— Все прошло, мам. Не стоит расстраиваться. Забудь. Прости нас всех, если сможешь.

— Это ты прости ее и меня. Каб знала я тогда, что она сделала? Не деньги мне от вас нужны. Не сдохну с голоду. Ить огород, хозяйство имею.

Прокормлюсь и вам подмогу. Я письмишка ждала. Хоть пару слов, что жив и в здравии. Чтоб узнать, об чем молясь просить Бога. Ить столько лет минуло. И не писал. Нешто памяти в сердце не осталось? Сам отец. Понимать должен. Когда дите забывает, жить уже ни к чему. Бабье сердце лишь детячьей любовью греется. Не станет ее, для чего жизнь нужна? Отец того не выдержал. А я ждала. И свиделась с тобой. Может, напослед! Ты не забижайся. Жизнь наша, как свечка. Только загорелась, оглянулся, ее уже нет. Кончилась. Один дымок. Ты, коль свидеться не придется, хоть иногда навещай мою могилу. Я благословлю тебя! Вымолю у Бога светлую долю каждому! Матери не умирают. Мы только уходим, а душа с вами остается. Живет с детьми своими. И печалится, и радуется вместе со всеми. До конца…

— Мама! Тебе нельзя умирать. Ты нужна мне всегда! Прости! Я виноват…

— А я и не обижалась. Знать, плохой была, коль не помнил и забыл. В том не ты, сама виновата.

— Мама! Не казни. Я все понял. Я больше не буду, — обещал, как когда-то в детстве.

Вечером, когда мать подоила корову, пришла Ольга. Она не знала о приезде Николая и, влетев вихрем в дом, увидев брата, остановилась, замерла у двери, побледнев.

— Чего к двери приклеилась? Иль ноги в пол вросли? Проходи. Здесь не суд. Можем с глазу на глаз поговорить, сестричка!

— Не для себя радела! Для родителей!

— А за квартиру попрекала? Она тоже старикам понадобилась? Иль много радостей прибавилось, когда меня посадила за решетку?

— Сам виноват! Зачем судью обозвал?

— Ты, стерва, ей накапала! А знала ли, как я в то время перебивался с хлеба на воду? Я ж только устроился на работу. А тебе — вожжа под хвост попала? Вынь да положь сию минуту?

— Мам! Ну чего молчишь? Ведь покойному отцу целых исподников не нашлось. Все латаное. Мужиковы принесла. В них отца спеленать можно было. И это при семерых детях! От людей совестно.

— Не балаболь, Ольга, пустое! Не о том сказ — в чем схоронили. Больно, что за гробом дети не пошли. Не проводили в последний путь. А и правду молвить, не мы единые забыты. Вон мать Арпик весной померла. Тож хоронить стало некому. Свои сельчане сжалились. Собрали, у кого что было. И проводили, помянули по-человечьи. Не попрекали припоздавших детей. Что толку ругать взад. Тем покойного не поднять и не утешить. А и вам не стоит друг дружку грызть! Ить родные! Единая кровь у вас! Посовеститесь пред отцовской памятью. Как жить станете, когда сами останетесь? Нешто лютыми врагами сделаетесь?

— Ну что ты, мам! — обнял Николай дрогнувшие плечи, взглядом подозвал сестру. Ольга подошла, поцеловала Николая в щеку. Тот, как в детстве, больно дернул ее за косу: — Получила? Ну, то-то! — Сразу отлегло от сердца.

— Колька! Не будь змеем, гад ползучий! — взвизгнула совсем по-девчоночьи, тонко и жалобно.

— Не вой! За дело схлопотала! — строго глянула мать, добавив: — Кнутом тебя выходить стоило б! Не глядеть, что уже сама бабкой стала. Ума как не было, так и не нажила!

— Ну чего ворчишь? Успеешь еще запилить. Дай Кольку послушать. Где ты, кем и с кем?

Николай рассказал Ольге о себе, о работе, ничего не приукрасив.

— Ну и молодец! Устроился! Хороший заработок имеешь. Доволен! Ни за что не отвечаешь, и голова за чужие грехи не болит.

— Арпик иначе думала!

