– Жив, здоров, сама видишь, Алёнушка. Чего было, о том после расскажу. Теперь недосуг… А что жив да здоров,  вот благодаря этому человеку, – показал Иван на одного из индейцев. – Нанкоком зовут, а по крещению Николаем. В общем, Никола это. Он меня  спас, когда я вышел из тайги и без чувств упал у их деревни. Спас, выходил и вот домой привёз.

– Страсти-то какие, Ванечка… Спаси тебя Господи, добрый человек, – поклонилась поясно Алёна Нанкоку.

В ответ  поклонился и Нанкок.

– Жена твоя? – спросил он Ивана.

– Нет пока. Невеста, – обнимая одной рукой и прижимая к себе Алёну, ответил Иван. – Но скоро будет женой… Вот повенчаемся и будет. Так ли, Алёна?

– Ещё бы не так, Ваня. Да я хоть сейчас с тобой под венец. К отцу Никодиму пойдём и обвенчает.

– Ну прямо уже сегодня, – рассмеялся Иван.

– А что? Зря, что ли, ждала.

– Пойдём, пойдём, Алёнушка. Сегодня же и поговорим с ним.

Завидев на причале индейцев, к ним подошли двое промышленных из караульщиков. Поздоровавшись с Иваном, кивнули на колошей.

–  А этим тут на причале быть нельзя, –  сказал один из караульщиков.

–  А что так? – удивился Иван.

–  Приказ правителя Баранова.

–  Они меня привезли. Рассчитаться надо. Я их в гости зову.

– Ну и что. Привезли и пусть обратно плывут. Беседуйте и расплачивайтесь, но только за воротами. В крепости им быть не можно. Говорю, что приказ самого Баранова.

Иван обернулся к Нанкоку.

– Прости, Никола. Слышал?

– Я знаю, Иван, – кивнул Нанкок. – Ваш правитель строгий. Шибко строгий. Моя подождёт тебя за воротами. А где твой дом?

– Да тут недалеко, рядом с церковью.

Нанкок что-то сказал своим соплеменникам. Те сели в лодки и поплыли вдоль берега к окраине крепости.

Сам же Нанкок, сопровождаемый караульщиками, пошёл к воротам, часто оглядываясь по сторонам и заметно, что с интересом. Ему даже было видно, как Иван зашёл в свой дом с Алёной.

– Жди здесь, – сказал Нанкоку караульщик, выйдя вместе с ним за ворота, – или  к своим иди. Вон их сколько.

Недалеко от высоких стен крепости и вправду было множество собратьев Нанкока, прибывших сюда для меновой торговли. Тут и там они, размахивая руками и жестикулируя, предлагали  новоархангельским жителям сушеную, вяленую и свежую рыбу, шерсть диких коз и звериные шкуры.

Нанкок прошёлся вдоль крепостной стены, свернул за угол и там увидел ещё одни ворота, но они оказались запертыми. Тогда Нанкок возвернулся к главным воротам, где Иван уже ждал его.

– Прими, Никола, мешок муки, одеяло и табак, как  обещал.  Спасибо тебе за всё, – поклонился Иван. – Приезжай ещё когда-нибудь. Ничего  не пожалею.

– У тебя хороший баба есть, – с улыбкой сказал Нанкок. – Как не приехать. Скоро приеду.

Он крикнул своим спутникам. Те подошли, взяли товар и двинулись к лодкам. Нанкок ещё раз оглядел крепостные ворота и пошел за ними…

…А Иван с Алёной, взявшись за руки, направились от крепостных ворот совсем в другую сторону, к причалу, где чуть в стороне от него ждала и дождалась своего суженого Алёна.

– Вот тут я  сидела каждый день с утра до темноты вечерней, ждала тебя. Ждала и молилась Николаю Чудотворцу. А тебя всё нет и нет.

– Да, долго, Алёнушка, заставил я тебя ждать. Прости, но так уж вышло. Всегда, когда идёшь в неведомое, то  сам не знаешь, как долго выйдет. Уповаешь только на Господа… Вот и в этот раз…

– А что в этот раз? – быстро и с беспокойством спросила Алёна.

– Нас было трое рудознатцев. Искали мы глину, руды, какие попадутся. Взяли пробы в разных местах и уже пошли обратной дорогой, да немного заплутались. А моих напарников Митю и Егора туземцы стрелами убили… Я же поотстал немного: увидел куст малины и тебя вспомнил: как мы  по ягоды ходили. Стал  ягоды есть, да тебя вспоминать. Ребята же на берег речки вышли и меня кричали, а потом вдруг затихли… Когда  к ним подошёл, то мужики порешены были, а туземцев  след простыл. Так что, можно сказать, это ты от меня беду отвела. Не вспомни я тебя…

– Это всё Николай Чудотворец. Ему  молилась… А что потом было?

