пьяница!

Его бабка метлой побьет, как нашего папку. До самой деревни гнала.

— Какого папку? — не поняла гостья.

— Их родного отца мать не впустила. Он вернуться хотел. Да мы не согласились принять его обратно, — снова покраснела Стешка.

— Он пил — ваш первый муж?

— Выпивал. Но не без меры. Беда была не в том. Хотя причин хватало, — умолкла Стешка, не желая продолжать тему.

— Вы получаете алименты?

— Нет. И не подавала на него в суд! Он самого себя не прокормит…

— Какое же он имел право прийти сюда?

— К детям! Так сказал…

— Измельчали мужчины! В наше время даже не слышали, чтобы мужья на иждивении жен жили. Теперь такое — сплошь и рядом.

— Алкашами Русь всегда славилась! — не согласилась Стешка.

— Можно я переоденусь? — спросила гостья и вскоре вышла в домашнем халате, тапках. И перестала казаться неприступной и чопорной.

— Что это у вас с рукой? — указала Стешка на старый шрам, пробороздивший руку от локтя до кисти.

— Это давнее. Так, мелочь. Прошло. В Евпатории случилось. В автобусе вор порезал сумку у женщины. Деньги хотел вытащить. Я помешала.

Убегая, он задел меня ножом, оставил память.

— Его поймали?

— Конечно. А рука и теперь иногда болит. Та женщина с нами в одном доме жила. Совсем одинокая. На пенсии. Ей на жизнь едва хватало. Украли б, умерла бы с голоду. А я хорошо знаю, что это — голод… Испугалась тогда за нее…

— Но ведь мог убить!

— У каждого своя судьба. Раз жива, значит, не мог, — улыбнулась вымученно.

Стешка, слушая ее, пыталась поближе понять свою свекровь. Когда вернулся Александр, Валентина Ивановна немного смутилась. Стала скованнее. Но вскоре поняла, что сын не собирается упрекать ее. И снова ожила.

— Стеша, как вы хотите назвать дитя?

— Мальчика — Юрой, а если дочь — Светланкой!

— Неплохо! Но еще подумайте! Время есть в запасе.

— Вам не нравятся эти имена?

— Мужское — хорошее. А вот Светланки часто болеют. Характеры слабые. Моральная сторона хромает. Это я говорю о моих знакомых с этим именем. Девочки сегодня не должны быть легковесными, ветреными. Но тут я лишь свое мнение высказала, а решать вам…

Стешка задумалась. Тоже ударилась в воспоминания. А Валентина Ивановна ушла на кухню к Варваре. Та, увидев гостью, от растерянности вовсе онемела. «Ну-ка, городская увидела чугуны со свеклой и картошкой для свиней и коров. Вся печь ими забита. Что подумает теперь? И надо же вот так некстати вперлась», — взмокла спина Варвары.

— Давайте помогу! — услышала внезапное, от чего даже рот открыла.

— А чем поможешь? Со скотиной я и сама управлюсь. Ослобоню печь. Все запахи выветрю. Не обессудь, что вот так застала. Хозяйство имеем. За им догляд нужен.

Но через час женщины разговорились без умолку. Валентина пошла с Варварой в сарай, посмотреть, как та доит коров. Вернулись они оживленные.

А через три дня вовсе сдружились.-

Напрасно Варвара переживала. У. них нашлось много общих тем. Да и сама Валентина была лишь на два года старше. И обе женщины целыми днями отводили душу в общении.

Как-то вечером, замесив тесто, Варвара разговорилась со сватьей на кухне. И Стешка, войдя к ним, поняла, что ее не услышат. Хотела выйти незаметно.

— Ты чего это? Почему матери молока не принесла? — сдвинула брови Варвара.

— А сами разве не можете?

— Это еще что? — осерчала Варвара, глянув на дочь так, что та голову в плечи вобрала. — Невесток в руках держать надо! Поняла, Валюха! В ежовых рукавицах! — добавила веско.

— Со Стешей строгости излишни! Вот первая моя невестка была, упаси Бог!

— Как и мой зять — шелапуга! — подхватывала Варвара…

Саша с усмешкой наблюдал за старухами. За две недели он еще ни разу не говорил с матерью с глазу на глаз. Но слушал, следил внимательно за каждым словом. Он видел, как постепенно привыкала к матери Ленка. Она тоже полюбила сказки Валентины Ивановны. Ну и что, если они вычитаны из книжек. В них тоже дышали любовью царевны и лебеди, королевичи и добрые волшебницы, дурачки и богатыри, русалки и колдуньи.

