Глава  девятая

Людей у Баранова всегда не хватало. Ни русских промысловиков, служащих по контракту, ни алеутов-зверобоев.

Главной же компанейской задачей была для Баранова одна: добыча морского зверя и отправка шкур в Охотск. А ведь ещё надо было рубить лес, строить суда, возводить дома, работать на земле, которая давала из-за непогоды мизерный, но всё же свой урожай овощей и картофеля.

Требовались люди разных ремёсел, а их не хватало ещё и потому, что многие жизни уносило море, и алеуты десятками погибали на промысле. А в холодные зимы цинга и голод вершили свое страшное дело, как было в тот год, когда Баранов строил на Ситхе первые дома. Зима тогда выдалась на редкость трудной. Съестных припасов никогда  не было в достатке, и не миновать бы страшного голода и многих от него людских потерь, если бы не косяк сельди, проходивший мимо острова. Но той же зимой на Кадьяке, который Баранов временно оставил, погибло сразу сто сорок человек, собиравших для еды ракушки на берегу. А они оказались ядовитыми.

Поэтому Баранов  просил часто присылать ему новых людей: ведь служащих по контракту промысловиков и алеутов-зверобоев не заставишь  сплавлять лес или месить глину для кирпичей – они умели только  добывать морского зверя.

Вот и приходилось принимать сюда на разные и, надо признать, тяжёлые работы посельщиков: ссыльных русских людей, для которых что тюрьма, что этот тёмный дальний земной угол – всё едино. Но не Баранов первый так делал. Ещё Григорию Ивановичу Шелихову императрица Екатерина Великая именным своим указом «повелеть изволила» посылать на американские земли мастеровых разного ремесла людей из числа «ссыльных и хлебопашцев». Вот и везли сюда из Охотска этих самых посельщиков и часто целыми семьями.

Но много было среди них и просто «гулящих» людей, которых компанейские вербовщики собирали по кабакам и постоялым дворам. Так что посельщики, которым здесь терять было нечего, народец был дерзкий, отчаянный и плохо управляемый. Хлопот с ними у Баранова было немало, но и обойтись без них он тоже не мог…

…В маленькой бухточке, ограждённой от океанских волн связанными между собой плотами-бонами, несколько мужиков в рваных одеждах, орудуя баграми, доставали из воды сырые брёвна и по наклонным слегам на верёвках поднимали  на берег. Видно было, что работа эта у них не из лёгких. Потому-то и делали её посельщики – самый бедный и, правду сказать, самый бесправный люд среди всех, здесь живущих и трудившихся на благо Русско-Американской компании.

– Раз, два, взяли! – громко командовал один из посельщиков и бревно рывком поднималось по слегам на один шаг. – Раз, два – взяли! Раз-два – ещё разок! Раз, два – взяли!

Когда бревно легло на берегу рядом с другими, старший артели снял с головы войлочный колпак и бросил его на брёвна.

– Все, хватит! Больше невмоготу… Шабашьте…

- Эй, Тимоха! – крикнул один из мужиков вниз, где у самой воды посельщики орудовали баграми. – Шабашьте!

– Сегодня, Василий, мужики ещё один плот должны пригнать, – сказал старшому другой из артельных.

– А вот пусть сам правитель Баранов вместе с Кусковым и всем чиновным людом их на берег и волокут. А я больше не буду и вам не велю. Пока не заплатят всё, что нам задолжали  за зиму.

– Верно, Василий, – поддержал старшого один из артельщиков. – Я тоже боле не буду… Надо сказать нашим.

Василий оглядел всех, сидящих перед ним работников.

– Давайте сегодня, как вечернюю зорю пробьют, то соберемся у нас в казарме,  там всё и урядим: как дальше жить,  что делать. А ты, Прохор, другим скажи, да тут мужикам передай, которые с плотом придут… Понял?

– Как не понять, – согласно кивнул Прохор. – Всем наказ будет.

Василий встал с бревна и пошёл в крепость. За ним потянулись  остальные…

…А вечером в полутемной казарме собрались все посельщики, кому было наказано. На дощатом столе стояла плошка с горящим и коптящим фитилём, освещая полумрак помещения. За столом и на лавках у входа в казарму сидели посельщики во главе со своим старшим Василием Панковым.

