Китти кивнула. Должно быть, Дина уже знала о том, что произошло вчера. После возвращения из гостей мать разговаривала с ней на повышенных тонах. Сразу после появления Китти на лужайке ее запихнули в двуколку и отвезли домой. Эмили была бледной и молчаливой как никогда, и все же она дождалась, пока они с Китти окажутся дома, и только потом взорвалась. Она выплеснула свой гнев, подтвердив, что Ида Омсби во всеуслышание поведала о том, что увидела в беседке. После этого Китти отослали в ее комнату, строго-настрого приказав оставаться там до тех пор, пока ее не позовут.

Всю ночь она провела в слезах, сидя возле окна и глядя на залитый лунным светом сад ничего не видящими глазами. Китти очень проголодалась, а мать не прислала ей ужина, но спазмы пустого желудка были ничто по сравнению с острой обжигающей агонией, охватившей все ее существо когда она наконец поняла, как подло и низко ее предали.

Китти взяла из рук служанки поднос.

Сначала она хотела поверить Дине свои мысли, но потом решила, что это еще больше разозлит мать. Кроме того, у служанки были свои проблемы. Вчера Эмили Карлайл сказала, что не может больше пользоваться ее услугами. Дина получала шиллинг и шесть пенсов в неделю, и Эмили не могла больше позволить себе оплачивать служанку.

— Я приду за подносом, когда вы поедите, — сказала Дина.

Кивнув, Китти закрыла дверь. Она налила себе чашку чая, а омлет оставила мухам, жужжавшим на подоконнике теперь, когда встало солнце.

Вернувшись, чтобы забрать нетронутый завтрак, Дина сообщила, что мать ждет Китти в гостиной в два часа дня, но не раньше.

Утренние часы тянулись бесконечно. В полдень до слуха Китти донесся хруст и скрип колес экипажа, остановившегося перед домом. Выглянув в окно, девушка увидела вылезающих из экипажа дядю Джорджа и тетю Сару. На лицах обоих застыло угрюмое выражение. Впрочем, они всегда так выглядели. Китти услышала, как они вошли в дом, потом до нее донеслись приглушенные голоса, а спустя час дядя с тетей уехали.

В два часа дня Китти спустилась вниз и настороженно ждала перед дверью, пока мать позовет ее. Эмили вышивала и, как показалось Китти, намеренно не замечала ее некоторое время. Когда она наконец подняла глаза, Китти поняла, что мать плакала.

— Садись, Кэтрин, — произнесла Эмили.

Китти напряглась. Мать называла ее так крайне редко, и обычно это не предвещало ничего хорошего. Она села.

Они с матерью выглядели, словно две стороны обложки, сидящие на противоположных концах дивана, в одинаковых черных платьях с одинаковым выражением сожаления на лицах. Только причины подобного настроения были разными.

Эмили сделала еще пару стежков и отложила рукоделие в сторону. Некоторое время она молчала, а потом печально оглядела свою красивую юную дочь.

— Ты знаешь, что твой вчерашний поступок — самое худшее из того, что ты могла сделать? — наконец вымолвила Эмили. Она уже не злилась, и ее голос звучал печально.

Кивнув, Китти открыла рот, чтобы объясниться, но Эмили вскинула руку, не давая дочери заговорить.

— Нет, я не хочу слышать извинений, Китти, и, уж конечно, я не хочу слышать подробностей.

— Но я любила его, мама! — воскликнула девушка. — И думала, что он любит меня!

— Если бы Хью Александр любил тебя, он еще вчера приехал бы сюда и попросил твоей руки. Это единственное, что он мог бы сделать, дабы спасти то, что осталось от твоей репутации. Но ведь он не приехал, не так ли?

Китти молчала, ведь мать была права.

Эмили глубоко вздохнула.

— Ты хоть раз послушала меня, когда я предостерегала тебя от этого человека? — спросила женщина.

— Да, я слушала, — ответила Китти, хотя они обе знали, что она не обратила на слова матери никакого внимания.

— Неужели тебе никогда не приходило в голову, что у меня имелись на то веские причины?

— Я думала, что люблю его, — ответила Китти, но уже не так уверенно.

— Вздор! Любовь! Что ты знаешь о любви?

И вновь Китти промолчала. Еще вчера она была уверена, что все о ней знает, но сегодня она чувствовала только боль и растущее унижение.

— Ты помнишь Минни Бентли? — спросила Эмили. — Ее отец был старшим клерком на фабрике Омсби.

