Теперь же в деле дискредитации антинорманизма все сгодилось. В том числе и поза борца с мифотворчествами «Влесовой книги» и Фоменко с Носовским, и, конечно, образ страшных антинорманистов, которым Мельникова посвятила раздел под названием - без кавычек! - «Немцененависть на новый лад» (но оставив всех в неведении, каким был «старый лад»). Тем самым выставляя их, в том числе перед зарубежным читателем, в качестве оголтелых экстремистов, разжигающих ненависть к немцам (а почему они оказались крайними?) своими печатными работами. Но ей мало и этого. И, чтобы уж окончательно замарать скроенный норманистами тандем «патриотизм-антинорманизм», Мельникова привязывает к нему товарища Сталина: «Патриотические мотивы - осознанно или подсознательно - доминируют и в возродившемся в 2000-е годы антинорманизме, как доминировали они в XVIII веке в полемике Михаилы Ломоносова с немецкими историками, в середине XIX века - в годы подъема славянофильства, в середине XX - в условиях сталинской борьбы с "космополитами"» (№ 3, с. 57).
А так как после распада СССР основы национального самосознания рухнули: «гордиться стало нечем, комплекс победителя сменился комплексом побежденного, старая система ценностей оказалась ложной», то, по ее заключению, «одним из ответов на идеологический дефицит» стало «возрождение антинорманизма - в его "гедеоновском" варианте, причем не только для широкого читателя, но и для людей, стремящихся найти или создать "национальную идею" в условиях идеологического кризиса. Задуманная как сугубо научная конференция "Рюриковичи и российская государственность", проведенная в Калининграде в 2002 году, превратилась в начало широкой кампании по рекламированию антинорманизма в СМИ» (№ 3, с. 57-58). На сей раз Мельникова сменила гнев на милость и уже не негодует на Администрацию Президента, якобы спровоцировавшую «примитивный антинорманизм» (на большее она, получается, и не тянет), и не преподносит калининградскую конференцию в качестве «патриотической пиар-акции Кремля».
Мрачных красок в портрет антинорманизма Мельникова добавляет еще тем, что характеризует его как посягателя на самое святое в науке - на свободу мнений, тогда как в исторической науке, взывает она к понятным чувствам читателя и вызывая у него понятное чувство к такому посягательству, «как правило, сосуществуют различные точки зрения на одно и то же явление, его различные интерпретации», и что «расхождения во взглядах на конкретные исторические события имели место даже в советское время» (№ 3, с. 58 и прим. 20). Слова Мельниковой о приверженности норманистов к «различным интерпретациям» варяго-русского вопроса - сенсационная новость, которая на проверку историографией оказывается очередным норманистским блефом. Вплоть до второй половины XIX в., констатировал в 1899 г. Н.П.Загоскин, поднимать голос против норманской теории «считалось дерзостью, признаком невежественности и отсутствия эрудиции, объявлялось почти святотатством. ... Это был какой-то научный террор, с которым было очень трудно бороться»[219] (и абсолютно ненормальную для науки ситуацию удалось переломить лишь гению С.А. Гедеонова).
Этот же научный террор против антинорманизма, прикрываемый марксизмом и классовым подходом, присутствовал в советские годы. Так, в 1974 г. А.А.Зимин обвинил А.Г.Кузьмина в отсутствии понимания «классовой и политической сущности летописания», в отсутствии классовой характеристики деятельности князей и их идеологии, классовой оценки крещения Руси. Процитировав слова Кузьмина, что советские исследователи «не пересматривали заново многих постулатов норманской теории», Зимин уверял, что они «вели ожесточенную борьбу с норманизмом» и своим «упорным и настойчивым трудом достигли крупных успехов в изучении проблемы возникновения древнерусской государственности», и что концепция самого Кузьмина является «несостоятельной». В 1983 г. И.П. Шаскольский бросил, как говорилось выше, обвинение подлинным антинорманистам советских лет В.Б.Вилинбахову и А. Г. Кузьмину в недопонимании марксистской концепции происхождения государственности на Руси, на страже которой стояли не только «советские антинорманисты», но и репрессивный аппарат СССР. В 1989 г. Е.А.Мельникова в соавторстве с В.Я.Петрухиным строго-настрого наказывали коллегам со страниц всесоюзного академического журнала, чем они должны заниматься, а о чем не должны даже и задумываться. Ибо, по их мнению, «продуктивность и научное значение антинорманизма заключается не в оспаривании скандинавского происхождения русских князей, скандинавской этимологии слова "Русь"», не в отрицании присутствия скандинавов в Восточной Европе, а в освещении тех процессов, которые привели к формированию государства, в выявлении взаимных влияний древнерусского и древнескандинавского миров». А в адрес историка Кузьмина, жившего не по правилам этих «антинорманистов-марксистов», а по правилам истинной науки, и потому правомерно указывавшего - с фактами на руках - на явную нелепость скандинавской трактовки имени «Русь», ими пренебрежительно было сказано, что он не имеет «филологической подготовки»[220].
