— Отец мальчишке нужен. Тянуло его к мужикам. Вот и сбежал, наверное, к ним, чтоб самому скорее человеком себя почувствовать.! му в Москве не сиделось. Наших столичных мужиков он презирал. Ми с кем не сдружился, никого не признал. И уж, конечно, не останется тут. А возле бабьей юбки такие не сидят! — вздохнула Антонина сочувственно.

— Не миновать тебе поездки в Одессу, бабонька! Пацана разыскать надо, — заметил Егор и добавил: — Хорошо, если на судно вотрется. А если к блатным приклеится? Оторвать трудно будет. Ма море — полно желающих. Зато в «малины» — все без конкурсов! Оно, хоть здесь иль в Одессе, одинаково! На суда мужики устроиться не могут, мальчишку подавно бортанут. А время идет. Уже третья неделя на исходе, как смылся Антон. Не гонись за наваром сегодняшнего дня, смотри в завтра. Старость — штука внезапная, ко

всем приходит. А к вашему брату раньше других. Что тогда делать станешь? Если к ворам прикипит, знай, те не признают родства. Для них семья — пустой звук. Не станет о тебе заботиться Антошка! Это верняк! Не опоздай с ним!

Лидия сидела притихшая, подавленная. Курила задумчиво. Взвешивала сказанное, услышанное.

— Поднакоплю деньжат за эту неделю и поеду в Одессу. Авось разыщу, а может, и сам за это время объявится? — оглядела женщин, Егора, словно спрашивая разрешенья пожить здесь это время.

Серафима выложила из кармана стодолларовую кредитку. Молча подвинула к Лидии.

— Этого все равно не хватит. Только на дорогу. А жить на что?

— отодвинула обратно и, взявшись за виски, ушла в свою комнату, к своим переживаниям, тяжелым мыслям.

Утром ее позвали клиенты, прислали машину за бабой. И Лидия уехала, сама не зная, когда вернется.

Егор теперь целыми днями возился во дворе, приводя понемногу в порядок дом и двор. Сам починил забор. Укрепил столбы, натянул сетку меж ними. Навесил новую калитку, покрасил ее. Зацементировал дорожку, ведущую к дому. Подновил, утеплил завалинку. Обкопал яблони возле дома. Решил проверить чердак и крышу, чтобы не протекли, не пропустили ни дождь, ни холод. И внезапно почувствовал на себе чей-то пристальный, изучающий взгляд. Огляделся, вокруг ни души…

Человек насторожился. Не по себе стало. Он всмотрелся в каждую мелочь. И уже готов был уйти в дом, обругав самого себя за излишнюю подозрительность, когда до его слуха донесся звук с чердака, это были шаги, крадущиеся, осторожные. Казалось, там, наверху, боялись дышать, чтобы не привлечь внимания Егора.

Кого черти носят? Может, Антон канает на чердаке? Подошел к лестнице, ведущей наверх и, заглянув в приоткрытую дверь, позвал:

— Эй, кто там приморился? Вылезай! Добром ботаю!

На чердаке все замерло. Ни дыхания, ни шороха не доносилось. Егор поставил лестницу понадежнее, решил залезть наверх и вытащить за уши прятавшегося там. Но… Подвели собственные больные ноги, не сумевшие поднять человека на ступень. Боль пронзила спину, отозвалась эхом в плечах, голове.

Егор еле удержался на ногах и проклинал свою беспомощность.

Не приметив никого на чердаке, решил убрать лестницу. Положить ее у дома и отремонтировать, закрепить перекладины, хотел давно ее сделать.

Егор сдвинул лестницу, наклонил ее набок и только вздумал положить на землю, услышал над головой:

— Вовсе звезданулся! Во, хмырь!

Егор глянул вверх и глаза в глаза встретился с Антоном.

— А ну слезай, паскудник! Чтоб тебя черти взяли! — обрадовался и разозлился человек.

— Махаться будешь, чувак? — донеслось с чердака опасливое.

— Тебя уже прикнокать мало иль живьем зарыть, гада! — отозвался Егор.

— Тогда прокипи! А я тут поканаю! Когда остынешь, свистни!

Скрылась в темноте чердака голова Антона.

— Эй, зелень, бабье позову! Так взгреют, мало не покажется! — пригрозил Егор.

— А вот это лишнее! К чему метелки?! Иль сами не разберемся? Шухер никому, не светит! И в первую очередь тебе! — ухмылялся мальчишка сверху. И добавил: — Верни лестницу, хмырь!

Егор приставил лестницу. Придержал, покуда Антон спускался по ней. Едва он встал на последнюю перекладину, мужик схватил за шиворот.

— Ты, заморыш, меня хмырем назвал, паскудник вонючий! Придавлю гада своими руками! Меня в зоне никто не лаял! А ты пасть решил отворить?

