20 мая Непир с эскадрой прибыл в Ганге и тут получил письмо, что французский флот под начальством адмирала Парсеваля-Дешена идет в Балтийское море на помощь ему в предстоящих операциях. С этого времени, в течение почти месяца, крейсируя между Ганге и Баро-Зундом, Непир, как явствует из двух его писем от 30 мая и 4 июня к сэру Болдуину Уокеру и из позднейших свидетельств, все надеялся, что ему удастся выманить русский флот из Кронштадта и сразиться в открытом море. Но эта надежда не сбылась. А нападение на Кронштадт было сопряжено с безумным риском. «Было бы сумасшествием играть в руку России и броситься головой вперед на ее гранитные стены, рискуя нашим морским превосходством, со всеми фатальными последствиями поражения, в неравной борьбе дерева против камня (with wood against stone)», — писал Джемс Грэхем Чарльзу Непиру, который, впрочем, вовсе и не нуждался в подобных предостережениях[654].
20 мая Непир бомбардировал передовой форт Ганге — Густавсверде. Форт отвечал, перестрелка длилась около восьми часов, — и Непир с эскадрой отошел, ровно ничего не добившись. Замечу, что именно об этой защите Густавсверде говорит Маркс, предсказывая, что оборона финского побережья будет упорная. Непир изображает дело так, что он бросил канонаду, так как бесцельно было бы удерживать форт, если бы даже он был взят и разрушен. Он только забывает прибавить, что форт не был ни взят, ни разрушен и что англичане отошли ни с чем.
21-го обстрел окрестностей Ганге продолжался, и у местечка Эккес произошел довольно длительный бой. Английские суда подошли близко и обстреливали не только русские батареи, но и войска, отвечавшие в помощь артиллерии также ружейным огнем. Англичане отошли, снова ничего не добившись.
13 июня Парсеваль с французской эскадрой прибыл в Баро-Зунд. Он привел восемь линейных судов, шесть парусных фрегатов, один паровой, четыре парохода поменьше, в общем 19 вымпелов. Английская эскадра, в этот момент получившая подкрепление, состояла из 28 крупных и более мелких судов. Союзники были очень любезны друг с другом, — но не весьма друг другу доверяли, причем этот обоюдный скептицизм наблюдался не только в Баро-Зунде, но и в Париже и в Лондоне, и британский кабинет поспешил через первого лорда адмиралтейства подчеркнуть в особом извещении Непиру, что он абсолютно волен в своих действиях и ничуть не подчинен Парсевалю, как и Парсеваль не подчинен ему[655]. Это была все та же система «двух главнокомандующих», которая проводилась в течение всей войны, Дондасом и Гамлэном в Черном море, Рагланом и Сент-Арно в Варне, Рагланом и Канробером — а потом Пелисье — перед Малаховым курганом. Ни Наполеон III, ни британское правительство так до конца и не могли осилить этого непобедимого взаимного недоверия.
Разведки вокруг Кронштадта, предпринятые союзным флотом в последние дни июня (с 24 июня по 30-е), производились судами, сборным пунктом которых были воды в 8 английских милях от Толбухина маяка.
Сведения, добытые разведчиками, не очень много прибавили к тому, что уже и раньше было известно. Вход в кронштадтскую бухту очень защищен минами («адскими машинами», как они тогда назывались), русский флот расположен в трех колоннах и состоит из тридцати приблизительно судов; все подступы могущественно защищены береговой артиллерией. Канал с южной стороны так узок, что союзному флоту придется передвигаться гуськом и русские расстреляют и пустят ко дну все вошедшие суда поодиночке. Взять Кронштадт только нападением с моря нельзя ни в коем случае. Если же высадить осадную армию, то (предупреждает Непир свое адмиралтейство) «вы должны ожидать, что русские всегда будут в большем количестве, чем вы, и если вы потерпите неудачу, то ваша армия — погибла, а если вы одержите успех, то, вероятно, ваша армия перемрет от голода в течение долгой зимы. Поэтому, я полагаю, нечего о том и думать»[656].
15(27) июня 1854 г. начальник кронштадтского гарнизона П.X. Граббе записал в своем дневнике: «С воскресенья (12. — Е.Т.) англо-французский флот в виду и отдельные пароходы приближаются по временам почти на пушечный выстрел по обеим сторонам косы. Толбухин маяк занят неприятелем. Гарнизон был немедленно усилен еще двумя батальонами»[657].