— Дура она! С жиру бесилась! Вот посидела б с наше на голой картохе и капусте, враз поумнела б! Какая разница где и кем работать! Лишь бы хватало на жизнь! Подумаешь, побрезговала могильщиком? Пусть теперь сыщет мужика, какой сумеет ее с детьми прокормить, да еще с хорошей должностью! Нынче такие — в лотерею разыгрываются! Один мужик на миллион баб! Ей из-под него подштаники не достанутся! Вон, моя Светка! Уже завучем школы работает. Ей скоро двадцать пять. И никого нет! Одна, при хорошей квартире! Даже с телефоном. И мебель, и телевизор, и диван, а без мужика! Уж не сравнить с той кикиморой! И не дура! И оклад! А уж в старые девы прописалась! Не может она выйти за алкаша! Хочет порядочного! Да где его взять? И не одна она такая! Кто вместе с ней учились в институте, не могут семьи завести! Хорошие мужики — в дефиците. А плохие никому не нужны. Прокиснет эта Арпик в соломенных вдовах до конца жизни! Это как пить дать!

— Таким, наоборот, везет. Хорошая девка — засидится! А такая — молодцу сгодится, — буркнула мать.

— Да что мы о ней так много говорим? Годы прошли. Я уже забыл ее и не хочу вспоминать!

— Зато она про тебя интересуется. У моей Надьки спрашивала, не знает ли адресок? Та как цыкнула на нее. Лярва враз смолкла. Будто языком подавилась! — рассказывала Ольга.

— Пей молоко, сынок! Когда-то ты его любил, — подвинула мать кружку молока, кусок хлеба. Колька враз забыл о неприятностях…

Лишь через две недели решился вернуться в город. Мать, узнав о том, пригорюнилась. Как-то печально на сына глянула:

— Может, адрес оставишь свой?

— Я его Ольге дал. И тебе оставлю! Может, решишься когда-нибудь навестить?

— Непременно! Душа моя тебя не позабудет. А и ты хоть два словечка пришли!

— Возьми деньги, мам! Я теперь каждый месяц присылать буду!

— Не надо! На что они мне! Харчи свои, а на хлеб — пенсии хватает. Когда время мое придет, схороните. К тому — все есть! С собой ничего не заберу! И деньги не надо. От них — одни беды! Об себе заботься. И, коли свидеться больше не доведется, умоляю тебя, не верь больше Арпик! Не сходитесь с ней! Змея она! Чужая всем…

— Нет, мам! Я ушел от нее навсегда. В этом ты можешь быть уверена! — ответил Николай твердо.

Ольга решила проводить его. И предупредила, что, если он не будет писать, приедет в Красноярск и там отлупит его.

Николай покидал Сероглазку вечером. Простился со стариками, помнившими его по-доброму, с мужиками, не терявшими надежду на его возврат в дом навсегда. С женщинами и девушками, даже с ребятней. Сероглазцы просили его остаться с ними. Но Николай уехал.

Борис встретил его невесело:

— Переводят нас на другое кладбище, далеко за город. Это — закрыли. Негде стало хоронить. Нет мест. Оставили там лишь двоих реставраторов. А нам предложили выметаться в другое место. Кто не согласен туда, пусть увольняется!

Николай плечами пожал:

— Я перехожу…

— Одно знай. На новом кладбище всем нам труднее будет работать. Место заброшенное, пустынное. Ни деревца, ни кустика. Место гиблое, ветреное. Зато близко к дороге. Приехать или уехать с работы, без проблем. Но вот одной заботой прибавится.

— Какой?

— Сторожа нет. Надо купить списанную будку для материалов и инструмента. Не станем же мы все на себе таскать всякий день! А на будку скинуться надо самим.

— Поблизости складов нет?

— Откуда? Ни одной живой души, — вздохнул Борис Петрович.

Утром они приехали на новое место. И не успели оглядеться, как к ним подошли первые заказчики:

— Нам срочно нужно! Покойник уже неделю в доме лежит в гробу. А ваши никак не договорятся, где хоронить? Там нельзя — мест нет, как на самолет, здесь нельзя, потому что ничего не готово. А нам каково? Вы можете себе представить, когда мертвец уже неделю в доме лежит? Дышать нечем стало! Все нервы на нитки! Мы на вашу службу в суд подадим!

— Подавай! — рявкнул Николай и добавил: — Не ты от покойника задыхаешься, он от тебя. Скоро сбежит сам! Чего хлябало открыла? Кто тут кому обязан? Бери лопату и копай! Сама! А то ишь, указка выискалась!

— Хам! Негодяй! Свинья! Я тебя научу, как с людьми разговаривать! — нырнули заказчики в машину и умчались в город.

— Зря ты сорвался на них! — посетовал бригадир.

А через полчаса машина вернулась. Из нее вылезли двое здоровенных парней и сразу подошли к Николаю. Тот держал в руке лом. Заметив это, приехавшие резко приостановились: