Канарах, пока не оформил документы на выезд. А я спокойно слинял. И вскоре встретился с Паном снова. На этот раз он меня высчитал. Только вышел в Шереметьево, ко мне кенты подвалили. Мол, тебя сам Пан шмонает. Что отмочил, колись? Я им вякнул. Они не поверили. И привезли к нему. Он тогда заправлял самой лихой малиной. Хотел к себе сфаловать. Но я враз трехнул, что завязал с фартом и ухожу в откол. Он дал время подумать. Я отказался. Тогда он и спросил меня, чем собираюсь заняться, как жить буду? А я и бухни, мол, буду с дальнобойщиками пахать, грузы возить. Он только головой покачал, посочувствовал заранее. И выдал вот эту ксиву. Его кликуху знали и тогда — от Сахалина до Мурманска. Известный кент. Умел взять за горло любого. Из каких ситуаций выпутывался!

— Ну да! А на Канарах приморили, и не мог смыться!

— Захлопнись! Канары — это острова! Куда смоешься, если твои ксивы на подозрении? Без них как билет возьмешь? И номер стремачила ихняя служба.

— Одно не пойму. В его ксиве была «липа». А как пронюхали, что он тот, кого разыскивают? — не доходило до Николая.

— Во, чумной! Да если б они узнали тогда, что он в розыске, тут же передали б его русскому посольству. Но шла проверка. И ответы на запросы о личности Пана не поступали. Не находили человека по той «липе». Не значился он нигде. Вот и держали до выяснения. Пан смылся вовремя. Через день приехали фрайера из России. Но поздно. Все интересовались внешними данными. Хотели узнать, кто же отдыхал здесь? Оказалось потом, что за границей наших фартовых больше, чем в России. Уже окопались. Пустили корни. И к ним — не подступись. Они приняли иностранное гражданство. А фартуют по-прежнему в России. И Пан! Теперь попробуй подступись к нему. Он подданный Штатов! А живет, где захочет. Паханит — в России, деньги на счету держит — в Бельгии, отдыхает в Испании. Попробуй его поймать или прижать! Он сам любого уделает. Теперь за границей знают, своих могут трясти сколько угодно, наших лучше не трогать, не злить. Потому что они непредсказуемы.

— Ну и как ты стал дальнобойщиком?

— Я не сам. Мне помогли. Фартовые Пана. Привели к одному ферту и сказали, чтобы дал мне в аренду две фуры. Через год я их выкупил. Потом еще три. Так и пошло. Теперь уж под полсотню. И все на меня пашут. Положняк дают. И сам не сижу, не сушу жопу. Мотаюсь, вкалываю, как проклятый.

— А у твоих водил есть ксива Пана? — Спросил Николай.

— У тебя что, крыша едет? Кто ж водиле ксиву даст? Она у меня!

— А как они? Если их пристопорят рэкетиры, а тебя рядом не окажется?

— Я возникну — мало не покажется! —

усмехнулся Макарыч.

— Пока ты нарисуешься, рэкет уже помянуть успеет! Как сообщат? И главное, кто?

— Такое уже было! — впервые встрял в разговор шофер Макарыча.

— Было! Замокрили двоих. Без «пушек» ехали. Забыли. Теперь помнят.

— А бандюг нашел? — перебил Макарыча Николай.

— Нашмонал. Всех размазал. Сначала вякнул, за что замокрю. А потом всех пятерых уложил. Из одной обоймы! Правда. Потом за мной их пахан охотился. Отомстить вздумал за своих. Да не обломилось ему с меня шкуру содрать. Припутал я его на блядешке. Подкинул ему живца! У нее и размазал, как клопа. Остальные притихли враз. Я им велел заглохнуть. Иначе, все дышать разучились бы.

— Их замокрил. Но своих не вернешь! Где гарантии, что это не повторится?

— А у кого есть гарантии на жизнь? Она может оборваться и без рэкета. Упал на булыжник башкой и крышка! Чего канючишь? Ссышь пахать со мной? Так я тебя силой не держу. Можешь вернуться в свой Красноярск! Будешь как все, подыхать на пенсию! Хоть сейчас, из Москвы, хиляй назад. У меня мужики пашут. Мудакам с нами не слышаться. Сколько едем, ты гузном трясешь. А ведь я тебя кентом назвал.

— Послушай, Макарыч, я не трус! И не хочу оправдываться здесь. Но хвост ты зря поднимаешь. Ксива бережет тебя! Но и то не всюду! Иначе на хрена, кроме «пушки», перья при себе держишь! Уж не для того, чтобы баб пугать. Выходит, тебе

тоже приходится отмахиваться, и еще как круто! Я в твоем деле новичок. Но ситуации могут случиться всякие. Когда надо будет и за себя, и за водителя постоять.