Сдвинув брови, Китти кивнула. Они с Минни были подругами, но два года назад семья Минни внезапно уехала из графства.

— Минни когда-нибудь говорила, почему они уехали?

— Она сказала, что отец получил новую должность в Бирмингеме.

— Возможно, и так, но истинной причиной их отъезда стало… — Эмили замолчала в нерешительности. — В общем, Минни оказалась в затруднительном положении.

— Что за затруднительное положение?

— Она ожидала ребенка.

Рот Китти открылся помимо ее воли.

— Ребенка? У Минни родился ребенок?

— Полагаю, что так. Семья уехала, пока ее положение не стало очевидным.

— Бедняжка Минни.

— Глупая Минни, — поправила дочь Эмили. — Скорее уж нужно сказать, бедные мистер и миссис Бентли. Какой стыд! — Эмили судорожно вздохнула. — Китти, я должна тебя спросить. Ты и этот мужчина… Ты все еще девственница?

Испытав огромное облегчение от того, что так оно и было, Китти пробормотала:

— Да.

Лицо матери медленно начало приобретать свой привычный оттенок.

— Хоть какое-то утешение. Я вспомнила Минни, для того чтобы ты знала, кто виновник ее несчастья. Отец ребенка — Хью Александр, Китти, и, очевидно, он отказался жениться на ней.

Китти почувствовала себя так, словно кто-то изо всех сил ударил ее в солнечное сплетение. Она не могла дышать, а в ушах гудело. Ей хотелось опровергнуть слова матери, закричать, что Хью не мог так ужасно поступить, но в глубине души она поверила матери. Да и как не поверить после того, что случилось вчера?

— Теперь ты понимаешь, почему я запрещала тебе приближаться к нему? — спросила Эмили. — Всему Дирему известно, какой он негодяй, несмотря на то что Бентли пытались удержать случившееся в секрете. И я не сомневаюсь, что теперь весь Дирем знает, что именно увидела вчера Ида Омсби. Ты погубила свою репутацию, Китти, и у тебя больше нет шансов найти себе мужа. По крайней мере в Норфолке. — Эмили замолчала, собираясь с силами, для того чтобы произнести следующие слова. — Поэтому я решила — мы с твоим дядей Джорджем решили, — что ты поедешь с ним и тетей Сарой в Новую Зеландию. Они уезжают через две недели.

На мгновение Китти показалось, что мир пошатнулся, и она крепко ухватилась за подлокотники дивана, чтобы не упасть.

— В Новую Зеландию! Надолго?

— На сколько нужно. Наверняка там есть молодые люди, и они не знают о твоем грехопадении. Так что ты сможешь подыскать себе мужа. Возможно, не такого, какого я хотела бы для тебя, но все же мужа.

— Мама, нет! — закричала Китти.

— Мне жаль, моя дорогая, действительно жаль. Но ты должна понимать, что теперь тебе невозможно здесь оставаться. В Новой Зеландии ты сможешь начать жизнь с чистого листа. Ты сможешь помогать тете Саре и работать в миссионерской школе, о которой дядя Джордж столько рассказывал. Это лучше, чем остаться на всю жизнь старой девой.

— Не лучше! Я могу работать учительницей здесь, мама. Я могу шить! Пожалуйста, не отсылай меня!

Но Эмили решительно покачала головой, отчаянно моргая:

— Тебе лучше уехать в Новую Зеландию. Подальше от сплетен и пересудов.

— Но, мама…

— Нет, Китти. Я приняла решение.

Китти залилась слезами. За ней последовала Эмили, придвинувшись ближе и обняв содрогающуюся от рыданий дочь.

— Мне жаль, Китти, но поделать ничего нельзя. Ты хорошая девочка — всегда такой была, — хотя и немного упрямая, но ты совершила ужасную ошибку. У тебя больше не осталось шансов на достойную жизнь здесь, ты понимаешь это?

Китти не могла остановить слез, потому что она не понимала. Совершенно не понимала.

Пайхия

Завтрак оказался весьма шумным событием, потому что тут присутствовали дети семейства Перселов. Пятеро из них сидели по одну сторону стола, словно выстроившиеся по росту русские деревянные куклы, которых однажды видела Китти. Самый младший, Гарри, расположился на коленях у матери. Он размахивал ложкой, разбрызгивая повсюду кашу. Рядом с Ребеккой сидел дядя Джордж, а по правую руку от него тетя Сара — единственное мрачное пятно на пестрящей красками картине утренней трапезы.