Потом нашлась и более выгодная работа. Лесничий предложил Потанину писать крестьянам прошения об утверждении за ними «починок», т. е. очищенной из-под государственного леса земли, на которой образовались выселки; жители их числились в прежних деревнях, там вносили подати и отбывали повинности. Некоторые починки насчитывали уже полвека жизни и превратились в небольшие деревни. Деревенские грамотеи писали эти прошения так бестолково и безграмотно, что лесничий стеснялся отсылать их в департамент. Он сказал Григорию Николаевичу, что если он будет брать за каждое прошение по рублю, то это не будет обидно для крестьян, а если он ограничится полтинником, это будет совсем «по-божески», так как деревенские писцы берут по восемь рублей.

Потанин назначил за прошение по полтиннику. Лесничий направлял к нему всех крестьян, приходивших с прошениями. Вскоре об этом узнал весь уезд, и крестьяне начали приходить к Григорию Николаевичу целыми группами.

Демиденкова ставила самовар. Потанин угощал гостей и расспрашивал их о всех обстоятельствах и поводах образования починка и об условиях жизни; таким образом, кроме материала для прошения он собирал много данных по сельской экономике и этнографии. Эти данные о крестьянах Никольского уезда потом использовал Ламанский, председатель этнографического отдела Географического общества, в одном из изданий последнего.

Выгодное и интересное занятие, значительно улучшившее обстановку жизни Потанина, перед летом неожиданно прервалось. Губернское начальство вдруг вздумало ради экономии соединить всех ссыльных, разбросанных по разным городам губернии, в один-два города, поляков собрать в Устюг, а русских в Тотьму. Григорию Николаевичу пришлось оставить дом Демиденковых и прогуляться пешком в Тотьму, где перед ним снова встал вопрос о заработке.

Местный исправник даже не принял его, передав, что ничем помочь ему не может. Григорий Николаевич прожил накопленные в Никольске деньги, а затем задолжал другому ссыльному. Но в конце лета начальство спохватилось, что в Тотьме только что открылась учительская семинария и что политические ссыльные могут «развратить» учащихся. Ссыльных поспешно выслали из Тотьмы, Григория Николаевича и несколько других направили в Никольск.

Потанин опять поселился у Демиденковых и сделал визит лесничему, чтобы возобновить свою работу для крестьян. От лесничего он узнал, что в Никольск летом прибыл еще один ссыльный, студент Казанского университета Лаврский, который очень тоскует в одиночестве. Григорий Николаевич поспешил познакомиться с ним.

Потанин очутился после ряда лет опять в культурном обществе. Лаврский в Казани был главным редактором либеральной «Камско-Волжской газеты» и инициатором устройства дешевой столовой для студентов, которая выписывала несколько политических газет и сделалась центром общения студентов. Он предполагал, что выслан из Казани за эту именно общественную деятельность, так как других провинностей за собой не знал; ему не было объявлено, за что его ссылают, а департамент полиции на его вопросы о причинах ссылки ничего не отвечал.

Второй год жизни в Никольске прошел для Григория Николаевича гораздо интереснее; он подружился с Лаврским и другим ссыльным, Лутохиным, студентом технологического института, с которым познакомился уже в Тотьме. Они корреспондировали в «Камско-Волжскую газету», привлекли к этому делу и Ядринцева, отбывшего ссылку в Шенкурске.

К Лаврскому приехали на время его мать и сестра Александра Викторовна, которая служила классной дамой в нижегородском епархиальном училище. Потанин познакомился с приехавшими. Молодые люди понравились друг другу. Александра Викторовна была в восторге от природы Никольска. После ее отъезда у Григория Николаевича началась с нею переписка. Потанин задумал вести метеорологические наблюдения, получил для этого из Петербурга инструменты. Но у него не было часов, и он просил Лаврскую выслать их. Деловая переписка перешла в интимную; Лаврская согласилась стать женой Потанина. Она приехала в Никольск, они повенчались и остались жить у Демиденковых.

