129. Дворниченко А.Ю. Г.Ф.Миллер и российская историческая наука // Университетские музеи: прошлое, настоящее, будущее. Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной 300-летию со дня рождения первого ректора университета Г.Ф.Миллера и 60-летию Музея истории СпбГУ. С.-Петербург, 17-19 окт. 2005. - СПб., 2006. С. 11, 16-17; Тишкин Г.А., Крымская А.С. Герард Фридрих Миллер - студент, адъюнкт, профессор, ректор Санкт-Петербургского университета // Там же. С. 19-21.

130. Хофманн П. М.В.Ломоносов, Г.Ф.Миллер и «норманнская теория». Историографическое исследование // Г.Ф.Миллер и русская культура. С. 65-76.

131. Головнев А.В. Исторический опыт межэтнического взаимодействия на севере Евразии // Этнокультурное взаимодействие в Евразии. Программа фундаментальных исследований Президиума Российской академии наук / Под ред. A. П. Деревянно, В.И. Молодина, B. А.Тишкова. Кн. 1. - М., 2006. С. 313- 314; Немцы в истории России: Документы высших органов власти и военного командования. - М., 2006. С. 746.

Для подведения итогов разработки темы «Миллер-историк» в трудах советских и современных норманистов - «миллеро»- и «ломоносововедов» одновременно - следует выслушать А.А. Чернобаева. В 2006 г. он, представляя № 1 журнала «Исторический архив», посвященного юбилею Миллера, констатировал в статье «Г.Ф. Миллер - выдающийся ученый России XVIII века», что его заслуги в становлении российской науки и образования долгое время отрицались. Сославшись на низкую оценку, которая была дана немецким академикам в 1955 г. в первом томе «Очерков истории исторической науки в СССР», историк подчеркнул: «В те годы только отдельные ученые (среди них А.И.Андреев, С.В.Бахрушин, С.Н.Валк, С.Л.Пештич, Н.Л.Рубинштейн) высоко оценивали творчество Миллера. В современной историографии, когда исследования по миллероведению ведутся широким фронтом (достаточно назвать труды Л.П.Белковец, С.И.Вайнштейна, С.С.Илизарова, А.Б.Каменского, Ю.Х. Копелевич, А.Х.Элерт и др.), убедительно раскрыт его весомый вклад в русскую науку и культуру». На следующий год ученый этот вывод повторил еще раз, прибавив к перечисленному ряду имена Г.В.Вернадского, Н.Охотиной-Линд и др.[132]

Но сиамским близнецом (или ее тенью) темы «Миллер-историк» в трудах названных и неназванных Чернобаевым ученых выступает тема «Ломоносов-неисторик», о чем историк умолчал. Хотя в науке не может быть закрытых, чуть открытых или полуоткрытых тем, поэтому следует говорить и об обратной стороне темы «Миллер-историк». А именно, что приведенные негативные мнения о Ломоносове и его антинорманистских идеях принадлежат высокодипломированным историкам, т. е., по мысли читателя, высококлассным профессионалам в вопросах, о которых они берутся судить. По причине чего эти мнения так легко усваиваются общественным сознанием, и последнее, безоглядно доверившись этим мнениям, также не видит в Ломоносове историка и также снисходительно-свысока посмеивается над его, как выразился В. Г. Белинский, «историческими подвигами».

Но в науке история существует, как и в других науках, специализация, которая позволяет достичь обоснованных, т. е. научных результатов, и которая не позволяет скатиться к голословным, т. е. ненаучным утверждениям. И вышеназванные историки, менторским тоном отчитывающие Ломоносова за его позицию в варяго-русском вопросе, не только не являются специалистами в этом сложнейшем вопросе исторической науки, их научные интересы вообще очень далеко отстоят от истории Киевской Руси. А ведь «изучая какую-либо историческую концепцию, - совершенно справедливо указывал крупнейший знаток проблем историографии А.М.Сахаров, - надо хорошо представлять себе как ту эпоху, в которой эта концепция вырабатывалась, так и ту эпоху, которой она посвящена»[133].

