— Да нет же! Меня он пальцем не тронул! Всерьез жениться хотел! И жить по-человечески! Да не повезло! Кого-то из нас Бог наказал! Не допустил к радости, — всхлипывала Лидия.
— Антона где взяла? — напомнил Егор.
Баба сделала затяжку, успокоившись, продолжила:
— Прошло месяца три после гибели парохода. Я в себя еще прийти не успела. А жили мы с матерью в своем доме. Однажды проснулись утром от детского визга. Открыли дверь, на крыльце спеленутый кое-как ребенок. Возле него записка: "Принимай подарок своего жениха. Утешься на век! Называй этого подкидыша, как хочешь! Кобелиное семя живучим растет!" Мать хотела заявить в милицию, отдать пацана той, какая родила. Да я не позволила. Оставила в память. Вскоре и впрямь на душе легче стало. Отвлеклась от своей беды и привыкла, потом и полюбила Антона. Так звали моего жениха. Это имя я дала его сыну. Если б не Антошка, я, наверное, свихнулась бы! Он жить заставил. Та, какая вздумала отомстить, добро мне сделала! Даже мать с этим согласилась. Полюбила мальчонку, как родного внука. Он же чем старше, тем похожей
на отца рос. И лицом, и характером, такой же упрямый, непоседливый, добрый.
— Дурная мать! Зачем чужого разрешила взять на воспитание?
— встряла Тонька.
— Мать меня из петли трижды вытаскивала. Каждый месяц! А тут мою дурь заклинило! Стало о ком заботиться! И я понемногу пришла в себя.
— А как же ты сучковать стала? — не сдержал любопытства Егор.
— Беда заставила! Нужда! — вспыхнула Лидка и заговорила зло, торопливо. — Ты, твою мать, знаешь, что такое семью прокормить, да еще в Одессе?! Мальчишку без мяса на день не оставишь! Голодным будет! Старухе — матери — молоко, сметану, печенье дай. Она к тому с детства приучена! А я у нее — единственная. Тут же, как на грех, с работы сократили. На другое место не берут. Своих — полная обойма. Заводы, фабрики, комбинаты один за другим останавливаться начали. А какие и работали, люди там не получали зарплату месяцами. Раньше все было проще! Не хватает зарплаты, взял на лето отдыхающих и выкрутился из положения. Тут и курортников не стало! Люди как будто отдыхать разучились. Перестали приезжать к морю, в Одессу. Жить стало невозможно, — выдохнула баба и продолжила: — Пошла я на железную дорогу. Устроилась проводником на линию Одесса— Москва— Одесса. Получала гроши. Их ни на что не хватало. Но тут, по случайности, столкнулась я в вагоне с дорожной проституткой. Она из тех, кто мужиков в купе обслуживает. Прямо в пути. Она из Одессы была. Все выложила, рассказала. А тут и клиент вскоре объявился. Я раньше таких взашей гнала. Тут же как вспомнила, что приеду домой, а там два голодных рта, так и согласилась молча. Тот, первый, удивился, что нарвался на девку. Хорошо заплатил. До конца дороги еще троих обслужила. На кармане получилось неплохо. Но когда поехала в Москву, проститутки взбеленились, мол, я у них всех клиентов отшила, пообещали зубы посчитать. Мол, всем жрать хочется. Вот тогда и предложил один из пассажиров вместе в гостинице отдохнуть. Я согласилась. И все три дня веселилась в Измайлово. Пробу- хала свою смену! Забыла о работе. Когда вспомнила, было поздно. Но не огорчилась. Деньги водились. Я быстро освоилась в Москве. Обзавелась своими хахалями, подружками и осталась тут насовсем. Своим я посылала деньги. Писала, что устроилась на хорошую работу. Два раза навещала. Дома верили. Ждали, когда я из общежития перейду в свою квартиру. Но кто мне ее даст? Зато они уже ни в чем нужды не знали, так мне казалось, пока не прислал Антон телеграмму, что бабке очень плохо, что она умирает. Я поехала к ним, думая, что сумею поднять на ноги мать. Но было поздно, — отвернулась к окну Лидка, по щекам ее бежали слезы. — Я не сумела обмануть мать. Она давно все знала. Догадалась. Сердцем дошла. Когда вечером присела около нее, она и говорит: "Прости, Лидка, что в лихое время родила тебя и приходится собой торговать, чтоб нас прокормить. Не думала, что так случится, что до того скатимся. И ты пойдешь по рукам. Хотелось мне своих внуков понянчить, увидеть родных. Да, знать, не мое это счастье. Не будет у тебя детей! А значит, мне жить ни к чему! Ничто не держит на земле. Некого жалеть, не о чем печалиться!" Я пыталась убедить, что не прости- кую. Да мать не обманешь. Она оттолкнула, велела уйти с ее постели и сказала: "Я не говорю, что с жиру иль с дури ты на это пошла! Не в том вина! Обидно, что родной кровинки после себя не оставишь! Не бывает детей у таких, как ты! Кукушки! Ночные бабочки! Вы веселитесь по ночам! А когда надо жить, вы спите, отдыхая от пьянок и разврата! Не отпирайся! Ты не подкидыш мне! Потому твою жизнь я сердцем чую. И беду твою оплакивала, и одиночество, и будущее, какое не увидишь. И этого пострела жаль. Вроде родного стал нам. Хоть его не брось среди пути, не оставь на чужом дворе. Смотри, за это взыщется с тебя и с меня, даже с мертвой". Я успокаивала ее, как могла. А под утро проснулась от страшного крика Антошки. Он ночью коснулся рукой бабки, чтоб узнать, не надо ли ей чего-нибудь, а она уже холодная… Он любил ее больше меня и скучал по ней. А соседи решили облегчить душу. И пока я готовила поминки, они рассказали мальчонке, что у нас в доме он подкидыш и никогда не был родным.