— Не облинял! — вывернулся мальчишка и, отскочив в сторону на пару шагов, сказал примирительно, оглядевшись вокруг: — Чего кипишишь? Зачем хай поднимаешь? Тихо ботай!

— Ты с чего слинял из дома? Мать с ума сходит, всюду ищет! Мы с ног сбились.

— Менты шмонают! Они, падлы, подбивали в стукачи! Посеяли, что в Одессе такими не родятся! Я и смылся! В доме они накроют. Сюда не полезут! Не допрет у них! Вот и дышу с вами, но отдельно. Одно плохо — холодно у тебя на чердаке!

— Это ты частников на сигареты тряс?

— Без курева не дышу. Его мне приносят каждый день!

— Кто? — поперхнулся Егор удивленьем.

— Много знать хочешь! Не забивай голову чужими заботами. Со своими справься!

— Если б не ты, морок бы не было. А то лягавый по твою душу чуть ли не всякий день возникает! И грозит, когда накроет тебя, меня заодно вышвырнуть из Москвы!

— Слышал о том! Темнит мусорило! Не вышвырнет! Не дергайся!

— Коли такой храбрый, чего ж на чердаке живешь? — хотел подначить Егор.

— Понт имею с того!

— Какой?

— Тебе ни к чему! Сам говорил, кто много знает, тот мало живот, — усмехнулся Антон грустно.

— Ты хоть матери покажись. Успокой бабу.

— Зачем? Ты и сам ей скажешь, она поверит, — отмахнулся, добавив короткое: — Ей не до меня! Свой кайф ловит. Да и слышу ее.

— В Одессу не собираешься махнуть? — спросил Егор. Антошка глянул искоса.

— Я уже и с чердака тебе помешал? Во, хмырь! В Одессе даже крыс с пароходов не выбрасывают. Хоть они харчи жрут. Я ж и этого не делаю! Канаю тихо! Чего гонишь? Иль долю хочешь за чердак?

— Наглеешь! — вспыхнул Егор.

— Ничуть! В Одессу я всегда успею! А тут у меня чувиха завелась, кореша заимелись. С ними клево!

— Чувиха? На чердаке? — не поверилось мужику в услышанное.

— Путевого фрайера красотки всюду сыщут! Один не морюсь!

— А если лягавые накроют?

— Теперь заткнутся!

— Тогда живи в доме!

— Э-э, нет! Там моих краль на заказы пустят! Пахать заставят! А тут я средь них — король! Сам капитаню! И с кентов никто навар не сдернет! — признался честно,

— Так ты что ж это? Выходит, надолго окопался на чердаке?

— А хрен нас знает!

— Сам хоть покажись!

— Не стоит.

— Сопляки Тарасовны в корешах?

— Тебе про то знать ни к чему! — отвернулся Антон.

— Заложат! Засветят они тебя! Развяжись с ними!

— Эти не застучат. Не бойся! — глянул Антон в чердачный проем.

— Иди поешь, отмойся! — предложил Егор.

Мальчишка попросил коротко:

— Ночью я стукну тебя в окно. Ты дверь откроешь. Хорошо? Там и поговорим. А пока меня ждут, — подошел к лестнице и быстро, по-кошачьи тихо взобрался наверх, закрыл двери на чердак.

Егор, потоптавшись во дворе, вскоре вернулся в дом.

Там было непривычно шумно. Антонина накрывала на стол. Девки помогали ей.

— Вот хорошо, что вовремя вернулся. Я уж Лидку хотела за тобой послать! — заметила сестра.

И вскоре, позвав мать, села рядом с Егором.

— С чего это вы все сегодня такие нарядные? Что за праздник у вас? — заметил мужик запоздало.

— Гостей ждем в дом!

— Хахали? Уже в дом? — бросил ложку, хотел выйти из-за стола. В висках застучало возмущенье. Над головой — банда, в доме

— бардак. Самому — хоть в сарай беги! Нигде нет покоя! Из беды в горе влип! — подумалось враз.

— Не хахали! Не угадал! Порядочные люди! — чмокнула в щеку

и добавила: — Забирают у нас Галину! Замуж выходит девочка! За хорошего человека! Уезжает от нас навсегда!

— И кто же решился? — глянул на ладную, спокойную женщину с румяным лицом. Она была в этот доме уже три года и пользовалась хорошим спросом у клиентов. Какою она была с ними? В доме она ни с кем не ругалась. Ладила со всеми. Никогда не кричала, не суетилась, считалась спокойной и тихой. Вот и теперь сидит, как новогодняя елка, в цепочках, брошках, браслетах, кольцах. Последний девичник… Прощание с горестями и взбалмошной жизнью. Что ждет ее впереди?