Больдурук

В котловине Чиликты Потанин видел много гусей, куликов; встречались также утки и чайки. Из людей путешественники встретили только шайку барантачей, т. е. разбойников, занимавшихся угоном лошадей и скота Киргизы уже ушли на летовки в горы.

Котловина, вероятно, имела большое значение в жизни кочевников Саура и Тарбагатая; в ней постоянно находились кочевья влиятельных людей, а один из проходов в Тарбагатае называется Манастын-асу. т. е. проход Манаса. Манас — герой самой популярной поэмы у казахов. По преданию, он кочевал по равнине Зайсана.

Из котловины экспедиция поднялась опять на Тарбагатай, к очень низкому перевалу Бургуссутай, удобному даже для экипажей, и повернула вдоль хребта на запад. Хребтовая дорога оказалась трудной; понизившийся в этой части Тарбагатай сильнее расчленен, горы круты и каменисты.

Через урочище Коджур путешественники вернулись к перевалу Хабар-асу и вершине Сары-чеку. На этих альпийских высотах в половине июля (ст. ст.) они уже не застали аулы, которые спустились ниже; погода в горах становилась суровой, начались дожди, иногда с градом. Пустынные скалы Коджура оживляли только крики альпийских галок; они дрались на стойбищах, оставленных юртами, где находили пищу.

Экспедиция провела еще несколько дней в ауле торговца Биджи, наблюдая жизнь киргизов; сделали также две поездки в окрестности — одну на Тас-тау, высшую вершину этой части хребта, другую к скалам Кунег-уя на южном склоне. Эти скалы состоят из белого мрамора, красиво поросшего клумбами можжевельника. Прежде их называли Ак-тас (белый камень) и изменили название по следующему поводу.

На половине утесов, в неприступном месте, загнездились орлы. Киргизы опустили с вершины утеса на канате подойник с камнями; когда он поравнялся с гнездом, его потрясли, и грохот камней так испугал орлят, что они выскочили из гнезда и упали на дно долины, где были пойманы. Отсюда и новое название: кунег — подойник, уя — гнездо. Мраморные скалы этой местности создают грандиозные виды, ограничивая узкие и глубокие теснины.

Когда аул Биджи стал собираться к уходу с летовки, путешественники также оставили горы, спустились по крутому горному проходу к южной подошве и вернулись в станицу Урджар.

Хотя Потанин во время этого путешествия не занимался собиранием произведений фольклора, он все же записал несколько загадок, пословиц, песен и одну сказку о богатыре Ытыгиль, а также киргизские названия растений. Он напечатал их в приложении к отчету, вместе с извлеченными из архива в Омске расспросными сведениями о горах Заир и Ирень-Хабирга и о торговле Семипалатинска в конце XVIII века.

Изучением Тарбагатая экспедиция Струве в пограничные местности закончилась, и Потанин остался в Омске, где получил место младшего переводчика татарского языка при генерал-губернаторе. Но он вскоре убедился, что для публицистической и общественной деятельности, ради которой он вернулся в Сибирь, Омск мало подходящее место. В то время Омск больше походил на военный лагерь, чем на город. Значительная часть населения состояла из солдат, офицеров и чиновников. Русские деревни находились только по одну сторону города, а по другую простиралась безлюдная степь, только вдали населенная кочевниками. Торговля была ничтожная, лавки снабжали товаром только городское население. В клубе, называвшемся благородным собранием, бывали только офицеры и чиновники. Общество педагогов состояло из учителей кадетского корпуса, т. е. наполовину из офицеров. Газеты в городе, даже официальной, не издавалось,— сибирскими общественными делами омская интеллигенция почти не интересовалась.

Более подходящим местом Потанину показался Томск, который являлся торговым центром для огромного района Сибири до Иркутска; через город шли многочисленные обозы на восток с русскими товарами, на запад — с чаем, который доставлялся в Россию сухим путем через Восточную Монголию, Кяхту и Иркутск. Учебные заведения были не военные — мужская и женская гимназия и духовная семинария. Издавалась газета, редактором которой был учитель Кузнецов.

Григорий Николаевич узнал, что открывается место секретаря томского статистического комитета, которое соответствовало его (наклонностям. Он поехал в Томск и представился губернатору Лерхе. Последний сообщил, что организация статистического комитета предположена только на будущий год, а пока предложил Григорию Николаевичу службу в губернском совете и выделил для него делопроизводство по крестьянским и «инородческим» делам. Таким образом, Григорий Николаевич сделался столоначальником, канцелярским чиновником, вместо путешественника, разъезжающего по краю с ученой целью. Он согласился считая, что это продлится не долго.

Потанин углубился в дела по освобождению крестьян, прикрепленных к алтайским заводам, и по улучшению быта «инородцев»; последнее дело тянулось уже 40 лет и достигло толщины в целый метр. Григорий Николаевич использовал его для составления статьи о географическом распределении туземных племен в Томской губернии, которую послал в Географическое общество. Он принял также участие в местной газете и привлек к этому своего друга Ядринцева, вызвав его из Омска, а также бывшего кадета Колосова, служившего у золотопромышленника в Забайкалье. Позднее все трое вызвали в Томск писателя Шашкова, временно преподававшего в Красноярске в женском училище и прочитавшего там несколько публичных лекций по истории Сибири. Лекции эти взволновали весь город, так как в них ярко были освещены нравы старого чиновничества, его произвол, взяточничество, казнокрадство и издевательство над населением. Эти лекции были повторены в Томске и имели большой успех. На последней лекции Шашков провозгласил, что сибирякам нужен свой университет, и весь переполненный зал приветствовал это заявление аплодисментами и сочувственными криками. Эту лекцию Шашков закончил цитатой из статьи Щапова о сельской общине, в которой говорилось о новгородском вече; она кончалась словами, что нам нужны такие же новые земские советы и такой же новый великий земский собор.

Пропаганда необходимости создания сибирского университета встречала много противников. Генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский боялся, что университет будет рассадником сибирского сепаратизма. В реакционной части русской литературы давались советы правительству не поощрять развитие гражданской жизни в Сибири, а идея создания в Сибири университета объявлялась вредной, мешающей сосредоточить внимание на более важных государственных вопросах. Томское чиновничество было возмущено лекциями Шашкова и пожаловалось на него губернатору, который вызвал к себе лектора. Но он не мог их запретить, так как Шашков показал, что он читает лекции по тексту своих напечатанных статей, согласно правилам того времени.

В ту же зиму освободилось место преподавателя естественной истории в мужской и женской гимназиях, и общий директор обеих предложил Григорию Николаевичу преподавать этот предмет до лета. Это занятие очень увлекло Потанина. Он тщательно готовился к урокам и сделал их очень интересными. Но томские обыватели, очень мало читавшие, были напуганы проникавшими из столиц слухами о новых идеях, о нигилистах, готовых ниспровергнуть установленный «порядок». Всякий появлявшийся в городе новый человек, не похожий на обыкновенного обывателя, вызывал подозрения. Григорий Николаевич, приехавший из столицы, также был взят на подозрение как нигилист. Как ему передавали, одна домовладелица, мимо дома которой он проходил, при виде его всегда испытывала тревожное чувство и говорила: «Вот этот человек подожжет мой дом».