— Всё это с самого начало хранится в холодильнике, — сказал Хоббс, будто оправдываясь. — Мы знаем, что мы…

Внезапно правая рука Понтера метнулась вперёд. Он схватил пакет с трусиками, разорвал его и поднёс их к своему носу, делая глубокий вдох.

Мэри остолбенела.

— Понтер, что ты…?

— Отдайте! — взорвался Хоббс. — Он попытался вырвать пакет у Понтера из рук, но Понтер легко уклонился и снова глубоко вдохнул.

— Господи Иисусе, да вы что? — заорал Хоббс. — Извращенец какой-то!

Понтер вынул нос из пакета и, не говоря ни слова, протянул его Хоббсу, который рассерженно выхватил его у него из рук.

— Убирайтесь отсюда к такой-то матери, — рявкнул он. Ещё двое полицейских появились в дверях комнаты для допросов, по-видимому, привлечённые криками.

— Прошу прощения, — сказал Понтер.

— Просто убирайтесь, — сказал Хоббс, и добавил для Мэри: — Мы сами позаботимся о наших уликах, дамочка. А теперь сгиньте!

Мэри вышла из полицейского участка, кипя от ярости. Но она не сказала ни слова до тех пор, как они с Понтером сели в стоящую на парковке машину.

И только после этого она потребовала объяснений.

— Что это такое было?

— Прости, — сказал Понтер.

— Теперь меня никогда не подпустят к этим образцам, — сказала Мэри. — Господи, думаю, что он нас не арестовал только потому, что иначе ему пришлось бы расписаться в собственной тупости и признаться, что он сам дал нам улики.

— Я снова прошу прощения, — сказал Понтер.

— О чём ты чёрт возьми думал?

Понтер молчал.

— Ну? Не молчи!

— Я знаю, кто изнасиловал Кейсер Ремтуллу и, предположительно, тебя тоже.

Мэри в полнейшем изумлении осела в водительском кресле.

— Кто?

— Твой коллега — я не могу правильно произнести его имя. Что-то вроде «Корнелеус».

— Корнелиус? Корнелиус Раскин? Да нет, это бред.

— Почему? Что-то в его внешности противоречит тому, что ты заметила в тот вечер?

После вспышки ярости Мэри всё ещё не могла отдышаться. Но гнев полностью исчез из её голоса, сменившись потрясением.

— Ну… нет. Ну, то есть, да, у Корнелиуса голубые глаза — но у многих людей такие же. И Корнелиус не курит.

— Курит, — возразил Понтер.

— Я никогда не видела, чтобы он курил.

— Я почуял запах при встрече.

— Он мог быть в баре и пропитаться дымом.

— Нет. Запах был в его дыхании, хотя он, по-видимому, пытался замаскировать его каким-то веществом.

Мэри нахмурилась. Она знала нескольких тайных курильщиков.

— Я никогда не чувствовала от него запаха.

Понтер промолчал.

— Кроме того, — сказала Мэри, — Корнелиус не стал бы нападать на меня или Кейсер. В смысле, мы же коллеги и…

Мэри замолчала, и Понтер, наконец, не выдержал:

— И что?

— Ну, я-то считала нас коллегами. Но он… он просто сезонный преподаватель. У него Ph.D. — из Оксфорда, не кот начхал. Но всё, чего он смог добиться — это позиция сезонного преподавателя: не постоянная должность и уж точно не бессрочный контракт. А Кейсер и я…

— Да? — снова сказал Понтер.

— Ну, я тоже женщина, однако Кейсер вообще вытянула счастливый билет в том, что касается шансов на бессрочный контракт в научной сфере. Она одновременно и женщина, и визуальное меньшинство[66]. Говорят, что на изнасилование толкает вовсе не сексуальное влечение, а жажда силы и власти. А Корнелиус наверняка чувствовал, что не имеет ни того, ни другого.

— Он также имел доступ к холодильнику для хранения образцов, — заметил Понтер, — и, сам будучи генетиком, разумеется, понимал, что женщина-генетик сделает первым делом в подобных обстоятельствах. Он знал, что должен отыскать и уничтожить любые свидетельства.

— Мой Бог, — сказала Мэри. — Но… нет. Это всё косвенные улики.