— Допер! Будет чем! — хлопнул Макарыч

Николая по плечу.

— Заправиться надо! — сказал водитель,

заметив впереди бензоколонку.

— Давай свернем. Заодно похаваем, — согласился Макарыч. Шофер просигналил фарами задней фуре, и обе машины завернули к бензозаправочной.

Николай видел, как Макарыч пошел в столовую напротив заправки. Водитель заторопился к кассе — рассчитаться за бензин. Калягин пошел в туалет, но, раздумав, решил справить нужду под колеса и заметил, как в кабину их фуры шмыгнули де тени. Николай опешил. Но тут же заскочил на подножку, вцепился в ручку дверцы. Но кто-то с силой открыл ее, спихнув Калягина. Тот заорал.

Шофер оглянулся, не поняв, почему упал Николай, а машина, словно сама по себе, завелась и

пошла на трассу.

Николай вцепился в борт. Подтянулся, залез в кузов уже на ходу. Крикнул водителю:

— Догоняй! Угоняют!

Он протиснулся поглубже внутрь. Но пробраться к кабине не мог. Ящики с мандаринами стояли так плотно, что сквозь них даже мухе не пролететь.

Машина, выйдя на магистраль, через несколько минут свернула на боковую дорогу, и, как понял Николай, задний свет был выключен.

Даже передние фары вряд ли освещали дорогу.

Угонщики хорошо знали этот путь, вели машину уверенно, на предельной скорости.

Ни одной встречной машины… Николаю стало не по себе. Видно, и Ленька с Виктором не ожидали такой дерзости. Растерялись. А покуда опомнились, угонщики уже были далеко.

«Что же предпринять, как остановить фуру?» — думал человек, лихорадочно прикидывая все

варианты. И решился…

Машина шла на подъем, и угонщики сбросили скорость. Этим воспользовался Николай. Никогда бы не решился на такое. Тут же терять стало нечего, понял, угонщики убьют его. А потому надо было

защитить себя. И Калягин, подтянувшись, влез наверх. Он понимал, малейший толчок, и он слетит вниз трухлявым мешком. Но ему повезло. Машина шла ровно. Он успел добраться до кабины. Между нею и кузовом, он это видел, водитель положил

лопату

и лом. На

всякий

случай. Стал шарить. Нашел. Еле выдернул ломик, едва не свалившись на землю, под колеса фуры. Теперь надо решиться,

ведь он никогда не убивал. Он видел в заднем окне

головы угонщиков. Надо пробить стекло сразу. И… Стекло разлетелось вдребезги. Чей-то вскрик… Машина завиляла из стороны в сторону. Николай ухватился за оконце. Едва удерживался на ногах. Руки порезаны. Выпал лом. Кто-то нестерпимо больно колотит его по голове пудовыми кулаками. Машина сошла на обочину, уткнулась в дерево, заглохла.

Николай разжал руки. Спрыгнул на землю. Еще секунду назад все плыло перед глазами. А тут просвет наступил. Он забыл о боли, как только увидел мужика, вылезшего из кабины.

— Попух, падла! — подскочил к нему и, поддев кулаком под подбородок, откинул в кусты. Тот, зашуршав в них, затих. Николай бросился в кабину. Едва открыл дверь, увидел водителя, лежавшего головой на «баранке».

Николай включил свет. Увидел на затылке кровь, она стекала за пазуху, за шиворот угонщика.

— Живой иль нет? Да хрен с ним! Эти со мной не цацкались бы. Сбросили бы под колеса или хуже того учинили б… Надо того, что в кустах, найти, не дать ему смыться. Макарыч приедет на второй фуре. Он обязательно найдет меня. — Взял фонарик из бардачка. И, сыскав второго, — он угодил головой в корягу, — подложил мужика под нее так, чтобы он, придя в себя, не смог вылезти.

«Надо как-то дать знать о себе», — взял из-под сиденья ветошь, облил ее соляркой и поджег среди дороги. Вскоре увидел знакомые огни фуры. Она шла на сигнальный костер. Николай не скрывал радости, что Макарыч поторопился и не стал ждать утра.

— Припутал падлов! Или бензин кончился?

— Обоих прижал! — рассказал, как все произошло.

— А водило-угонщик — живой! Колька его лишь поцарапал и оглушил. Скоро в себя придет, пропердится! — рассмеялся Ленька. Второго угонщика он с Виктором выволок из-под коряги за ноги.