– Я не знаю, как вы, братцы, а я уже дошёл до края. Жить стало невмочь, – сказал Панков и оглядел сидящих перед ним товарищей.

– Сил боле нету, – подтвердил один из них. – Доколе будут измываться над нами… Самая тяжёлая работа – наша, живём в казармах да землянках, а начальники в теплых избах.

– Денег не дают. В кормовой лавке уже такой долг, что и подумать страшно, – заговорил ещё один. – А дают нам что: залежалую рыбу, сивучье мясо. Хлеба мало, а соли давно уже нет.

– Зато промышленным дают по пуду муки в месяц, солонину, крупу, соль и даже ром.

– Вот и получается: кому шиш, а нам, посельщикам, всегда два.

– Даже алеуты живут лучше нас.

– Они зверя добывают, – подал голос кто-то.

– А мы лес рубим, да сплавляем чуть ли не на себе, камни долбим, дома и амбары строим!

– А сами живём в сырости и лохмотьях ходим.

– И в долгах, как в шелках.

– Долги, говорят, у нас старые. Ещё сюда не приехали, а уже компании должны были. Выходит, что за всю жизнь нам с компанией ни за что не рассчитаться. В тяжкой кабале мы, братцы!

– Так дальше жить нельзя!

– Что же делать будем? – спросил Василий Панков, когда все выговорились.

– Да порешить их всех к едрене фене! – крикнул кто-то.

– Верно, Прошка.

– Кого? Кого порешить? – спросил Панков Прошку.

– А всех, кто притесняет и жить не даёт… Правителя Баранова, помощника его Кускова… Да всех начальников здешних.

– А потом? – спросил опять Василий.

– А что потом… Не здесь же оставаться. Захватим судно и поплывём отсюда.

– И куда мы поплывём?

– Океан большой. А поплывём на полдень. Есть там жаркие острова. Да ведь ты, Василий, бывал там.

– Бывал, – кивнул Василий.

– Ну вот. Знаешь ведь, что там даже зимы нет, а земля изобильна.  Не то, что тут: пять дней в месяц солнышко светит, а в остальные дни только дождь да ветер… Живут там одни чёрные арапы… А нам-то что до них? Главное для нас – волюшка вольная. Больше нам нет места нигде. Не в Сибирь же ворочаться.

– Все ли за это? – спросил Василий Панков.

– Все.

– Все, – раздались голоса с разных сторон.

– Тогда надобно сие дело обговорить,  обрядить с толком,  не торопясь… Давайте-ка все к столу. А ты, Захарка, погляди там, нет ли кого на воле, да  к Мартыну-лавочнику за ромом сбегай, спроворь нам бутылочку.

– А на какие шиши? Да и поздно теперь, – встал молодой посельщик Захарка. – Лавка-то закрыта, поди.

– Знамо дело, закрыта. А ты к Мартыну домой. Скажи – пусть бутылку рому даст.

– А если не даст?

– Тогда скажи, что я сам приду… Даст, не впервой. Пусть на меня запишет.

Захарка убежал за дверь, а посельщики стали усаживаться вокруг стола со стоящим посредине светильником…

…Лавочник Мартын ужинал со своим семейством, когда вдруг в дверь постучали и на пороге появился знакомый парень из посельщиков Захарка.

– Хлеб да соль, – проговорил он, снимая с головы колпак.

– Милости просим, – сказала хозяйка.

– Да я… Это… С тобой, Мартын Иваныч, поговорить надо. Старшой наш Василий  меня к тебе послал.

– Знаю, поди, о чём разговор будет, – недовольным голосом сказал лавочник, выходя из-за стола и подходя к Захарке. – Ну и за чем тебя послали?

– А надо, Мартын Иваныч, бутылку рому. Упластались так на сплаве сегодня, что невмоготу. Запиши на старшого Василия. Он так наказывал.

– А ежели у меня тут дома нету, а лавку я отпирать не буду.

– Тогда Василий сам сюда явится. Да ты не жми, Мартын Иваныч. Он тебе заплатит.

Мартын подошёл к большому ларю,  покрытому пестрядиной, приподнял крышку  и, достав из него большую, тёмного стекла бутылку, протянул её Захарке.

–  На, – сказал Мартын, – да передай Василию, что в последний раз в долг даю. Пусть придёт и рассчитается.