— А это, — продолжала Тукана, указывая на следующего в ряду — как это принято у неандертальцев, она двигалась от правого края к левому, — Борл Кадас, наш ведущий генетик. — Пожилая женщина, также 138-го поколения, выступила вперёд. — Находясь здесь, я слышала разговоры о патентовании человеческого генома. Так вот, учёная Кадас руководила нашим эквивалентом вашего проекта «Геном человека» около пятидесяти лет назад. Она прибыла сюда, чтобы поделиться результатами этих исследований и теми благами, которые они принесли.

Тукана отметила, как пораскрывали от удивления рты некоторые делегаты.

— А это, — сказала она, указывая на дородного мужчину, — Дор Фаррер, поэт-лауреат провинции Бонтар, которого считают величайшим из ныне живущих наших литераторов. Он принёс с собой компьютеризированные архивы всех великих произведений поэзии и драматургии, литературы художественной и документальной, итерационного повествования и вообразительного письма, созданных нашим народом в прошлом, и окажет содействие в их переводе на ваши многочисленные языки.

Феррер энергично замахал делегатам. Музыка становилась богаче, к ней присоединялись новые инструменты.

— Рядом с ним Дерба Жонк. Она — наш крупнейший специалист в области использования стволовых клеток для избирательного клонирования частей тела. Как нам известно, вы только начали исследования в этой области; мы занимаемся этим уже четыре поколения — сорок лет, и учёная Жонк с удовольствием поможет вашим медикам преодолеть отставание.

Многие делегаты издали изумлённые возгласы.

— Рядом с ней Кобаст Гант, — продолжала Тукана, — наш ведущий эксперт в области искусственного интеллекта. Те из вас, кто общался с Понтером Боддетом или со мной лично, уже имели дело с результатом его трудов — наши интеллектуальные компаньоны программировал он. И он также готов поделиться с вашим миром всем, что знает.

Сейчас даже «всеобщий писарь» бормотал что-то одобрительное. В музыкальную композицию вступили кубо-барабаны, их биение напоминало ритм исполненного гордостью сердца.

— А рядом с учёным Гантом — Жалск Лаплан, обладатель титула самого быстрого человека планеты — я полагаю, обеих планет. Мы замерили его время вчера: он пробегает одну вашу милю за три минуты одиннадцать секунд[37]. Жалск поделится своим опытом подготовки спортсменов.

Жалск улыбнулся от уха до уха. Музыка начала ускорять темп.

— За ним следует Рабра Хаброрн. Она — одна из наших лучших правоведов — ведущий современный интерпретатор Кодекса Цивилизации. Многих из вас удивляет наша способность руководствоваться моралью и этикой, не прибегая к авторитету высшего существа. Арбитр Хаброрн с радостью ответит на все ваши вопросы в этой области. — К оркестру присоединилось трио ледовых рогов.

Хаброрн с достоинством склонила голову. В нарушение действующих в зале Ассамблеи правил, некоторые из делегатов принесли с собой мобильные телефоны, и теперь разговаривали по ним, предположительно с главами своих государств.

— Рядом с ней, — продолжила Тукана, — Драде Клемелк, глава нашей Философской академии. Пусть его каштановые волосы вас не обманывают: он считается одним из мудрейших и проницательнейших мыслителей нашего мира. С его и арбитра Хаброрн помощью вы сможете узнать всё о процессах нашего мышления.

— Я ожидаю этого с нетерпением, — произнёс Клемелк глубоким сильным голосом. Симфония повторяла вступительную часть, но в этот раз громче и насыщенней.

— Рядом с учёным Клемелком Крек Доналт, один из величайших наших композиторов. Это его произведение вы сейчас слышите: оно называется «Двое становятся Одним».

Доналт поклонился.

— И последняя — как у вас говорят, по порядку, но не по значению — доктор Дапбур Кажак, с которой некоторые из вас уже познакомились. Она изобрела калибруемые лазеры, которые используются для деконтаминации путешественников между двумя мирами. Учёная Кажак поделится с вами всем, что знает о дезинфекции человеческого тела и о квантово-каскадной лазерной физике.

