федералами всей сенаторской команды.

– Я лишь утверждаю, что за дело следует браться очень осторожно. Это Ходжес послал тебя поговорить со мной? – поинтересовался Ломбард, хотя и без того знал ответ. Ни один шаг босса не оставался неизвестным для его охранника.

– Конечно же, нет. Он настолько благодарен, что ФБР не стало его арестовывать, что теперь даже отлить не сходит, не согласовав это вначале с Джеком Палласом. – Дрисколл сделал большой глоток виски со льдом, и, похоже, выпивка помогла ему успокоиться. Или же советник менял тактику и был гораздо лучшим актером, нежели думалось собеседнику.

– Послушай, Грант, мы уже давно работаем вместе. И ты крутишься в этой среде достаточно долго, чтобы понимать: такого рода скандал нельзя утаивать вечно. Рано или поздно информация просочится в прессу. А мне как главному советнику необходимо заранее вычислить места утечки и, по возможности, даже предупредить их возникновение.

Ломбард изобразил нерешительность. Как он и надеялся, собеседник взвинтился еще сильнее.

 – Ради бога, Грант, не строй из себя пай-мальчика. Ты же больше года покрывал интрижку шефа с этой шлюхой.

Телохранитель посмотрел Дрисколлу прямо в глаза:

– Что ты от меня хочешь?

– Выясни, что известно ФБРовцам.

– Если этого не могут полсотни твоих адвокатов, почему ты думаешь, что мне удастся?

– У тебя свои каналы, – признал советник. – Раньше ты всегда нас выручал.

– Для моих каналов требуются стимулы.

– Используй какие угодно стимулы – лишь бы получить ответы. Я хочу узнать, что скрывают федералы, и хочу узнать это быстро. – Дрисколл поднялся, вытащил бумажник и бросил на стол несколько банкнот. – И запомни – отчитываешься лично мне. Ходжесу о нашем разговоре ничего не известно и никогда не станет известно.

– Подфартило сенатору, что для подчистки всякого дерьма у него есть ты.

Дрисколл поднял стакан и всмотрелся в янтарную жидкость:

– Да имей он понятие хоть о половине… – Затем одним глотком осушил остаток виски, поставил стакан и ушел.

Грант отхлебнул еще пива, раздумывая, насколько кстати начальник секретариата проявил себя таким параноиком.

Теперь можно, прикрываясь его распоряжением, со спокойной душой начинать выяснять по своим каналам, что разнюхало ФБР, и, что еще важнее, в какой мере стоит тревожиться из-за расследования. Федералы явно что-то скрывают – это понял даже идиот вроде Дрисколла. Учитывая, сколько сам охранник знал о картине преступления – а он, несомненно, знал практически все, – единственным объяснением тому факту, что сенатора не арестовали за убийство, могло быть только обнаружение следователями некоей детали, упущенной Грантом. Каким бы спокойным Ломбард ни казался внешне, подобная возможность начинала чертовски его напрягать. Наверное, потому, что вероятность упущения вовсе не исключалась.

В конце концов, он немного торопился после того, как придушил эту сучку.

Мэнди Робардс.

Если бы на кону не стояла его собственная шкура, Грант посмеялся бы над иронией ситуации. Эта девица и мертвая умудрялась поиметь окружающих. Для такого надо быть чертовски талантливой проституткой.

Хотя, если даже половина россказней босса о ней были правдивы, Мэнди действительно отличалась талантом в своем деле.

Ломбард работал на Ходжеса уже почти три года. Будучи не только сенатором, но и весьма богатым человеком (в недавнем рейтинге «Си-эн-эн» его состояние оценивалось в восемьдесят миллионов долларов), Ходжес много лет пользовался услугами частных телохранителей. Когда три года назад прежний его охранник перешел в секретную службу, один знакомый другого сенаторского знакомого порекомендовал на освободившееся место Гранта Ломбарда.

Вообще-то Гранту нравилась его работа. Вне всякого сомнения, она была интересной. Говоря в двух словах, он держал под контролем всевозможные реальные и потенциальные, прямые или косвенные угрозы жизни сенатора и его политической карьере. То есть, действовал в качестве личного телохранителя, вместе с Ходжесом разъезжал повсюду и выступал связующим звеном между боссом и различными внешними охранно-разведывательными ведомствами – от должностных лиц, проводивших дознание по поводу время от времени получаемых политиком угрожающих писем, до сотрудников служб безопасности Капитолия и офисного здания Сената.

За последние три года Ломбард сделался одним из самых доверенных лиц Билла Ходжеса. Собственно, он был в курсе того, о чем не знал даже Дрисколл.

Например, как все закрутилось с этой треклятой виагрой.

Босс рассказывал, что начал принимать чудодейственные синие таблеточки, чтобы «уладить проблемы с женой», и Грант ему верил. В сущности, сенатор был добродушным человеком, гораздо приятнее, чем многие встречавшиеся Ломбарду политики (а по роду своих занятий телохранитель повидал немало этой братии). Но, подобно большинству политических деятелей, Ходжес был падок на лесть и сильно заблуждался в отношении собственной непревзойденности. Поэтому, когда волшебные пилюли сработали и старикан ощутил немного пороха в своих пороховницах, он начал позволять себе, так сказать, приятное дамское общество – из разряда оплачиваемых.

Через несколько месяцев выработалась определенная схема: если дела задерживали сенатора допоздна в городе, он, вместо того чтобы тратить пятьдесят минут на дорогу до своего имения в пригородном районе Норт-Шор, ночевал в какой-то гостинице. А Грант договаривался с одной из девиц, чтобы она устраивалась там же. Ходжес был либо умнее большинства изменяющих женам мужей, либо осторожнее, либо и то, и другое вместе – он не позволял никому из пассий приходить к нему в номер. И не стал покупать в городе квартирку для любовных свиданий, из опасения, что журналисты установят наблюдение и проследят за входящими и выходящими посетителями.

Мэнди Робардс была не первой девушкой, присланной из эскорт-агентства, но после одной-единственной ночи она сделалась любимицей сенатора. Грант без ведома Ходжеса возложил на себя обязанность дожидаться в машине возле гостиницы с тем, чтобы удостовериться, что очередная дамочка «благополучно освободила помещение» (другими словами, вымелась из отеля глухой ночью, когда никто не видел). Поначалу мотивы приглядывания охранника за девицами были в общем-то альтруистичны – в конце концов, защита сенатора была его работой, – но Ломбард быстро осознал ценность обладания как можно большими сведениями о грязных секретах босса.

Из своей машины Ломбард наблюдал за чередой нырявших в отели и выходивших оттуда перебираемых сенатором красоток. Мэнди была не самой хорошенькой – по правде, если не считать огненно-рыжих волос, выглядела она абсолютно заурядно, – но Грант подозревал, что в том отчасти и крылась ее притягательность. Вероятно, из-за того что пассия не обладала сногсшибательной внешностью, Ходжес легче купился на четырехчасовую иллюзию, будто девица возится с ним, поскольку ей действительно нравится он сам, а не две штуки баксов наличными, получаемые на выходе.