— Значит, и за Коршуном придут, — спохватился Коломиец. И, бросив спешное: — До завтра! — выскочил из ординаторской.

…В морге было темно. Синяя лампочка под потолком горела тускло, освещая одинокую фигуру патологоанатома, спокойно допивающего чай.

Мертвецы лежали на столах, деревянных лавках, обитых клеенкой. И, казалось, спали, отдыхая от суеты, забот и шума.

Николай Волков работал в морге много лет и давно не обращал на мертвецов ни малейшего внимания. Он был циником и философом. Любил порассуждать о бренности земного. Смеялся над пугливыми студентами. И радовался приходу знакомых, как подарку.

Да и то сказать, по доброй воле, без крайней на то нужды никто сюда не заглядывал. И патологоанатом рад был каждому.

Соскучившись по общению, он иногда, не выдержав, сам приходил в больницу, чтобы не отвыкнуть от человечьего языка. И говорил, и слушал, набирая тепло в душу на две, а то и три недели предстоящего одиночества в морге.

Правда, была тут и санитарка. Но она, едва убрав в морге, убегала домой заполошенно. Покуда сама жива. Больше двух часов не выдерживала. И хотя проработала в морге почти десять лет, к виду покойников не привыкла. Всегда жаловалась врачу, что мертвецы снятся ей по ночам…

Николай Волков давно хотел заменить санитарку, но во всей Охе не нашлось желающих на ее место.

Даже при упоминании о морге у людей вытягивались лица, их тут же покрывала бледность. И на предложение патологоанатома поработать в морге Волкова посылали куда подальше.

Отпетые ханыги, услышав его предложение, вмиг трезвели. И взрывались такими фонтанами мата, что продолжать разговор не было никакого смысла.

Едва завидев следователя, Волков достал второй стакан. Налил в него чай и предложил как ни в чем не бывало.

Коломиец, зная колючий язык Волкова, присел к столу. Не решился начать нужный ему разговор сразу. И лишь немного погодя спросил:

— Сегодня к тебе никто не наведывался? Без справки из больницы не искали своего покойничка средь этих? — кивнул на мертвецов.

— Пока нет. А кого искать должны? Уж не того ли из больницы, какого Юрка оперировал? — прищурился Волков.

— Угадал. Могут заявиться. Взглянуть. Убедиться, что умер. Для надежности. Может, не сами. Подошлют кого-нибудь, чтоб проверил. Ты покойников простынями укрой. От любопытных. А коли спрашивать будут по внешним признакам, постарайся ничего не отвечать. Сам спрашивай. Мне тебя не учить. Не давай взглянуть и искать мертвого.

— Да кому он нужен? Убивают не за тем, чтобы потом разыскивать. Зря надеешься, Владимир Иванович. Не выживет тот тип. Не для того его измесили, чтоб выжил. И Юрий не волшебник. Не вытянет бандюгу. Зря мучился. Тот все равно меня не минует. От силы до утра дотянет. Дольше — нет. Таких не ищут. И тебе он ни к чему! Лишняя морока.

— Может, и не выживет. Но вдруг повезет…

— Кому? — удивился Волков.

— Мне и ему…

— Я уж место приготовил для него. Встречу с радостью. Людей жаль, которые без времени из жизни уходят. А этих…

— В общем, прошу — ничего не говори о Коршуне. Пусть они наведываются к тебе. Но как только спросят о нем, сообщи сразу, — попросил Коломиец патологоанатома.

Волков понятливо кивнул. Не теряя времени, укрыл покойников простынями. И, задержав Коломийца, рассказывал ему о всяких случаях из своей практики.

— Конечно, городская шпана иногда наведывается в морг ненадолго. Узнают, чей родственник отошел, где можно на рытье могилы подзаработать, заодно и на поминках набраться до визга. Их интересуют состоятельные покойники, а не бездомные ханыги, которых хоронят за казенный счет. А вот воры ко мне не приходят. Уже давно. Раньше их много хоронили. Резали они друг друга. Случалось, убивали их горожане. Нынче того нет. Утихли, а может, измельчали фартовые. Одна шпана снует. Щипачи и домушники. Эти на большие дела не способны.

