Рядом людское жилье, большею частью без стен. В двух словах, картина, которая нам предстала, и была та самая Аркадия, где мы собирались царствовать» (курсив автора).

Таитяне были, по-видимому, довольны гостями и развлекали их праздниками и танцами. Молодые женщины, не стесняясь, предлагали себя офицерам и матросам с «Эндевера». Увы, гости принесли с собой множество инфекции, от которых у таитян, как выяснилось, не было иммунитета. Пришельцы приобщили жителей Таити к алкоголю и курению табака. На изолированные общества это оказывало сильнейшее воздействие, а на таитянских туземцев в особенности.

Таитяне совершенно не знали табака и почти не употребляли наркотиков. Однако они охотно подражали европейским гостям и, как видно из дневника Бэнкса, с удовольствием осваивали их «яды»:

На «Эндевере» не было столько табака, чтобы приучать к нему таитян. Товарные запасы на корабле состояли преимущественно из украшений и гвоздей, и моряки очень экономно расходовали личные запасы табака. Тем не менее прецедент имел место, и процесс повсеместного распространения табака, начатый флотилией Колумба почти три века назад, продолжился. Покинув Таити, Кук на «Эндевере» направился в южную часть Тихого океана, вдоль береговой линии Новой Зеландии, и открыл восточное побережье Австралии. Везде, где Кук сходил на берег, он оказывал влияние на народы и окружающую среду, иногда сам того не желая.

Некоторым цивилизациям, с которыми соприкоснулся Кук, табак был известен. В Terra Australis был обнаружен близнец табака, точнее говоря, несколько его родственников, а именно шестнадцать разновидностей Nicotiana, в том числе Nicotiana gossei. который аборигены называли ингульба или мингульба, Nicotiana excelsior (пуланду, баланду, нуланту, питури) и Nicotiana benthamiana (минчу, тангунгну, чунтивари). Вероятно, австралийские аборигены первыми открыли табак, во всяком случае, они использовали его за сотни лет до того, как Колумб оказался в Америке.

Аборигены употребляли табак примерно так же, как американцы — он имел для них ритуальное и экономическое значение. Использование табака было практичным, причины для этого — мифологические, способы — ритуальные. Аборигены были искушенными знатоками и словно квалифицированные химики варьировали дозы, чтобы добиться определенного воздействия на организм. Табак использовался, чтобы вызвать транс или притупить чувство голода, когда аборигены пересекали необитаемые места Австралии. Они по достоинству оценили то, что табак может быть как возбудителем, так и подавителем аппетита, что очень важно для далеко разбросанных друг от друга племен. Табак использовали для того, чтобы возбудить воинов перед сражением с врагом. Он был символом дружбы и, наконец, обслуживал торговлю как валюта, за которую можно было получить у других племен оружие и иные орудия.

Аборигены жевали табак. Листья растения высушивали, перетирали в порошок и смешивали с золой акации. Из получившейся коричневато-серой пасты скатывали напоминающие сигареты цилиндры. Такой кусок табака жевали или хранили за ухом, где его сок поглощался кожей. Табак имел для них такую высокую ценность, что аборигены — охотники и собиратели — выращивали его. Они не держали животных и не запасали пишу, и однако же оставались на одном месте, чтобы дождаться урожая табака. Эти небольшие участки, которые быстро истощались, почти не обрабатывались — аборигены удобряли табак с помощью огня.

Ограниченное производство обеспечивало небольшие запасы табака, хотя расходился он по огромной территории, где выполнял функцию денег. Кук обратил внимание на то, что у аборигенов было мало потребностей и вещей, и потому обладание табаком определяло их статус. Табак был одним из средств обмена. Владелец табака приобретал всевозможные привилегии, в том числе доступ к женщинам из разных племен.

Когда в 1773 году доктор Джон Хоксуорт издал в Лондоне отчет о путешествии «Эндевера», открытия Кука вызвали сенсацию. Несмотря на то что со времен конкистадоров европейцы изменились, они все еще плохо сознавали тот вред, который могли причинить другим цивилизациям, верили в то, что где-то на земле существует рай, и были убеждены, что отыскали его на Таити. Книга Хоксуорта вместе с лекциями и дневниками ботаника Бэнкса очаровала Великобританию.