Музыкальная композиция достигла крещендо; кубо-барабаны, ледовые рога, гремячие жеоды звучали в идеальной гармонии. Тукана заговорила снова.

— Все десятеро — учёные и инженеры, философы и художники, атлеты и мыслители — пришли сюда, чтобы свободно делиться всем, что они знают в области своей специализации. — Она оглядела Генеральную Ассамблею. — Давайте сделаем это, друзья. Сделаем так, чтобы отношения между нашими мирами были выгодны всем и строились на принципах мирного сотрудничества. Прошлое в прошлом; сейчас наша забота — будущее. Давайте сделаем его настолько хорошим, насколько в наших силах.

Первым, как показалось Тукане Прат, захлопал один из австрийских делегатов, но к нему немедленно присоединились десятки, сотни других, и скоро уже все делегаты были на ногах, крича и неистово аплодируя.

Некомпетентная, говоришь? — подумала Тукана, улыбаясь восторженной толпе и испытывая небывалый подъём от того, что она только что совершила. — Да пошёл ты в жопу!..

— До начала конференции мы пробудем в Вашингтоне всего один день, — говорила Мэри, — и я многое хочу тебе показать. Но начать я хотела вот с этого. Ничто другое не скажет больше об этой стране и о том, что значит быть человеком — человеком моего вида.

Понтер рассматривал раскинувшийся перед ним пейзаж, ничего не понимая. Он видел шрам на травянистом ландшафте, длинный рубец, тянущийся шагов на восемьдесят, и там смыкающийся под тупым углом с другим, похожим шрамом.

Шрамы были черные и блестящие — опять то странное слово, как его? Ок-сю-мо-рон, вот как; терминологическое противоречие. Чёрный — значит, поглощающий свет; блестящий — значит, отражающий его.

И всё же это было именно оно — чёрное зеркало, в котором отражалось его лицо и лицо Мэри. Две разновидности людей — не просто мужчина и женщина, а два разных вида, две различные интерпретации людской темы. Её отражение показывало то, что она называла Homo sapiens и он называл глексеном: странный вертикальный лоб, миниатюрный нос и… в языке Понтера не было для этого слова — её подбородок.

А его отражение показывало то, что она называла Homo neanderthalensis, а он называл бараст — слово «человек» на его родном языке: широкое неандертальское лицо, двойной изгиб надбровья и нос нормального размера, занимающий треть лица.

— Что это? — спросил Понтер, таращась на эту вытянутую черноту и на их отражения в ней.

— Это мемориал, — сказала Мэри. Она посмотрела вдоль чёрной стены и указала на объекты в отдалении. — Вся эта территория уставлена мемориалами. Вот эта пара стен указывает на два самых главных. Вот тот шпиль — это Монумент Вашингтона, мемориал первого президента Соединённых Штатов. А вон там мемориал Линкольна, увековечивший президента, освободившего рабов.

Транслятор Понтера загудел.

Мэри вздохнула. Разумеется, осталось ещё немало сложностей, немало — как это говорят? — грязного белья ещё придётся вытащить на белый свет.

— Мы посетим оба эти мемориала позже, — сказал Мэри. — Но, как я сказала, мне хотелось начать с этого. Это мемориал ветеранов Вьетнамской войны.

— Вьетнам — это вроде одно из ваших государств? — спросил Понтер.

Мэри кивнула.

— В юго-восточной Азии — юго-восточном Галасое. Чуть севернее экватора. Полоса земли в форме буквы S — она изобразила её пальцем в воздухе, чтобы Понтеру было нагляднее, — на тихоокеанском побережье.

— Мы называем эту местность Холтанатан. Но в моём мире это очень жаркое, дождливое, болотистое место, кишащее насекомыми. Там никто не живёт.

Мэри вскинула брови.

— В нашем мире там живёт больше восьмидесяти миллионов человек.

Понтер покачал головой. Люди этой версии Земли такие… такие неумеренные.

— И там, — продолжала Мэри, — была война.

— Из-за чего? Из-за болот?

Мэри прикрыла глаза.