—

Я жил и рос без тебя. Но даже теперь, когда мы

можем

по быть вместе, ты уходишь. Хотя никто не гонит тебя.

«Павел Николаевич! Вас срочно к телефону!» — послышался в рупор голос диспетчера.

—

Я скоро! Подожди! Ведь ты не уедешь? — спросил на ходу.

—

Моя фура пока на запасном пути, — отшутился Николай невесело и с тоской посмотрел вслед сыну.

Едва Павел исчез в диспетчерской, в ворота въехала знакомая фура. Николай вмиг узнал Евгения. Тот стал в хвост очереди, не приметив Калягина. А Николай, подойдя сзади, ухватил водителя за локоть. Женька повернулся. Отскочил испуганно:

—

Черт! Что за шутки? — Смотрел, вылупив глаза.

—

Не узнал? Я вовсе не черт! Собственной персоной перед тобой!

—

Как? Откуда взялся?

—

С обочины! О какой реке ты намолол Мака- рычу?

Женька подошел вплотную. Ухватил за плечо, за голову.

—

В самом деле! Живой! Колька! Как же ты смог? Как повезло?

Женька, обалдевший от радости, ходил вокруг Калягина, не веря своим глазам.

—

Что случилось тогда? Как я оказался на обочине? — спросил Николай.

—

Мне по башке звезданули. Я и вырубился. Очухался не скоро. На мое счастье военная машина шла. Притормозила. Успели одного рэкетира прихватить. По случайности не успел смыться. Шарил в твоей сумке. Остальные сквозанули. Прижали его. Раскололся до самой задницы. Оно и так все было явно. Гришку не успели закопать. А тебя, так и сказал, в реку скинули. Где искать? Где скинули? Он не видел. Вломили ему за вас обоих, оставили подыхать на дороге. Меня откачали кое-как. Я через пару часов дотянул до Смоленска, оттуда позвонил Макарычу. Сказал, что случилось. Он поначалу на меня наехал. Да так, что я озверел. Хотел уйти от него. Но в Москве увиделись, обговорили все спокойно. Он сам ездил Гришку хоронить. А тебя так и не нашли… Тебя Макарыч видел?

—

Конечно!

—

Прости, Николка! Так дерьмово получилось. Я и сам не знаю, как выжил в тот день. Гришкина баба до сих пор на меня косится. Но что я мог

с

д

е

лать? Вон, Макарыч не может найти рэкетиров. А уж не нам чета. Его фартовые всю Россию про- шмонали. Пока без пользы и результата!

—

Ладно, Женька! Сменщик у тебя имеется?

—

Да! Нашел мужика! Ничего, свойский человек! Но до тебя далеко ему! Бздиловатый! И жадный! Но не до выбора! Да и где лучшего сыщешь? Не все теперь соглашаются рейсовать и рисковать.

—

А

что ты хочешь? Один такой случай может стоить жизни…

—

Ну, ты вернешься ко мне? — глянул в глаза Калягина, боясь отказа.

—

Я уже дал слово Макарычу. С тобой останусь!

—

Спасибо тебе, Коляп! Хоть ты понял! Значит, живем! И снова вместе!

Николай рассказал Евгению, что ему придется пожить в Красноярске с неделю, пока он — Калягин — оформит сдачу грузов.

—

Да ладно, Николай! Разберемся. Надо, значит, подожду. Но вечером мы увидимся в гостинице? Я в «Сибири», как всегда!

Хотел назвать свой номер в гостинице, но в это время чья-то рука взяла Николая за локоть.

—

Отец! Срочно нужно поговорить! — увидел Калягин сына и удивился.

Павел улыбался, но в глазах стыла растерянность.

—

Пошли ко мне, — привел в кабинет, усадил напротив. И долго искал подходящие слова, не зная, с чего начать.

Николай смотрел на Павла, не понимая, что с ним произошло.

—

Мне позвонили. Понимаешь? Сообщили, что нас берут. Всех! В Штаты! Теперь это окончательно. Имеется официальное разрешение. Нужно оформлять визы. Это недолго. Много времени не займет. Мы уедем… Прости, отец! Я знаю, что огорчил тебя. Но мы так долго ждали этого решения! — смотрел виновато.