Открытие «непорочного» или «естественного» общества оказало сильнейшее воздействие на просвещенных англичан, ко всему прочему еще и христиан. С одной стороны, они хотели одарить дикарей христианским спасением, с другой — уберечь их от христианских пороков. Этот вопрос обсуждался и по другую сторону Ла-Манша. Независимо от Кука, остров Таити посетил французский корабль под командованием Бугенвилля. Его команду ничуть не меньше англичан очаровали таитянки, которых они заразили гонореей. Натуралист Бугенвилля, Филибер Коммерсон, подобно Бэнку, изучавший на Таити растения, заметил, что таитяне «не знают другого Бога, кроме любви». Отчет Бугенвилля был издан во Франции одновременно с отчетом Хоксуорта и породил немало споров об идеальной жизни человека. Французские философы во главе с Руссо ввели понятие «благородного дикаря», воплощавшего собой великолепие человечности и призванного цвести в непорочности. Вместо того чтобы осуждать таитянскую цивилизацию, французы стали сравнивать ее достоинства со своими. Они увидели свою христианскую монархию в зеркале и были разочарованны ее отражением. Дидро, ученик Руссо, резюмировал этот подход, предугадав те негативные последствия, которые могут причинить аборигенам европейцы: «Однажды они (христиане) придут с распятием в одной руке и кинжалом в другой, чтобы перерезать вам горло или вынудить принять свои обычаи и убеждения; когда-нибудь под их руководством вы станете такими же несчастными, как и они сами».

Наряду с религией и алкоголем табак был признан потенциально опасным для таитян, что кажется удивительным. Если опасность алкоголя для аборигенов была подтверждена документально, то табак употреблялся во всех племенах, в которые его занесли европейцы, без каких-либо явных последствий для здоровья.

Возражение против приобщения чужих народов к курению относилось в основном к области нравственности. Впервые европейцы готовы были сравнить достоинства своей социальной модели с теми, что имелись у других народов. Впервые они откликнулись на простодушие иначе, чем превосходством огневой мощи.

Но просвещение, увы, в Европе еще не господствовало. Большинство европейцев опиралось на христианскую мораль, которая сочла таитянскую свободную любовь прелюбодеянием и осудила практику удушения нежелательных детей как убийство. Даже французы, для которых понятие «благородного дикаря» было полезной аллегорией для возможностей нерелигиозного общества, довольно быстро охладели к югу Тихого океана и его обитателям. «Я попытался возбудить в них любопытство, — писал французский лейтенант Жюлиан Крозе, которого впоследствии убили и съели в Новой Зеландии, — чтобы изучить чувства, которые могли быть разбужены в их душах, но не нашел у этих детей природы ничего, кроме дурных склонностей». В этих высказываниях лейтенанта Крозе о жителях земного рая отражены настроения, преобладавшие во Франции, население которой голодало и находилось на грани революции. Сообщения о кокосовых орехах и собачьих пирах стали обычным делом, и жители Новой Цитеры (так Бугенвилль назвал остров Таити), которые по-прежнему танцевали с привычным для них бесстыдством или сидели под живописными пальмами, окруженные сломанными трубками и пустыми бутылками, не вызывали уже былого интереса. Англичане тоже устали от заморских чудес. Какими бы красивыми и сладострастными ни были таитянки и их соплеменники, они по-прежнему оставались людоедами, которые душили своих детей, ели собак и приносили людей в жертву. В Лондоне Бэнкса осмеяли за его общение с дикарями, и к тому же доктор Джонсон поставил под сомнение научную правомерность миссии Бэнкса. Какой было смысл привозить из путешествия по всему миру насекомых, если в Англии и своих хватает? Идиллия южных морей окончательно рухнула, когда поняли, сколь она опасна для морали девушек-христианок.