Я выдавил из себя короткий смешок. Оказывается, я неправильно произнес слово «поставщик» и обозвал себя «предателем». Лишнее доказательство того, что я не создан для шпионажа.

Было чуть за семь, и я решил прогуляться. У стен замка несколько мужчин играли в петанк[41] – игру, которую французы придумали, чтобы не помогать женщинам с готовкой.

В свете прожекторов, которые уже были включены, зубчатые стены замка казались белыми, и я подумал о девушке, которая ходила по самому краю. Действительно ли она была в ресторане или я обознался? После того как наши взгляды пересеклись, она не посмотрела на меня ни разу, а мне пришлось приложить усилия к тому, чтобы не глазеть на нее в присутствии М. Но сейчас я почти надеялся снова увидеть незнакомку.

Ноги сами принесли меня к кафе на пляже, чтобы пропустить стаканчик. В кафе было много народу. Может, и она здесь? Воображение нарисовало, как я подхожу и спрашиваю, зачем она рисковала жизнью, прогуливаясь по стене.

Но ее нигде не было. Усевшись за столик с видом на море, я принялся, как сова, вертеть головой, чтобы привлечь внимание официанта. Наконец мне это удалось, и я заказал бокал красного банюльского вина. На его доставку в Коллиур было потрачено минимальное количество бензина. М. была бы довольна – окружающая среда почти не пострадала.

Солнце уже зашло за горизонт, на город спускались сумерки. Желтые огни фонарей на мысе уходили влево, по направлению к Испании. Банюль был в двух или трех бухтах отсюда. Я позвонил М. Она обещала вернуться после девяти, и мы договорились встретиться в кафе. По телефону ее голос казался напряженным. Похоже, переговоры с приятелями-учеными снова зашли в тупик.

Мой телефон начал вибрировать: я получил несколько сообщений.

Первое – от Элоди: «Валери на пути в Коллиур, чтобы встретиться с тобой. Будет звонить. Поцелуй от меня».

В принципе, кроме поцелуя, у меня ни к чему претензий не было.

Второе сообщение было отправлено с длинного международного номера, начинающегося с +.

«Личное пребывательство на местах, возможно, облегчит тебе получение денег за странные дела».

Я сразу узнал этот неподражаемый стиль вербального пофигизма. Эсэмэску писал мой друг Джейк, американец, который отправился в Луизиану, чтобы помочь каджунцам[42] вспомнить французский язык. Судя по всему, взамен они помогли ему забыть английский.

Набрав номер Джейка, я попросил человеческим языком объяснить, что он имеет в виду.

– Привет, Пол. У меня сейчас обеденная пауза. – Его английский, и без того загрязненный десятью годами жизни во Франции, офранцузился еще больше. А с каджунским выговором впридачу я услышал что-то вроде «ледяная пука». Понять Джейка могли лишь немногочисленные обитатели Луизианских болот. Ну и я, само собой.

Аккуратно порасспрашивав, я наконец установил, что мой друг имел в виду. Джейк решил, что раз уж я нахожусь во Франции, то должен попросить грант у Министерства иностранных дел.

– Грант на что? – уточнил я.

– На пози.

С этим словом у меня трудностей не возникло. С первого дня нашей встречи Джейк долбил о пози – извращенное произношение французского слова, обозначающего поэзию. Он давно уже творил серию од о сексе с женщинами разных национальностей, живущими в Париже. Одной из наименее удачных была, на мой взгляд, та, которая начиналась словами: «Я у девушки из Киркука[43] спросил однажды…»

Последнее время Джейк занимался свободным переводом Бодлера на то, что он достаточно вольно именовал английским языком. Это было очередным его шагом в борьбе за то, чтобы лишить американцев блаженного незнания французской поэзии.

– В данный момент я создаю сайт в Интернете, чтобы помещать строчки пози для моих школьников, – сказал он.

– Твоих учеников?

– Да. И всех каджунов. А после я хочу устроить Каджунский фестиваль пози. И нам нужен фин.

– Финн? Из Финляндии?

