В последней китайской экспедиции Потанина участвовал Будда Рабданович Рабданов, бурят из Агинской степи в Восточном Забайкалье. Он окончил три класса гимназии в Чите и говорил хорошо по-русски, особенно охотно декламировал стихи русских поэтов. Он служил переводчиком бурятского языка при областном правлении. С буддизмом он познакомился из бесед с ламами и сделался убежденным буддистом. До своего участия в экспедиции Потанина он побывал в Монголии, совершив поездку в монастырь Табын богдо-сумэ в средней части Большого Хингана. В экспедиции Потанина он согласился принять участие в качестве переводчика без всякого вознаграждения, только ради того, чтобы познакомится со страной, в которой господствующей религией является буддизм.

В Пекине он имел возможность увидеть богдыхана во время проезда последнего в какой-то храм в центре города. Хотя при этом Рабданову, смешавшемуся с тысячной толпой, выдерживавшей напор полицейских, намяли бока и он получил три удара бичом по спине, он все же испытал полное удовлетворение, увидев эту живую святыню буддистов, почитавшуюся четырьмястами миллионов душ.

Путь из Си-ань-фу в Сы-чуань Потанин и его жена совершили на носилках, а молодые члены экспедиции должны были ехать поверх вьюков на мулах. Рабданов был довольно тучен, и этот способ передвижения ему не улыбался; он предпочел весь этот путь сделать пешком, что оказалось полезным для его здоровья.

В Сы-чуани, как упомянуто в главе XIII, Потанин вместе с Рабдановым посетили священную гору О-мей-шань. Рабданов так увлекся буддийским богослужением, что потихоньку встал ночью, ушел в храм, где происходило ночное «моление за человечество», и принял в нем живое участие, расхаживая по храму с руками, поднятыми к небу, и с заунывным пением «о-ми-то-фо».

После экспедиции Рабданов посетил Петербург в качестве делегата по земельному вопросу от забайкальских бурят; пользуясь досугом, он составил там собрание бурятских пословиц. Позже он вместе с бурятом Доржиевым, прожившим в Лхассе около 20 лет, побывал в Париже, где в музее Гинэ они организовали буддийское богослужение, о котором писали газеты. Рабданов был удовлетворен тем, что пропаганда буддийского учения достигла французской столицы. Ко всем, владевшим пером, он обращался с просьбой пропагандировать это учение.

Сантан-джимба, монгол-широнгол из местности Сан-чуань в провинции Гань-су, играл большую роль в первом путешествии Потанина на окраину Тибета. Как было отмечено в главе X, он был опытный путешественник, разъезжавший с миссионерами по юго-восточной Монголии, сопровождавший Гюка и Габэ в их экспедиции из Пекина в Лхассу и потом еще двух иностранцев — через Монголию в Кяхту. В караване Потанина Сантан-джимба ввиду его возраста уже не нес определенной работы, а скорее являлся советчиком, руководителем рабочих при вьючке, уходе за животными, устройстве лагеря. Особенно большую пользу он приносил как человек, получивший во время предшествующих экспедиций большой опыт по сношениям с китайскими властями. Он способствовал престижу русской экспедиции тем, что держал себя при сношениях с китайскими чиновниками с достоинством, без всякого подобострастия и низкопоклонства.

Присутствие этого почтенного старика в составе экспедиции обусловливало еще то, что местные жители — монголы в Ордосе, широнголы в Сан-чуани, тангуты в Амдо не боялись наниматься рабочими в караван иностранца, заморского чорта, и уезжать с ним на целые месяцы далеко от своей родины.

Хара-егур Лобсын, участник трех экспедиций Потанина, являлся одним из тех бездомных людей, которые привыкли бродить из монастыря в монастырь на поклонение святым. До экспедиции он побывал уже в какой-то священной местности в бассейне реки Ян-цзе, к югу от городов Да-цзянь-лу и Литана, название которой, как он говорил, в переводе значит «Куриная нога». Потанин нанял его в рабочие в районе поселений мирных тангутов, шира- и хара-егуров в северной цепи Нань-шаня, и он прошел с караваном по Эдзин-голу, через Гоби и Хангай в Кяхту. Отсюда он должен был вернуться на родину, вместе с другими рабочими каравана, нанятыми в Нань- шане, но в Урге заболел, отстал от товарищей, вернулся в Кяхту и жил там. Когда Потанин прибыл в этот город, в начале второй экспедиции в Китай, Лобсын явился к нему и просил взять его опять на службу. Он проделал всю эту экспедицию до Да-цзянь-лу на окраине Тибета, вернулся вместе с Рабдановым в Кяхту и поселился в Агинской степи Восточного Забайкалья в доме отца Рабданова. Когда Потанин организовал в этой степи свой караван для экспедиции в Хинган, Лобсын опять предложил свои услуги и был взят как верный и услужливый человек. Кроме родного тюркского языка он знал монгольский, китайский и тибетский и понимал русскую речь. Он отличался также необыкновенно острым зрением единственного глаза (другой был покрыт бельмом) и с большого расстояния определял точно юрту, скот, камень, дерево. По цвету степи и окраске трав он издали определял свойства воды в озере, которое виднелось впереди, пресное оно или соленое, а также определял по цвету трав проходимость болота. В степи он умел очень быстро находить потерянную вещь и был особенно полезен в последнем путешествии.

Наиболее полное и правильное представление о заслугах Потанина как исследователя Азии дает нам сопоставление его наблюдений с трудами других путешественников, работавших в глубине Азии одновременно с ним.

Когда будет написана история географических открытий и исследований во Внутренней Азии во второй поло вине XIX века, на ее страницах займут почетное место и будут поставлены рядом имена трех русских путешественников — Г. Н. Потанина, Н. М. Пржевальского и М. В Певцова.

Ранее этих трех путешественников в глубь материка Азии, конечно, уже проникали многие европейцы, начиная с христианских миссионеров VII века. Многочисленные исследователи побывали там и после них, так что научных данных о внутренних странах величайшего материка мы имеем теперь гораздо больше, чем имели 50 лет назад, когда Потанин, Пржевальский и Певцов закончили свои путешествия и обнародовали их результаты.

Но эти три имени стоят как-раз на рубеже исследований: старых, случайных, несистематичных — и новейших. Эти три путешественника являются пионерами современной научной работы во Внутренней Азии. До них мы знали о громадных пространствах Монголии, Джунгарии. Восточного Туркестана и Тибета очень мало, а из того, что мы знали, много было неверно или прямо фантастично, как, например, сведения о действующих вулканах Восточного Тянь-шаня, рассказы о таинственной пещере Уйбэ в Джунгарии, из которой вылетают ветры невероятной силы, сметающие проезжающие караваны в соседнее озеро, или, наконец, сказания об огненных горах возле Турфана, из которых торчат огромные кости святых, и т. п.

Сколько кропотливого труда должны были употребить Ремюза, Клапрот, Риттер, Гумбольдт и другие ученые первой половины прошлого века, чтобы извлечь скудные географические данные из писаний старинных китайских путешественников на запад вроде Чан-чуня, Ши-фа-хян, Чан-де и других, чтобы истолковать и приурочить к географической карте сказания Марко Поло, Плано Карпини, Рубруквиса и других средневековых странников, проникавших в глубь Азии!

Но несмотря на многолетние труды этих ученых, карты Внутренней Азии, которые они составили, содержали не только много белых пространств, но и много ошибок, часто очень грубых, чтo легко обнаружить, если сравнить даже лучшие из них, например карту Гумбольдта, приложенную к его классическому труду «Asie Centrale», с современными картами.