— Они были косвенными, — сказал Понтер, — пока я не исследовал вещественные доказательства изнасилования Кейсер, хранящиеся в полицейском участке, где Раскин не мог до них дотянуться. Я запомнил его запах, когда мы встретили его в коридоре возле твоей лаборатории, и этот запах был на вещах Кейсер.

— Ты уверен? — спросила Мэри. — Ты абсолютно уверен?

— Я никогда не забываю запахи, — сказал Понтер.

— Боже мой, — сказала Мэри. — Что нам теперь делать?

— Мы можем сказать принудителю Хоббсу.

— Да, но…

— Что?

— Ну, мы не в твоём мире, — сказала Мэри. — Здесь нельзя потребовать от кого-то предоставить алиби. В том, что ты сказал, нет ничего такого, что позволило бы полиции потребовать от Раскина образец его ДНК. — Он больше был не «Конелиус».

— Но я могу засвидетельствовать, что его запах…

Мэри покачала головой.

— Не существует прецедента принятия подобных показаний судом, даже в качестве версии. Даже если Хоббс тебе поверит, он не сможет на этом основании даже вызвать Раскина на допрос.

— Этот мир… — с отвращением сказал Понтер.

— Ты абсолютно уверен? — спросила Мэри. — У тебя нет ни тени сомнения?

— Тени сомне…? А, понял. Да, я абсолютно уверен.

— То есть у тебя не просто нет обоснованных сомнений, — не отставала Мэри. — У тебя вообще нет в этом сомнений?

— У меня вообще нет сомнений.

— Никаких?

— Я знаю, что у вас маленькие носы, но мои способности совершенно заурядны. Любой представитель моего вида, и многих других видов, способен на такое.

Мэри задумалась. Собаки определённо умеют различать людей по запаху. Так что у неё нет серьёзных причин считать, что Понтер ошибся.

— Что мы можем сделать? — спросила она.

Понтер молчал довольно долго. Наконец он сказал очень тихим голосом:

— Ты говорила, что не сообщила о преступлении, потому что боялась того, как с тобой будет обращаться ваша судебная система.

— И что с того? — резко спросила Мэри.

— Я не хотел тебя злить, — сказал Понтер, — я просто хочу убедиться, что правильно тебя понял. Что бы было с тобой и твоей подругой Кейсер, если бы началось расследование?

— Ну, даже при совпадении образцов ДНК адвокат Раскина мог бы попытаться доказать, что Кейсер и я согласились на секс.

— Ты не должна была через это проходить, — сказал Понтер. — Никто не должен.

— Но если мы ничего не сделаем, Раскин нападёт снова.

— Нет, — сказал Понтер. — Не нападёт.

— Понтер, ты ничего не можешь сделать.

— Отвези меня в университет.

— Понтер, нет. Нет! Я не повезу.

— Ели ты не отвезёшь меня, я пойду пешком.

— Ты даже не знаешь, куда идти.

— Хак знает.

— Понтер, это безумие. Ты не можешь просто так убить его!

Понтер тронул себя за плечо там, куда попала пуля.

— Люди этого мира убивают друг друга всё время.

— Нет, Понтер, я тебе этого не позволю.

— Я должен не дать ему совершить насилие снова, — сказал Понтер.

— Но…

— И даже если тебе удастся остановить меня сегодня, или завтра, это не может продолжаться вечно. В какой-то момент я ускользну из-под твоего контроля, вернусь в кампус и устраню проблему. — Взгляд его золотистых глаз упёрся в Мэри. — Единственный вопрос — случится это до или после того, как он нападёт снова. Ты правда хочешь задержать меня?

Мэри на мгновение прикрыла глаза и сильнее, чем когда-либо в жизни прислушалась к голосу Господа, пытаясь узнать, собирается ли Он вмешаться. Но Господь молчал.

— Понтер, я не могу тебе этого позволить. Я не могу позволить тебе хладнокровно убить. Даже его.

— Его нужно остановить.

— Пообещай мне, — сказала Мэри. — Пообещай мне, что ты не станешь этого делать.

— Почему ты так о нём беспокоишься? Он не заслуживает жизни.

Мэри сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

— Понтер, я знаю, что ты считаешь меня дурочкой, когда я говорю о загробной жизни. Но если ты его убьёшь, твоя душа понесёт наказание. И если я позволю тебе его убить, моя душа будет наказана тоже. Раскин уже дал мне почувствовать, что такое ад. Я не хочу провести в нём вечность.