— Во, лидеры! Да за такое башки свернуть стоило! — возмутился Егор.
— Когда-нибудь я и сама сказала бы Антону правду. Но тогда, во время похорон, это было слишком… Он спросил меня, правда ли все услышанное от соседей? Я была не готова к такому разговору. И просто отругала за то, что слушает чужую брехню! Тогда он спросил, кто его отец и где он теперь? Почему не жил с нами, не приходил никогда? И я соврала! Сказала, что родила его от Антона сама. А он погиб незадолго до свадьбы! Но… Он не поверил мне. К тому же объявилась и мамаша Антошки, благо, дома не оказался на тот момент.
— А ее зачем черти принесли? — изумился Егор.
Женщины дыханье затаили.
— Антошке уже тринадцать лет было. И пока я жила в Москве, он как мог подрабатывал и помогал бабке. То с рыбаками выходил в море. Приносил домой рыбу, деньги. То сам с мальчишками ловил мидий, кефаль. То юнгой на все лето подряжался на суда и кормил бабку. Зимой телеграммы разносил, тоже не даром. Одним словом, стал помощником. Пока не припирало, она о нем не вспомнила. Когда жареный в задницу клюнул, решила забрать его к себе. Но кто же просто так отдаст мальчонку, какого столько лет растил?
Она это понимала и вооружилась до зубов свидетельскими показаниями, что я — аморальная личность и не имею права не только растить ребенка, но и дышать на свободе среди нормальных людей, ("лучись такое в Москве, меня, конечно, законопатили бы! Но это произошло в Одессе, и наш участковый, какой появился на шум, сказал спокойно: "А где ты была все тринадцать лет? Почему раньше не вспомнила о сыне? Чем занималась сама эти годы? Где работаешь, сколько получаешь, сумеешь ли содержать его? И главное! Где твои документы на сына? Докажи, что он твой? Кто его отец? В браке ли родила? Нет? Так чем ты лучше нынешней мамаши? Она намного моложе и красивее тебя, сильнее! Я верю, что она родная мать! У нее документы на пацана, а у тебя одна брехня! Пошла вон, пока саму не запер в клетку надолго, чтоб не мешала красоткам жизнью наслаждаться! Сначала докажи, что у тебя в прошлом веке был хоть один хахаль! Могла ли от него родить? Кого именно? И почему подбросила? После этого отсидишь пяток лет за аморалку, за то, что подвергла испытаниям пацана, оставив без родительского присмотра и помощи, а уж потом будем думать, куда тебя девать дальше. Но той, что на столько лет забыла пацана, никто не вернет сына! Родная мать это не утворит! Вся Одесса так подумает. А потому — вали отсюда, гнилая лоханка!" Она испугалась угроз участкового и не решилась обратиться в милицию. Но участковый посоветовал мне, как можно скорее уехать из Одессы вместе с Антоном, если я не хочу его потерять! — всхлипнула Лидка. — Куда же он мог деться? К кому подался? Где искать его? Ума не приложу. Я обзвонила всех, кого знал Антон. Но ни к кому он не появился. Уже не знаю, у кого о нем спросить. Может, впрямь на судно втерся и прижился в каком-нибудь экипаже. Мечтал о море! Хотел, как вырастет, на пароходе ходить по морям, побывать за границей. Видно, отцовская натура и в этом сказалась! Тот тоже долго не бывал на берегу!