– Да нет же, чувак, финансы, деньги. Евро, доллары… А раз наша пози написана на францужеском языке, я и подумал, что, может, францужеское правительство нам заплатит. У них ведь есть франкофонический министр, нет? Тот, который занимается поддержкой францужеского языка во всем мире. Ты в Париже, может, ты сможешь сделать запрос?

Слушать его было настолько тяжело, что я готов был сам заплатить за этот фестиваль, лишь бы он замолчал.

– Я с радостью передам от тебя письмо, – сказал я. – Может быть, через Жан-Мари, отца Элоди. Он занимается политикой, у него есть друзья в нужных местах. Но в данный момент я не в Париже, а на юге. – И я рассказал ему о своей встрече с М.

– Та англичаночка? Но ты же ее уже поджарил. Зачем тебе жарить ее еще раз?

Нет, он имел в виду не то, что я ее посолил и приготовил. Джейк неправильно произнес французский глагол «трахать».

– Некоторые из нас нуждаются в большем, чем галочка на атласе, – сказал я. – Мы ищем чего-нибудь поромантичнее. Знаешь, вроде вечной любви и сексуальной гармонии.

– С англичаночкой? Нет, чувак. Ту англичанку, с которой я переспал, интересовали только пиво и – как это будет? – pipes.

– Минеты, – подсказал ему я. – То есть ты искренне полагаешь, что английским женщинам интересны только пиво и минеты?

– Я пришлю тебе про них стихотворение – прочитаешь, и все поймешь.

Я нажал на кнопку отбоя. Так заканчивались почти все из наших разговоров, и Джейка это нисколько не обижало.

– Это ужасно… – Какая-то женщина ошарашенно уставилась на меня из-под неровной рыжей челки. – Пиво и минеты? – пораженно повторила она.

– Простите, пожалуйста, это мой друг… – сказал я, указывая на телефон.

– Полная туфта, – перебила она. – Когда мы во Франции – то вино и минеты.

Оказалось, она была в числе тех, кого я заприметил в кафе накануне утром. Она сообщила, что их компания прибыла из «сексуального Суссекса».

– А знаешь, что по-французски значит Сууу… секс, – спросила она меня и сама же моментально ответила на свой вопрос: – «Сосать член» – вот что.

– Одна из вас выходит замуж, и вы решили устроить девичник? – спросил я в надежде сменить тему.

– Нет, мы просто приехали пить и снимать парней, – хихикая, пробормотала она. – Мы тут собираем народ для пляжной вечеринки, и я подумала, раз ты один, может, захочешь присоединиться?

– Это очень лестное предложение, – сказал я, – но вынужден ответить на него отказом.

– Струсил, что ли?

Если честно, то да, хотелось ответить мне.

На променаде я заметил двух ее подруг. В руках у них были пластиковые пакеты из супермаркета, набитые вином, и этот груз казался единственным, что помогало им сохранять равновесие. В топах и коротеньких облегающих юбчонках англичанки выглядели так, будто их багаж потеряли в аэропорту и поэтому одежду приходилось экономить. Татуированные амазонки, вышедшие на охоту за мужским телом.

– Я жду свою девушку, – сказал я.

– Фигня собачья, – объявила моя новая знакомая. – Девчонки! – крикнула она, и амазонки, звеня бутылками и пошатываясь, направились к нам. – Он отказывается идти! – пожаловалась она.

Ее подруги поставили сумки и попытались вытащить меня из-за стола.

– Нет, честно, моя девушка будет здесь с минуты на минуту, – сказал я, высвобождая руки. – Вы заставите ее ревновать.

– Пусть тоже приходит, – сказала рыжая, – там будет куча парней. Смотри.

Я обернулся и увидел еще четырех девушек, болтающих с какими-то парнями. Присмотревшись, я узнал спецназовцев, хоть они и сменили шорты на джинсы и рубашки с короткими рукавами, выставляющие напоказ бицепсы.

Рыжая призывно замахала, и вскоре вся компания ввалилась в кафе.

– Эй, c’est l’Anglais![44] – Спецназовец с ямочкой на подбородке принялся размахивать у меня перед носом пивной бутылкой.