Представьте на минуту, что по показаниям свидетелей сделан фоторобот преступника, но они приняли за злоумышленника различных людей. Можно обвинить одних свидетелей в близорукости, других в ошибке или в лжесвидетельствовании только потому, что их описания не похожи на того, кто, по мнению большинства, им действительно является. И это было бы правильно, если бы был только один преступник. Но если преступление было совершено несколькими злоумышленниками? В этом случае оказались бы отброшенными не только некоторые совершенно истинные и верные описания, но и возникла бы опасность сильно исказить портрет личности, описываемой большинством наблюдателей, деталями, относящимися к некоторым из его сообщников, что привело бы в итоге к созданию фоторобота, не похожего ни на одного из преступников. Нет смысла говорить, что это сделало бы почти невозможным арест любого из них, даже того, в описании которого наблюдалось бы некоторое согласие. Если бы последний и попал в руки полиции, поскольку его силуэт, рост, некоторые основные черты лица оказались похожими на распространенный фоторобот подозреваемого, его пришлось бы отпустить, когда заметили бы отсутствие некоторых характерных, слишком бросающихся в глаза примет (например, шрама на лице или ампутированного пальца), на наличии которых настаивало большинство свидетелей. И совершенно напрасно, просто эти приметы принадлежали соучастникам…
Д-р Удеманс совершил такую же фундаментальную ошибку, считая, что существует единственный вид морского змея в бескрайних просторах океанов. Это заставило его отбросить некоторые заслуживающие доверия свидетельства и, напротив, принять за истинные очень сомнительные, а потом выдвигать предположения, часто притянутые за уши, чтобы согласовать описания с собственным представлением. Его Megophias megophias оказался прокрустовым ложем, на котором были искалечены многие морские змеи.
Я думаю, что Удеманс, без сомнения выдающийся ученый, в глубине души сознавал непрочность, хрупкость своей позиции, ― он должен был это чувствовать хотя бы подсознательно. Но он знал, что в главном он прав: морской змей существует и является не тем, чем его обычно считают. Но он не мог быть уверен в правильности методов, с помощью которых пытался установить его природу. Этим чувством неуверенности можно было бы объяснить его агрессивность по отношению к противникам своей теории и даже к авторам, идеи которых ненамного отличались от его собственных. Он часто был несправедлив и совсем не признавал заслуг предшественников, подготовивших почву для него самого. «Сами ученые-естествоиспытатели, ― писал астроном Ричард А. Проктор о проблеме морского змея, ― оказались гораздо менее расположены к недоверию, чем простая публика». Когда это прочитал Удеманс, он аж подпрыгнул от возмущения и его губы сложились в горестно-ехидную улыбку. «Если бы только это было правдой! отвечал он.― До сих пор ученые, во всяком случае зоологи, не приняли даже саму возможность существования неизвестного еще вида животных, называемого морским змеем».
Я считаю, что смогу достаточно, убедительно и полно доказать обратное и пбказать, что Проктор был прав: многие ученые-естественники, в том числе и зоологи, еще до Удеманса верили в существование морского змея как в еще не описанный вид. Простим этот небольшой каприз голландскому ученому, который хотел быть первым зоологом, поверившим в существование морского змея. Ему было недостаточно иметь славу автора, первым посвятившего ему такое смелое и блестящее, насколько возможно, полное и тщательно систематизированное исследование!
«Великий морской змей» перед общественным мнением
Честно говоря, резкие выражения и преувеличенный сарказм д-ра Удеманса можно также частично объяснить и опасением, что его скандальная в научном мире книга будет, без сомнения, враждебно встречена общественным мнением.
Опасения Удеманса, однако, были не беспочвенны. Еще до выхода в свет его книги ее готовы были уже разорвать на клочки на основании только анонса, в котором лишь проскользнуло упоминание о несчастном животном. Там, в частности, было написано, что автора увлекла эта проблема после сообщения о морском змее, появившегося в журнале «Нейчур» 8 ноября 1880 года (надо читать ― 18 ноября).
