Оставшись в столице, Александра Фёдоровна горела желанием Ему помогать: «Ты всё переносишь один, с таким мужеством! Позволь Мне помочь Тебе, Моё сокровище! Наверное, есть дела, в которых женщина может быть полезна. Мне так хочется облегчить Тебя во всём».

Ее участие вначале ограничивалось почти исключительно пересказом светских новостей: «Извини Меня за то, что так к Тебе пристаю, Мой бедный усталый друг, но Я так жажду помочь Тебе, и, может быть, могу быть полезна тем, что передаю Тебе все эти слухи», — писала она в июне 1915 года. Чуть ли не с восторженным пренебрежением воспринимала Царица недовольные сетования на ее новую роль и заявляла, что люди боятся Ее, «потому что знают, что у Меня сильная воля, Я лучше других вижу их насквозь и помогаю Тебе быть твердым».

Летом же 1915 года Император дал Супруге своеобразный политический карт-бланш. «Подумай, Женушка Моя, не прийти ли Тебе на помощь к Муженьку, когда Он отсутствует? Какая жалость, что Ты не исполняла этой обязанности давно уже или хотя бы во время войны!»

С того времени и начинается приобщение Александры Фёдоровны к делам управления страной. Нет, она никого не назначала, никого не увольняла, никаких приказов должностным лицам не отдавала. У Нее никогда не было не только Своей политической «линии», но даже и не возникало желания иметь и проводить таковую. Все основные и важнейшие нити и рычаги управления Империей и армией безраздельно оставались в руках Монарха.

Александра Фёдоровна старалась лишь облегчить ношу Своему дорогому Ники, помочь Ему советом, оказать моральную поддержку. Свою первейшую задачу Царица видела в разоблачении закулисных интриг и двуличия высших сановников, в выявлении среди них «надежных» и «верных».

Она не сомневалась, что такая помощь в столь трудное время — угодное Богу дело, что Ее чуткое и любящее сердце может подсказать правильное решение. «Ты, Дружок, слушайся Моих слов, — писала она в сентябре 1915 года. — Это не Моя мудрость, а особый инстинкт, данный мне Богом помимо Меня, чтобы помогать Тебе».

Кроме прямой своей «царской заботы» Александра Фёдоровна приняла на Себя и часть второстепенных дел Супруга, которые отнимали у него драгоценное время: встречи с депутациями и делегациями, выражение благодарности. Как и раньше, за Ней осталась и Ее собственная работа: помощь раненым, заботы об организации санитарно-медицинской службы, ну и, конечно же, старые обязанности, связанные с делами благотворительных обществ. Вот и все государственные «ипостаси» исторического портрета Последней Царицы.

Она знала, что искренней, бескорыстной помощи Императору ждать практически неоткуда. Кругом интриги, ложь, лицемерие, буйство эгоизма. Знала она и другое: участие в государственных делах неизбежно вызовет волну возмущения, но жизненный опыт научил не придавать значения недовольным голосам и воплям, а слушать лишь зов своего сердца.

«Некоторые сердятся, что я вмешиваюсь в дела, но Моя обязанность — тебе помогать. Даже в этом Меня осуждают некоторые министры и общество: они всё критикуют, а сами занимаются делами, которые их совсем не касаются. Таков уж бестолковый свет!» — констатировала Александра Фёдоровна. Она всегда считала Николая II мудрым руководителем, которому иногда не хватало лишь решительности и твердости характера, и была убеждена, что при Ее поддержке он все это преодолеет.

Николай Александрович и Александра Фёдоровна в последние годы все время были обеспокоены поиском людей, достойных назначения на должности в государственном и церковном управлении.

Когда кандидатуры претендентов на те или иные посты предлагали другие, то за этим, как уверилась Александра Фёдоровна, почти всегда стоял скрытый, но определенный личный интерес. Уж о чём-о чём, а о неприглядности и изнанке сановно-аристократического мира Царица хорошо была осведомлена. Она же могла рекомендовать лишь тех, кто находил отклик в Ее сердце и, конечно же, кроме общего блага у Нее никаких иных побуждений не было! В возвышенной чистоте Ее помыслов не сомневался и Император.