Но многие из современных «ломоносововедов»-«миллероведов» не соответствуют и половине этого историографического правила, а отсюда их ошибки и заблуждения даже в самых простейших вещах, что очень точно показывает, насколько «глубоко» они вошли в тему. Так, Ломоносов никогда не был, как в том уверяет И.Н.Данилевский, «химии адъюнктом». В январе 1742 г., через полгода по своему возвращению из Германии, он был назначен адъюнктом физического класса Петербургской Академии наук, а в июле 1745 г. профессором химии. Именно как «профессор» и «химии профессор» Ломоносов подписал свои возражения на диссертацию Миллера, данные в сентябре-ноябре 1749 и 21 июня 1750 года.

Т.А. Володина, чтобы «подкрепить» свою посылку, что «в патриотической запальчивости» Ломоносов «не особенно считался со средствами, доказывая величие российского народа», брезгливо роняет, «сколько яду и даже политического доносительства содержится в его нападках на Г.-З. Байера и Миллера, усомнившихся в подлинности легенды об Андрее Первозванном». Но ничего и никому не мог, если использовать формулировку Володиной, «доносить» Ломоносов в 1749 г. на Байера, ибо тот умер одиннадцатью годами ранее - в 1738 году. К тому же Ломоносов писал, как и его коллеги, например, немцы И.Э.Фишер и Ф.Г.Штрубе де Пирмонт, не «доносы» в Канцелярию Академии наук, а, согласно указу «ея величества», официальные «репорты». Г.А.Тишкин и А.С. Крымская почему-то утверждают, что в 1750 г. Миллер, оставив пост ректора, «посвятил себя истории. Теперь он увлекся русской древностью и подготовил сочинение "О начале русского народа и имени" (так в тексте. - В.Ф.)...»[134], тогда как сочинение «О происхождении имени и народа российского» (или «Происхождение имени и народа российского») было написано им весной-летом 1749 года.

По незнанию тех же элементарных фактов А.А. Формозов говорит, что речь-диссертация Миллера была подготовлена в 1747 г., что для ее разбора «Шумахер назначил в 1747-1750 гг. ряд комиссий...» (речь обсуждалась на 29 заседаниях Академического собрания, состоявшихся в октябре 1749 - марте 1750 г., в связи с чем к ней никакого отношения не имел, как это преподносит ученый, обыск у Миллера, ибо он состоялся в октябре 1748 г., к тому же Делиль, отбывший из России в мае 1747 г., вначале пребывал, объясняет П.П. Пекарский, с Шумахером «в дружбе», но потом «сделался решительным врагом его», и особенная борьба Делиля с Шумахером развернулась в 1742— 1743 гг.), что в ходе ее обсуждения «Ломоносов оказался союзником Крекшина и Шумахера», преподносит Ломоносова в качестве единственного ниспровергателя диссертации Миллера, хотя ее отвергли все, кто с ней тогда ознакомился (первоначально за исключением В.К.Тредиаковского), согласно предписанию Канцелярии Академии наук (а в их число Крекшин и Шумахер не входили, в связи с чем Ломоносова не мог возмущаться, на пару с Крекшиным, подходом Миллера к источникам), что Миллер «был обвинен в политических ошибках, понижен в чине (из академиков в адъюнкты) и переведен из Петербурга в Москву». Хотя понижение Миллера «в чине» состоялось в октябре 1750 г., а решение о его переезде в Москву было принято императрицей Екатериной II много лет спустя после этого события и вне какой-либо связи с ним - в январе 1765 г. и с полного на то согласия академика[135].

Так же не соответствуют истине слова Формозова, а они постоянно звучат в устах «ломоносововедов», что Ломоносов «выступил против напечатания» «Истории Сибири» Миллера. 7 июля 1747 г. Канцелярия Академии наук приняла решение отослать Ломоносову русский перевод с немецкого первой части данного сочинения, содержащей пять глав, чтобы, «рассмотря и исправя, при репорте внести в Канцелярию» (а в это время, надо сказать, шло разбирательство спора Миллера с Крекшиным по поводу происхождения династии Романовых, и в комиссию, способную установить истину, вместе с Тредиаковским и Штрубе де Пирмонтом входил Ломоносов. В конечном итоге комиссия, ответствуя перед Сенатом, приняла сторону Миллера). Ломоносов, «рассмотря» присланный материал, сделал в переводе некоторые исправления. И они были доведены до автора, который 9 ноября вернул в Канцелярию «Сибирскую историю вновь поправленную». Позже «этот перевод был признан неудовлетворительным» и в июне 1748 г. переводчик Академии В.И.Лебедев начал работу над новым переводом.