«Так как „Нейчур“ не выходил 8 ноября 1880 года, ― издевается один из авторов этого журнала, ― многие будут считать, что эта опечатка (обязанная, конечно, lapsus calami или чьей-то злой шутке) относится и к природе самого мифического животного, о котором она сообщает».
Когда наконец книга увидела свет, на нее свирепо набросились со всех сторон.
«На первый взгляд, ― писал один анонимный критик в газете „Таймс“, ― она похожа на серьезное научное исследование; этому способствует то, что сам автор рассматривает проблему очень серьезно. Но, присмотревшись внимательнее, замечаешь, что перед нами, скорее, неудавшаяся и неуклюжая шутка, хотя, может быть, и неосознанная».
Как и прежде, в хор хулителей добавили свои голоса и не самые проницательные журналисты, снова затянув ту старую песню, которая раздается каждый раз, когда появляется сообщение о животном, еще неизвестном науке: «Мы поверим в его существование, когда его останки будут найдены и исследованы компетентными учеными, но не ранее. Выражение „Сначала поймайте вашего зайца“ всегда было справедливым и даже необходимым советом всем тем, кто любит полакомиться заячьим рагу».
Не надо доказывать очевидное, это совершенно антинаучная позиция, кастрирующая науку, делающая невозможной любой прогресс в наших познаниях. Конечно, есть ученые мужи, которые готовы ее принять без колебаний; кроме того, мы должны признать, что имеются ученые, которые просто не обладают необходимым мышлением. Критикам, любящим приводить в пример мудрость народа, или сказочникам, заворачивающимся в медвежью шкуру господина Фонтена, или потрясающим кроликам мистера Гласса мы напомним, что можно и умереть от голода, если ограничиваться открыванием рта в ожидании дождя из жареных голубей.
В общем же, ученый зоологический мир более благосклонно, чем можно было ожидать, принял дерзкое произведение д-ра Удеманса. (Так же его встретили капитан-лейтенант Вислисенус и некий Карус Штерн в Германии.) В 1894 году австрийский океанограф д-р Эмиль фон Марензеллер опубликовал небольшую брошюру под названием «Die Grosse Seeschlange», чтобы представить и защитить в основных чертах точку зрения д-ра Удеманса в Австрии. Через несколько лет шведский профессор д-р Петер Ольссон сделал еще лучше. В Емтланде, в самом сердце Швеции, находится большое озеро Стуршен. По слухам, в нем обитал «монстр». Шведский ученый провел опрос среди местного населения и получил таким образом 22 свидетельских показания, достойных доверия. Из них следует, что какое-то огромное животное, размеры которого колеблются от 4 до 14 метров, на самом деле живет в озере. Было оно серого цвета, имело голову собаки, перепончатые лапы и гладкую, блестящую шкуру, и, наконец, плавало оно, волнообразно изгибаясь в вертикальной плоскости. «Это, должно быть, ― делал вывод Ольссон, ― и есть неизвестное ластоногое, очень похожее на Megophias д-ра Удеманса».
Затем, в 1903 году, ведущие французские зоологи, такие как профессор Эмиль Раковишта и профессор Э.-Л. Труссар, посвятили книге Удеманса большие хвалебные статьи, чтобы привлечь внимание и ознакомить с ней во Франции ученых и публику. Еще через десять лет директор музея профессор Эдмон Перрье продолжил эту пропагандистскую кампанию, заявив, среди прочего, что книга Удеманса «была настоящим проявлением научной смелости». Произведение сегодня является классическим, и никто больше не осмеливается насмехаться над ним, конечно если он его прочитал. Много воды протекло под палубами кораблей с 1892 года, и в этой воде многие морские змеи имели неосторожность появиться перед глазами любопытных наблюдателей, среди которых были и «компетентные зоологи»…