Девчонки то смехом заливались, то жались в страхе друг к дружке. А потом засыпали на лежанке все втроем. Поначалу врозь, потом и в обнимку.

Ох, как сладко спалось под эти сказки. Никогда не слушал их только Сергей. Он словно забыл о лежанке. И всегда находил неотложные дела, чтобы не обидеть резким, прямым отказом старуху, какую не любил. И никак не мог признать и поверить ей, несмотря на уговоры Стешки и Варвары. Он даже с девчонками перестал играть, разозлившись на них за предательство.

Конечно, ему было обидно оставаться одному. И лишь когда Варвара залезала на лежанку, чтобы уложить спать внучек, Сережка мигом залезал следом. Он тоже любил сказки, как и прежде, но лишь Варварины. Им он не изменял. И Александр, и Стеша, и Валентина Ивановна видели все это. Но не вмешивались. Ждали, когда образуются отношения сами собой.

Александр наблюдал за всеми. Стешка лишь за Сергеем. Варвара несколько раз пыталась переубедить мальчишку, доказывала, что в семье не бывает плохой родни. На это мальчишка отвечал одинаково:

— Бывает! Вон даже ваш зять! Разве вы прогнали б хорошего пинком в зад? Или эта? Какая меня родила?

— Внучок! Ну, они с вывихом. Дурковатые! Валюха — баба что надо!

— А кому она — надо? — бросал через плечо и уходил то в сарай, то в теплицу, лишь бы не продолжать разговор.

Кто знает, сколько продлилась бы эта не определенность, но случилось неожиданное. Полез мальчишка в подвал и подвернул ногу. На что был терпеливым, а тут застонал. Весь сустав мигом опух, покраснел. На ногу не наступить. До слез обидно, что сам не смог вылезти из подвала. Его оттуда вытащил Александр. Варвара со Стешкой доили коров. Девчонки играли во дворе. И на лежанку Сергея уложили Александр с Валентиной Ивановной.

— Примочку ему надо сделать с водкой. Компресс. И что-нибудь обезболивающее! — предложил художник.

— Не суетись! Помоги снять носок! — потребовала Валентина Ивановна. И осторожно ощупала сустав ноги.

— Ничего страшного. Вывих! Придержи Сережку. Чтоб не лягнул меня. А ты, мой милый, потерпи. Сейчас будет больно. Но после этого все пройдет, — ухватилась за стопу цепко. И… Дернула на себя изо всех сил.

У Сережки перед глазами черные круги поплыли. Он прокусил губу до крови, но не заорал. В суставе что-то щелкнуло. Боль отпускала. Но опухоль и краснота еще держались.

— До утра лежи. Не вставай. Чтобы сустав не деформировался. Пусть все успокоится. И компресс не снимай. Договорились? — глянула в глаза.

— Ладно, — едва разжал зубы.

Валентина Ивановна не спешила покинуть лежанку. Положив компресс на ногу, легла рядом.

— Сережка, как ты? Нога ноет? — спросила тихо.

— А все равно ты дерьмо! — отвернулся мальчишка от женщины, не пожелав отвечать на вопрос.

— Мужланом растешь, а не мужчиной, — обиделась Валентина Ивановна.

— Какой есть! Зато ни перед кем хвостом не кручу. Вы же совсем другая. А здесь прикидываетесь хорошей. Только не хватит вас надолго. Сорвется маска. И все увидят, какая вы есть на самом деле!

— Эх, Серега! Может, как раз здесь стала я сама собой. И легко мне тут и просто. Все и все понятны, как на ладони. А вот в городе… Будто на другой планете… Почтальонка пенсию принесла — плати. Иначе, в другой раз, замурыжит. Или совсем забудет.

— А у вас в Евпатории не так было?

— Даже хуже! Но ведь обидно. А что, если все так будут?

— Оно давно уже повелось вот так! Без выгоды никто ничего не сделает. Вон, в вашем подъезде Валерка живет. У его отца импортуля, «Пежо». Так он ее моет, а с отца за это деньги берет. Мать в магазин послала или бабка — в аптеку, тоже не задарма. За все платят наличкой.

У Валентины Ивановны глаза округлились.

— А если у Валерки штаны порвутся? Тогда как? Или питается он тоже за свои?

— Сейчас! Он еще учится! Но уже теперь отцу сказал, чтоб тот к окончанию школы «Мерседес» ему купил. Тот ему «девятку» предлагал новую. Валерка не согласился. А «бабки» с него каждый день снимает.