В последние дни конгресса обнаружилось ясно, что не только графы Орлов и Валевский, но и лорды Кларендон и Каули определенно хотят скорейшего заключения мира. Это сказалось на конечной победе Орлова в довольно мелочном споре (возбужденном Пальмерстоном) о вооружении и размерах нескольких военных судов, которые отныне Россия и Турция могли держать на Черном море: Кларендон уступил. Это выразилось в быстром и вполне благоприятном решении вопроса о снятии английской блокады с русских торговых портов еще до ратификации мирного договора[1343] и т. д. Одновременно Александр II разрешил свободный вывоз хлеба из русских портов[1344]. Точно так же еще до ратификации Англия и Франция распорядились об эвакуации своих войск из Керчи, Еникале, Кинбурна и Евпатории. Представители обоих правительств заявили о своем стремлении как можно скорее закончить эвакуацию. Что касается ухода австрийских войск из Дунайских княжеств, то об этом было возвещено торжественно и официально в первые же дни после подписания мирного договора. Об этом постарался граф Валевский, зная, как это будет приятно русским представителям[1345].

Утром 30 марта 1856 г. все участники конгресса от имени представленных ими держав подписали Парижский мирный договор. Сто один пушечный выстрел возвестил об этом историческом событии в столице Франции. Тотчас после подписания договора конгресс в полном составе отправился в Тюильри к императору. Наполеон III очень милостиво принял явившихся, причем все заметили, как особенно ласково и долго он говорил с графом Орловым, выделяя и отличая его перед всеми.

В 10 часов 52 минуты вечера того же дня Александр II получил от Орлова телеграмму, извещавшую царя о великом событии[1346]. Долгая кровопролитная война, начавшаяся в 1853 г., отошла наконец в область истории.

В Европе дипломатические круги считали, что Россия отделалась сравнительно ничтожными уступками.

Французский посол в Вене барон де Буркнэ высказался о Парижском трактате так: «Никак нельзя сообразить, ознакомившись с этим документом, кто же тут победитель, а кто побежденный».

Тотчас после подписания мирного договора Орлов и Бруннов отправили в Петербург ряд донесений, бросающих яркий свет на всю историю Парижского конгресса. Конечно, оба уполномоченных понимают, что Россия, привыкшая подписывать победоносные трактаты, будет недовольна, и они хотят, во-первых, подчеркнуть, что подписанный ими документ является наименьшим из многих зол и, во-вторых, что, делая необходимые уступки, они только исполняли волю Александра II, считавшего (как и они сами) продолжение борьбы трудным и рискованным делом. «Я не жалею (о труде и заботах. — Е.Т.), когда я думаю о том, от скольких несчастий, жертв и страданий Россия избавлена благодаря великодушным решениям нашего августейшего повелителя, — пишет Бруннов графу Нессельроде. — Когда даже наши враги невольно отдают нам справедливость, неужели мы должны получать в виде награды от наших друзей критику и порицания? Я об этом не беспокоюсь. Мы исполнили наш долг по совести. При данных обстоятельствах трактат, таким, как он получился, превзошел мои ожидания». Англичане недовольны, и это, по мнению Бруннова, доказывает, что трактат хорош[1347].

В ответ на посылку в Петербург полного проекта текста мирного договора Орлов получил от Нессельроде самые лестные приветствия от имени царя:

«Ваше превосходительство сумели заручиться благоприятным расположением императора Наполеона, и, таким образом, вам удалось, обойдя проекты Англии, расстроить коалицию, которая принимала все более и более огромные размеры и ввергла бы Россию в продолжительную войну, исход которой никто не мог бы предвидеть»[1348]. В общем проект удовлетворил русское правительство, но было признано желательным, чтобы в текст договора была внесена поправка, ограничивающая права Дунайских княжеств (независимо от окончательного устройства их) по части постройки крепостей и укреплений от Рени до устьев Дуная. Но даже и это требование, осторожно прибавлял Нессельроде, не должно «компрометировать дело мира». Другими словами, Орлов должен был подписать договор, даже если противники и не уступят по этому пункту.

Священный союз скончался, похоронен, и поведение Австрии сделало его абсолютно невозможным впредь.

Где же искать опоры? «Наша единственная ограда против возобновления осложнений, которым мир положил конец, и для обеспечения передышки (la tr^eve), в которой мы нуждаемся внутри государства, заключается в благорасположении императора Наполеона. Поэтому все наши усилия должны быть направлены к тому, чтобы сохранить за нами его благорасположение, вместе с тем не обязываясь следовать за государем французов в тех предприятиях, которые он пожелает затеять»[1349].

Такова была основная мысль Александра II о ближайших отношениях, которые желательно установить с Наполеоном III. По крайней мере так она формулировалась в первые дни после подписания мирного договора,

Через пять дней после подписания мира Александр II поручил графу Нессельроде поделиться с Орловым некоторыми соображениями о том, каков же отныне должен быть ближайший курс русской внешней политики.

Прежде всего Россия нуждается в том, чтобы ей была дана возможность спокойно и беспрепятственно развивать свои внутренние силы. Нужна безопасность. Но «как ни проста эта задача, она не будет легка». Война глубоко изменила прежние отношения России. Союз «трех северных дворов» (России, Пруссии, Австрии) перестал существовать из-за поведения Австрии. Затем Швеция на севере, Турция на юге находятся «в новых и деликатных отношениях к России». «Англия недовольна условиями мира и полна досады». Словом, все «элементы коалиции и причины, ее вызвавшие, продолжают существовать». Александр II видит большое благо для России в настроениях, обнаруженных Наполеоном III. «Наша единственная охрана от возвращения тех осложнений, которым положило конец заключение мира, — в благоприятном расположении императора Наполеона». Задача русской дипломатии формулируется так: сохранить доброе расположение французского императора и вместе с тем не давать ему увлечь Россию за собой в какие-нибудь новые свои военные предприятия. Поэтому царь вполне одобряет поведение Орлова, отклонившего какое бы то ни было участие в обсуждении, например, итальянских дел. Но если бы Наполеону вздумалось поставить вопрос об отмене (формальной, ибо по существу их уже давно не было на свете) условий Венского трактата 1814–1815 г., то Орлову предоставляется пойти навстречу желаниям Наполеона, если он найдет это уместным. Наконец, Орлову поручается дело, довольно неожиданное (и по меньшей мере решительно бесполезное для России): постараться расположить императора Наполеона к… Пруссии. Это было началом губительных ошибок Александра II относительно Пруссии[1350].

После важнейшего события — подписания мирного договора — конгресс имел еще несколько пленарных заседаний, но они носили уже второстепенный характер. На заседаниях 8 апреля говорилось о том, что Англия и Франция хотя еще не могут безотлагательно прекратить оккупацию Греции, но с нетерпением ждут момента, когда это будет возможно сделать. Заходила речь и об очень щекотливом вопросе «морского права». Английские представители сначала предлагали, чтобы конгресс просто высказал воспрещение каперства и всякого рода вооружения корсаров для нападения на торговые суда противника. В таком виде подобная декларация служила бы только интересам Англии и английской торговли. Орлов предложил, чтобы, кроме воспрещения каперства, конгресс высказался в своей декларации о правах нейтрального флага и об обеспечении его от нападений и каких-либо насильственных действий со стороны воюющих стран. В этом требовании граф Валевский вполне поддержал Орлова, и русское предложение прошло. Мало того: прошла и еще одна поправка, внесенная Орловым. Каперство воспрещается только относительно тех держав, которые будут уважать права нейтральных судов.