Круг лиц, которых лично знала Императрица, был ограничен, и Она прекрасно понимала, что таких знаний недостаточно, поэтому старалась принимать к сведению всё, что говорили те, кому доверяла. Но все равно, как только возникала потребность нового назначения, неизбежно вставал вопрос: кого? Несмотря на бесконечные раздумья и обсуждения, один неудачный выбор сменял другой. «Где у нас люди? — сетовала Царица в сентябре 1915 года. — Я всегда Тебя спрашиваю и прямо не могу понять, как в такой огромной стране, за небольшим исключением, совсем нет подходящих людей».

На эту тему Она особенно много размышляла весной 1916 года после скандальной истории с Ее выдвиженцем на пост министра внутренних дел А. Н. Хвостовым, кандидатура которого была поддержана и Распутиным. Став же министром, Хвостов вознамерился убить Григория! Было от чего впасть в отчаяние. «Дорогой Мой, как не везет, — восклицала в письме к мужу в марте 1916 года. — Нет настоящих джентльменов, вот в чём беда. Ни у кого нет приличного воспитания, внутреннего развития и принципов, на которые можно было бы положиться. Горько разочаровываться в русском народе — такой он отсталый; Мы стольких знаем, а когда приходится выбирать министра, нет ни одного человека, годного на такой пост».

При анализе достоинств отдельных лиц Императрицу интересовали главным образом нравственно-этические характеристики: доброта, честность, смирение, но главное — наличие желания действовать наперекор всем и всему для исполнения воли Монарха. Александра Фёдоровна порой не встречала не только сочувствия, но и человеческого понимания даже среди «близкого круга», среди тех, кто по праву происхождения, по своему общественному статусу обязан быть самой надёжной опорой Монархии — членов Династии. Только один вопиющий пример.

В начале февраля 1916 года тётка Царя Великая княгиня Мария Павловна присутствовала на «интимном» обеде у французского посла в Петрограде Мориса Палеолога. Там было несколько значимых лиц, в том числе посол Великобритании сэр Джордж Бьюкенен с супругой. Отобедав, княгиня поведала собравшимся о своём грандиозном плане — открыть после войны в Париже выставку русского искусства.

Выслушав одобрительные возгласы, княгиня решила сказать «главное» послу Франции, за чем, собственно, и пожаловала на обед. Ее пассаж сохранился в дневниковой записи Палеолога: «Императрица сумасшедшая, а Государь слеп; ни Он, ни Она не видят, не хотят видеть, куда Их влекут». Всем было ясно, что «влекли» Монарха и Его Супругу «тёмные силы» во главе с Распутиным. И эту несусветную ложь распространяла тётка Царя!

Немалое количество людей и тогда, и потом не понимали, и даже осуждали Императрицу, что Она ничего не сделала, чтобы стать «популярной». Но Она была совершенно права. Что можно было объяснить таким особам, как Мария Павловна? И зачем им нужно было что-то объяснять? Они даже собственным глазам не верили; они видели какие-то тёмные образы и мрачные картины. Они желали их увидеть. И дождались. Революция всё явила и всем всё доказала и показала на практике. Всех настигла.

Некоторые (правда, немногие) раскаялись, начали переоценивать прошедшее, которое в зареве революционного пожара и эмигрантской никчемности виделось уже совсем иначе. Княгиня О. В. Палей, отдавшая в своё время щедрую дань слухам и сплетням, в мемуарах, написанных в 1922 году, заметила: «То, что рассорило Царя и общество, не стоило выеденного яйца! А сегодня любой из нас отдал бы всё, чтобы этого не случилось, чтобы Государь с Государыней жили и царили нам на радость и чтобы красный террор, который сегодня давит и душит Россию, рассеялся бы, наконец, как кошмарный сон». Однако «отдавать» уже нечего было. Все роли были сыграны. Всеми. Теперь уже раз и навсегда…

Война еще больше сблизила Царскую Семью и «дорого Григория». Интенсивность общения Венценосцев с «Другом» заметно возрастает. Потребность в успокоительных беседах вызывалась тяжелыми и кровопролитными сражениями, неудачными военными операциями, общей безрадостной общественной обстановкой в стране.