—

Ты не огорчил. И не беспокойся. Я проживу. У каждой птицы свои крылья и свои гнезда. Чего тревожишься? Не пропаду!

—

Прости нас! Меня прости!

—

За что?

—

Я виноват! Я все это затеял! Устал от жизни здесь!

А

главное, надоело все! Вчера опять звонили по телефону. Грозят расправой уже с детьми, надругательством над дочкой. Этого не переживу! Народ вконец озверел. Нет закона и защиты! Мы бесправны, как рабы! И это не скоро кончится. Рисковать дальше не могу! Семья не простит. Всегда жить под страхом — устаешь.

А

потому уезжаем. Там мы станем вновь людьми. Нас не осмеют и не обманут. Нам никто не посмеет грозить.

—

Возможно, ты прав! Главное в жизни — дети. Это хорошо, что о них беспокоишься. Из тебя получится прекрасный отец, и я горжусь тобой, сынок! Береги их!

—

Я знаю, как подло поступаю с тобой! Но что мне делать?

—

Уезжайте! Решили! Значит, так надо!

А

я останусь здесь — в России. Она неказистая, как моя судьба!

А

значит, стоим друг друга. Но и к нам возвращаются весны. Проходят зимы. И мы снова живем. До следующих холодов. Они случаются и среди лета! И здесь, и за рубежом! Когда наступит оттепель, птицы возвращаются в свои гнездовья. Жаль, что не все. Но… Чем черт не шутит, может, еще увидимся. Как говорит Макарыч, земля круглая. И сколько ни ходи по ней, человек с человеком обязательно встретится…

—

Ты будешь обижаться на меня? — вздохнул Павел.

—

За что? Не имею права! Ведь твоей семье грозят! И угроза реальна! Чем я смогу помочь в случае, если б решил остаться? Ничем! Я для рэкета — не помеха. Всего одной пулей больше потратят. Да и что моя жизнь? Она, считай, прошла! А вот вам — надо жить. Не думай обо мне!

—

Я много думал. Иного выхода нет. Там мы быстро встанем на ноги. И я помню свое обещание тебе!

—

Забудь, сынок! Я никуда не уеду! Как бы ни было хорошо там, но чужбина, она и есть чужбина. Мне уже поздно переделываться, подстраиваться под нее. Да и по совести говоря, я в своей семье, среди вас, чужой человек. Вместе жили мало. Письма и телефонные разговоры — это все, что заменяло наше общение. Мы не стали родными, мы не связаны главным — родством душ. А фамилии и отчества ни к чему не обязывают. И ты успокойся. Ты сам — отец! Поступай, как считаешь нужным и правильным.

—

Но мы с тобой не прощаемся!

—

Я пробуду в Красноярске еще неделю. И мы с тобой увидимся. Тем более, что здесь, на складах, остаюсь на эти дни! Так что сумею повидать внучат, если не передумаешь и позволишь мне познакомиться с ними!

—

Само собой! Как и говорили. На этих выходных.

—

Вот на том спасибо! — потеплел Николай.

—

Надеюсь, ты дома жить будешь?

У

матери? — спросил Павел.

—

Нет, сынок. Не вижу смысла.

—

Почему?

—

Не стоит друг другу глаза мозолить перед расставанием. Пусть выздоравливает и уезжает с легкой душой, уверенная в своей правоте. Женщинам это очень нужно. Не стоит перед разлукой высказывать обиды. Надо уметь прощаться без зла в памяти и в сердце, простив друг другу все по-мужски, одним махом. Я так и сделаю. Зайду на несколько минут к ней перед тем, как мне уехать. Наша совместная с нею жизнь большего не стоит.

—

Вам виднее! — задумался, помрачнел сын.

—

Скоро ты меня поймешь! Жизнь уже заставляет тебя мужать. Сам во всем разберешься, — встал Николай и сказал: — Пойду к своим ребятам. Помогу разобраться с загранкой! Они хоть и бродяги, но на своей земле! Ждут. Прости! Времени мало! — подал руку и спешно вышел в дверь.