– Потом я ребят похоронил там же, на берегу. Сумы их взял и пошёл вдоль реки. Не знаю, сколько времени  брёл, только вышел к жилью туземцев совсем уже без сил, упал у их деревни, пока меня колоши не подобрали.

– Ты бы не ходил боле, Ваня… Такие страсти рассказываешь…

– Что ты, Алёнушка? Как не ходить. Ведь на государевой службе я.

– Пойдёшь ещё,  опять вся изведусь, тебя дожидаючи.

– А ты понимать должна и… ждать, ежели любишь меня.

– Люблю, люблю, Ванечка. Люб ты мне, потому и боюсь за тебя, потому  тяжко мне, когда тебя нет.

Иван обнял Алёну и глянул ей в глаза.

– Тогда выходи замуж за меня.

– Хоть сейчас, Ваня. Сказала ведь тебе.

– Сейчас и пойдём.

– Куда?

– К отцу Никодиму. Пусть уставит день, когда мы с тобой  венчаться будем.

– Я согласна… Но только сходим сперва к моим батюшке с матушкой. А то как же без родительского благословения. Нельзя ведь.

– Ну  так это само собой. К родителям твоим в первую очередь…

…Здесь, на Ситхе, у Ивана родных совсем не было. Оставил он их в Охотске, когда дал согласие служить компании рудознатцем в Ново-Архангельске, и два года назад приплыл на судне «Три иерарха» вместе с партией посельщиков, людей, осуждённых в России за какие-то грехи и вынужденных искупать их здесь, на краю земли.

Для обитателей Ново-Архангельска приход в гавань любого судна – праздник. В  тот раз тоже все вышли встречать судно из Охотска.

Тогда-то и увидела Алёна впервые Ивана, сходящего по трапу на судовое пристанище со своей поклажей: кожаной широкой сумой за спиной да большим, тяжёлым ящиком, который потом помогали ему нести до казармы прибывшие вместе с ним такие же молодые спутники.

Но больше всего Алёне бросилось в глаза и сразу запомнилось светлое лицо парня, синие его глаза, статная фигура в суконном кафтане, подпоясанном красным кушаком и меховая шапка, из-под которой выпадала на лоб светлая  прядь волос.

Иван, конечно же, тогда её не заметил, а встретились они с Алёной близко, познакомились и посмотрели друг другу в глаза намного позже, когда отец Алёны Сысой по заданию правителя Баранова искали с Иваном на Ситхе и на ближних островах глину, которую приходилось пока возить на судах с Кадьяка, а кирпичей для стройки на новом месте надобно было многие тысячи.

Он часто бывал в их доме, а Алёна так же часто встречала отца и Ивана, возвращающихся из недальних походов. С тех пор и стал Ванечка её суженым.

–…Ой, Ваня, а я так и не спросила тебя, – спохватилась Алёна. – Нашли вы, чего по горам-то искали?

– Мы там на матёром берегу, главное, глину нашли, да, вроде, и руду медную. Завтра же с Федькой в нашей лаборатории пробовать будем те куски на медь. А, может, и ещё чего выявим.

Иван Лихачёв, пробирных дел мастер, долгое время жил в казарме с посельщиками, пока не поставили рудознатцы свою избу, а рядом мастерскую-лабораторию с кузнечным горном, где они чинили пробы разных камней и руд, какие приносили из своих походов по здешним горам и рекам.

– У нас на Ситхе один только гранит, – сказал Иван, – а за проливом на матёром берегу земля богаче. Мы уже там белый мрамор встречали, пемзу, серпентин, халкидоны, сердолики и камень аспидный. Из него туземцы курительные трубки вырезают. А в слюдяном сланце мы и гранаты находили. Вот, смотри, какой я тебе принёс, – и Иван положил на ладонь темно-красный камень.

– Ой, Ваня, красота-то какая! – воскликнула Алёна, – а что я с ним делать буду?

– Колоши эти камешки в ружья кладут вместо дроби. А ты красоту эту носить будешь. Я его в оправу вставлю и кольцо тебе будет, или брошь. А ещё говорят, что это камень любви.

– Спаси, Господи, Ванечка.

– Так что, Алёнушка, мне ещё не раз на тот берег ходить придётся. Думаю, что там серебро и золото найти можно. Где есть гранаты, то и алмазы бывают.

– Ладно, Ваня. Делай, как знаешь, и ходи в свои походы, куда хочешь. Только всегда домой возвращайся, а я тебя ждать буду. Тоже всегда.