Метеорологические наблюдения, требовавшие большой аккуратности, приучили Потанина к ведению дневника, к размеренной жизни, к описанию явлений природы. Все это очень пригодилось ему в дальнейшем при путешествиях по Внутренней Азии.

Лаврский в это время был уже переведен по состоянию здоровья в Самару, а молодая чета жила в Никольске одна в течение третьей зимы ссылки. Но весной следующего 1874 г. вышел манифест, по которому Григорий Николаевич получал право выезда из места ссылки во все города, кроме столиц. Он простился с Никольском и поехал с женой в Нижний-Новгород, где жила ее мать.

Здесь он вскоре получил известие, что по просьбе П. П. Семенова, помнившего об изгнаннике, шеф жандармов возбудил ходатайство о полном помиловании Потанина. Последнее было дано, и Григорий Николаевич поехал в Петербург и явился к П. П. Семенову, который заявил ему, что первая же экспедиция в Центральную Азию остается за ним и он может рассчитывать на нее. В это время Пржевальский только что вернулся из своей первой экспедиции, результаты которой возбудили большое внимание и интерес к изучению сопредельных стран Азии.

Но Потанин попросил отсрочить начало экспедиции в Монголию, которую он наметил для начала, чтобы подготовиться к ней изучением литературы и методов собирания геологических коллекций.

Чтобы поддержать Потанина материально на время, оставшееся до экспедиции, П. П. Семенов передал ему платную работу по составлению дополнений к известному сочинению «Азия» Карла Риттера в русском переводе; эту работу он сам начал для Географического общества. Работой над «Азией», связанной с изучением всей новой литературы по Монголии и пограничной с ней Южной Сибири, Григорий Николаевич занимался по вечерам, а днем он ходил в геологический кабинет университета, к профессору Иностранцеву, учился приготовлять шлифы горных пород, т. е. тонкие разрезы их для исследования под микроскопом. В этих занятиях прошла зима, а летом он поехал с Иностранцевым в Крым для геологических исследований условий водоснабжения царских имений Ливадии и Ореанды. Таким образом, сибирский сепаратист, бывший каторжанин и ссыльный, по иронии судьбы должен был способствовать благоустройству царских владений.

Второе путешествие Потанина имело задачей изучение природы и населения северо-западной Монголии, известной в то время еще очень мало, несмотря на то, что эта страна примыкает к южной Сибири и легко доступна. Путешествие началось в г. Зайсане, расположенном у подножия хребта Саур к востоку от озера Зайсан-нор, знакомого Потанину по первому путешествию. В июле 1876 г. здесь собрались все члены экспедиции: Потанин с женой, которая решилась сопровождать его и помогать в работе, топограф Рафаилов, кандидат университета Позднеев, знавший монгольский язык и имевший задачей изучение быта и обычаев монголов, охотник студент Березовский и чучельщик Коломийцев. При топографе, для помощи в съемках, ехали два казака. Экспедиция имела палатки и все походное снаряжение, верховых лошадей для людей и верблюдов для багажа.

Путешественники выехали из г. Зайсана 20 июля и первые 10 дней шли на восток по широкой долине Черного Иртыша, которая была ограничена с севера цепью Монгольского Алтая, а с юга — хребтом Саур. Долина имела неравную поверхность: ее бороздили кряжи низких скалистых гор и холмов, а в промежутках между ними тянулись долины, котловины с солончаками, степями и сыпучими песками. Берега Иртыша были окаймлены рощами деревьев и кустов, большими зарослями тростника; луговины, кусты, заросли окаймляли и речки, стекавшие к Иртышу с Саура и с Алтая. На юге, над лесистым склоном Саура, расчлененным глубокими поперечными долинами, высились плоские пики Мустау, высшей цепи, покрытые снегом и ледниками; на севере, над еще более лесистым и расчлененным южным склоном Алтая, также белели вечноснеговые вершины.