Мелькнула у Николая в это время мысль принять бой в открытом море, но была тотчас же оставлена. Вот что читаем в неизданном дневнике главнокомандующего кронштадтским портом адмирала Литке: «26-го [июля 1854 г.] государь посетил Кронштадт и, во-первых, адмиралтейский корабль «Император Петр I», куда и мне велено было приехать. После обыкновенного обхода государь пошел в адмиральскую каюту и позвал туда адм. Рикорда, его начальника штаба и меня. Великие князья были все, кроме Михаила Николаевича. Заперли двери. — Очевидно совещание. Прежде чем сели, Конст. Ник. успел шепнуть мне на ухо: On a la malheureuse idйe de faire sortir la flotte, — combattez la [есть несчастная мысль вывести в море флот, оспаривайте ее]. Государь начал изображением опасного и почти беспомощного положения крепости Бомарзунда (Аландские о-ва), окруженной большею частию соединенного неприятельского флота, который должен усилиться еще значительным десантным отрядом. В то же время 8 или 9 кор[ветов] лежат у Ревеля, — как будто бравируя или вызывая нас. Соображая все это, государь выразил мысль, нельзя ли Кронштадтским дивизиям выдти и, соединясь с Свеаборгскою, атаковать стоящий отдельно у Ревеля отряд, может быть овладеть им, и вместе с тем сделать полезную для Бомарзунда диверсию?
Адм[ирал] Рикорд в общих выражениях изъявил готовность исполнить волю государя, но вместе неуверенность в успехе.
За ним я положительно высказал мое мнение, что успеха от поиска над отдельным неприятельским отрядом ожидать нельзя, потому что, имея 6 винтовых мин. кораблей, он всегда может уйти от наших парусных, которых рангоуты, появившиеся на горизонте, вовремя его предостерегут, если и не сделают этого крейсеры. Наш же флот может подвергнуться большой опасности, если главные силы неприятеля, извещенные крейсерами, на него обратятся.
«Ну если нельзя, то нечего об этом и думать», — сказал государь и отправился на берег, где посетил генерала Дена и осмотрел строящийся на Косе редант, и потом возвратился в Петербург»[658].
Это была последняя разведка перед Кронштадтом, предпринятая Непиром накануне бомарзундской операции.
В июле 1854 г. один из лордов адмиралтейства, сэр Морис Беркли, сообщил правительству и парламенту, что Чарльз Непир считает взятие Кронштадта и даже Свеаборга делом немыслимым и что он сам, Беркли, держится того же убеждения. По мнению некоторых морских кругов Англии, именно подобные заявления и заставили Швецию остаться твердо на позиции нейтралитета[659]. Они не спорят против того, что в 1854 г. война застала Англию, как и всегда, врасплох и что в 1854 г. никак нельзя было взять Кронштадт и Свеаборг. Но, по их мнению, можно и должно было начать в самых энергичных темпах готовиться к кампании 1855 г., — а это и не было с надлежащей быстротой и должным размахом сделано.
Эти морские специалисты, тотчас после войны взявшиеся за детальную критику морских операций 1854–1855 гг., утверждали, что с того момента, когда выяснилось, что русские не желают выводить свои суда из Свеаборга и Кронштадта в открытое море, флот Чарльза Непира мог делать только то, что он и делал в действительности, т. е. крейсировать в Финском и Ботническом заливах, препятствуя торговле, задерживая одной угрозой своего присутствия на севере большую часть русских вооруженных сил, чем облегчались операции на Черном море, мешая переброске войск по морю из Ревеля в Свеаборг и Кронштадт, вынуждая Россию получать нужные материалы и товары всякого рода (в том числе боеприпасы) сухим путем, что необычайно замедляло, осложняло и удорожало их доставку. Но что в 1854 г. Непиру немыслимо было взять Кронштадт, это не подлежало сомнению. Англичане, между прочим, базировались на таком расчете: для сокрушительной бомбардировки Кронштадта с его укреплениями и для других действий артиллерии, например для расчистки прохода между Кронштадтом и Лисьим Носом от загромождающих его искусственно созданных русскими препятствий, английская эскадра должна была бы потратить, несомненно, немало дней и при этом тратить не меньше 241 тонны пороху в день, а между тем, беря то время, когда в Англии больше всего фабриковалось пороху, — а именно август месяц 1855 г., мы узнаем (и это приводится как «хорошо известный», точно установленный факт), что «все государственные и частные предприятия вместе во всей Англии вырабатывали годного для артиллерии пороха только сто восемь тонн» не в день, а в неделю[660]. Это не значило, с точки зрения морских специалистов, что нужно было отказаться от нападения на Кронштадт, нет, но следовало в течение всего года — с весны 1854 до весны 1855 г. — приготовить такое грандиозное количество пороху, снарядов, тяжелых мортир и других орудий и снарядить такой флот, чтобы участь Кронштадта, Свеаборга и Гельсингфорса была решена летом 1855 г. А укрепившись в этих трех твердынях, союзники непременно получили бы военную помощь Швеции, и, переведя осенью 1855 г. часть освободившихся после взятия Севастополя сил на север, — можно было бы весной 1856 г., угрожая уже непосредственно Петербургу, поставить России жестокие условия мира.