Этот же научный террор против антинорманистов в ходу и сегодня. Так, в мае 2007 г. на конференции в Эрмитаже «Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого света» Петрухин после доклада автора этих строк «Южнобалтийские варяги в Восточной Европе», бурно реагируя на посягательство, в его понимании, на единственно «верное научное направление» - норманизм, в оскорбительной форме обрушился на В.Н. Татищева, М.В.Ломоносова, А.Г. Кузьмина, на докладчика, заявив, что их воззрения не имеют отношения к науке и что за эти воззрения надо «бить канделябрами». Эти слова и горячие призывы «за дружбу» прозвучали в многочисленной аудитории, в которой находились, кстати сказать, немецкие исследователи. Но присутствующая там Мельникова не напомнила любителю хвататься за канделябры (хорошо, что не за пистолет), желавшему тем самым придать большую «весомость» своему разговору с несогласными, о их законном праве на свое мнение.
А затем другой приверженец «объективного» взгляда на варяжский вопрос, председательствующий археолог Д.А. Мачинский не позволил Фомину принять участие в дискуссии (только на следующий день, когда ему, видимо, объяснили, что его действия не вяжутся со свободой научной мысли, о чем любят разглагольствовать норманисты, одновременно затыкая рот оппонентам, мне было «милостиво» разрешено выступить в поспешно организованной дискуссии «вчерашнего дня»[221]). Наконец, смысл самой статьи Мельниковой, если отбросить кустарно сработанные ею декорации, это «Не сметь иное мнение иметь». При этом она, как и в 1989 г., дает указания антинорманистам, чем им заниматься, и грозно, словно хмурый прораб на утренней планерке, спрашивает, почему они не проделали заданную ею работу: «Ведь, действительно, связи Руси с балтийскими славянами - если они существовали - неизвестны. Вот широкое поле деятельности: есть ли упоминания таких связей в источниках (разумеется, ранних, а не XVII века), если есть, то что о них рассказывается, как они изображаются... Почему эта работа не проделана, вместо того, чтобы в бог знает который раз утверждать, что русь и руги - одно и то же?» (№ 5, с. 57).
Дополнительно Мельникова, а это также подкупает читателя, уже и так проникшегося полным доверием к ней, как стойкому борцу за историческую правду, произносит совершенно правильные слова и прописные истины, при этом обвиняя антинорманистов в их незнании и говоря, что источники им «сильно мешают». Кто будет спорить, например, с тем, что «источники и их истолкование - непременная и обязательная основа, на которой строится любое научное исследование», что «любое утверждение требует адекватных доказательств, а конечное построение теории производится с помощью жесткой системы доказательств, в которой невозможны априорные или неаргументированные суждения. Это азы, известные любому студенту исторических факультетов» (№ 3, с. 58). Но то, что известно студентам исторических факультетов, совершенно не известно - не на словах, а в плане руководства к действию - самой Мельниковой, никогда не бывшей студенткой исторического факультета и не изучавшей того, что обычно изучают будущие историки, включая, разумеется, и источниковедение, без овладения теоретическими и практическими азами которого в исторической науке делать просто нечего.