— Не перевелись, к сожалению, фартовые. Осторожнее стали работать. Без шума. Но живут. Промышляют. Не дают скучать никому. Иначе откуда бы взялся Коршун? А хищники, сам знаешь, в одиночку не охотятся. Только стаей. Вот и своего не пощадили. Неспроста…

— Знаешь, Владимир Иванович, я думаю, зря ты собираешься у меня в морге засаду фартовым устроить. Сколько здесь работаю, не припомню случая, чтобы выживал фартовый после разборки. Законники это делают основательно. Один раз. И знают результат наверняка. Потому искать не станут. И Юрия зря мучаешь. Не вытянет он вора, могу поспорить загодя. Видел я его. Не жилец на свете…

Коломиец шел из морга, думая лишь об одном: кого теперь прицепит к нему «малина»? Кто возьмется за то, что не удалось Коршуну? Что задумали фартовые? Ведь два года было тихо в Охе, и снова объявились законники. Конечно, неспроста. Что-то замышляют. Но что? Кто теперь в «малине»? Завидев серую тень, мелькнувшую впереди, он сунул руку в карман.

Следователь пошел тише, держась поближе к домам. Но впереди никого. Может, показалось?

Осторожные шаги за спиной заставили отскочить к стене.

Случайный прохожий, испугавшись следователя, бросился бегом через улицу, приняв Коломийца за вора.

Город уже не первый день жил в тревоге. Вернулась из гастролей «малина» Гришки Медведя, известного всему Сахалину пахана воров.

И враз умолк смех на улицах. Опустел горсад, танцплощадка и берега Пионерского озера — любимого места отдыха горожан.

Даже свет в окнах охинцев стал тусклым, настороженным. Люди перестали ходить друг к другу в гости. Жили замкнуто, обособленно. Дышали и говорили шепотом средь бела дня. По городу поползли слухи один страшнее другого.

Трудное время наступило и для городской милиции. Не стало отдыха, забыты выходные. О праздниках не вспоминали.

Именно Коломийцу было поручено выловить банду Медведя, терроризировавшую город.

Он вышел на след «малины» случайно. Забрали оперативники на Сезонке передравшихся пьяных проституток. Клиента не поделили. В милиции им пригрозили, что, если через две недели принудиловки они не устроятся на работу, все, как одна, пойдут под суд.

И тогда одна из шмар, по кличке Кобыла, не выдержала и заорала:

— Интересно, а куда нам идти? Уж не в вашем ли вытрезвителе подрабатывать? Так знайте, на холяву не пройдет! Внеурочные придется оплачивать, за вредность условий сдерем!

— На стройку пойдете! Подсобницами! А пока будете городские улицы подметать. Пятнадцать суток. Это вам вроде производственной практики перед настоящей работой! — прервал ее оперативник.

Кобыла вспыхнула:

— Нас в подметальщицы? Ты что? Оборзел? Не пойдем! Не для того живем, чтоб у вас в шестерках дышать!

— Заставим!

— Вот тебе! Выкуси, падла лягавая! — отмерила шмара руку по локоть и продолжила: — Попробуй тронь! Медведь твою вонючую душонку живо вытряхнет из клифта!

И все же подметать улицы девкам пришлось. Они и не знали, что работают под неусыпным наблюдением целого наряда милиции. Но за все две недели к проституткам никто не подошел. Зато через три дня после их выхода из вытрезвителя милиция накрыла в этом притоне половину «малины» Медведя. Самого пахана не оказалось. Зато больше десятка фартовых вывез милицейский воронок глухою ночью с Сезонки.

— Ну, теперь остальные сбегут из города. Чтоб не загреметь под статью. Надолго исчезнут.

— Дай Бог! Хоть в городе спокойнее люди заживут. Пусть сматываются. И подальше от нас! — обрадовался один из оперативников.

Но на допросе у Коломийца самый махровый из фартовых сказал сквозь зубы:

— Хана тебе, мусор! Распишут за нас, как маму родную! С живого шкуру спустят на ленты. Вякнуть не успеешь. Век свободы не видать, если ты не станешь жмуром до того, как нас под запретку увезут. От кентов не слиняешь. Дрожи, козел!

Следователь был не робкого десятка, но уже на следующий день овладело им беспокойство. Вздумал домой пойти другой дорогой. Раньше обычного на час закрыл кабинет. А утром узнал, что на сотрудника милиции напали два фартовых. Всего ножами изрезали. И только когда увидели лицо, заматерились, разозлившись, что поймали не того. Оперативник умер на следующий день в полном сознании. И все просил ребят быть осторожнее…