– Вот, Петя, тебе и плоды просвещения! Вот тебе и первый в Сибири университет! Ты почитай, – показывая ему список студенческих требований, говорил он. – О каких таких присутственных местах они тут толкуют? Уж не о ресторанах ли и публичных домах?

Сибирь есть Сибирь. Становилось все холоднее. Ноги кадета отбивали сначала чечетку, а затем и плясовую. Из здания Общественного собрания по очереди выходили старшие горожане. Вышел и уехал губернатор с супругой. На крыльце разом показались известные на весь Томск люди: Григорий Николаевич Потанин и Макушин с Адриановым.

– Петр Николаевич, здравствуйте! – приветствовал Сережа Макушина.

Он через тетушек был лично знаком с первым в Сибири по-настоящему крупным книготорговцем и издателем, основателем многих библиотек. Сначала вместе с тетушками, а затем и один он стал постоянным посетителем его книжного магазина на углу Почтамтской и Нечаевской улиц. Не раз видел он и Потанина, но Потанин – это нечто равное Льву Толстому. Нет, тут другое! Он внешне был, конечно, похож на Толстого бородой, но это был Толстой в географии, в краеведении, в публицистике, в ботанике. Хотя и ростом был намного меньше великого писателя, но все равно посмотрел на Сергея как на какую-то травинку. Нет. Скорее как на насекомое. Другое дело – Адрианов. Этот чуть постарше тетушек будет. Так казалось Сергею. И Сережа подозревал, что тетушки тайно влюблены в этого археолога, этнографа и прочее… Может быть, и Александр Васильевич излишне часто бывал у них. Поэтому между ним и Сережей установились какие-то ревниво-настороженные отношения.

– Вот, Григорий Николаевич, позвольте представить вам кадета Омского корпуса Сергея Мирка-Суровцева, – улыбаясь, кивнул Макушин на Сергея.

– Да это никак давешний танцор? – неожиданно тихим голосом и весьма пренебрежительно спросил Потанин.

– Не только, Григорий Николаевич. Не только… Сергей – постоянный посетитель моих магазинов и библиотеки. Кстати, ваши работы о путешествиях по Сибири, по Средней Азии и Китаю он уже прочел. Просил меня составить протеже для проникновения в научную библиотеку нашего университета. И еще Сергей замечательно владеет немецким и французским языками.

Нужно отметить, что все образованные томичи старшего поколения всегда в то время говорили именно так: «нашего университета».

Потанин уже не смотрел на Сережу как на букашку. Теперь, как показалось кадету, он взглянул на него как на дрессированного сурка. И вдруг даже не нашелся что сказать. Наверное, он просто не поверил сказанному. А может быть, сильное впечатление от танцора Суровцева так сразу не могло увязаться в седой, похожей на львиную, голове Потанина с другими перечисленными достоинствами кадета? Кто знает?!

– Да-да, – тихо произнес он.

Еще раз увидеть девочку, с которой он танцевал, в тот день ему не удалось. Когда Анатоль, остававшийся на угощение, вышел на улицу, Сергей его спросил:

– Ты всех знаешь. Расскажи подробнее, с кем я танцевал?

Анатолий, почему-то смутившись, ответил:

– Понимаешь, брат, с ней что-то случилось прошлым летом. Я толком не знаю. Знаю только, что у них один дом сгорел. Она то ли заикаться стала, то ли оглохла. Хотя тогда так танцевать не смогла бы. Глухие же не могут танцевать? Или напугалась… Не помню. Я разузнаю. А я смотрю, она тебе понравилась. Ты, случаем, не втюрился?

Сергей безразлично посмотрел на смеющегося Пепеляева, но почему-то ничего не стал произносить в ответ на такое нелепое в его понимании предположение товарища.

Была суббота, и по всему Томску топили бани. Дым от березовых дров был постоянным атрибутом в зимнем городе, но именно по субботам он особенно чувствовался. Он не вступал в противоречие с морозной погодой, добавляя в резкий, прозрачный воздух ощущение близкого тепла и уюта. Только северный житель знает настоящую цену теплу и свету зимними вечерами и ночами.

Дома находящиеся в прекрасном расположении духа тетушки вдруг с ужасом обнаружили, что обычно дерзкий племянник не отвечает на вопросы и довольно колкие шутки.

– Господи! – воскликнула Мария Александровна, тронув губами горячий лоб Сережи.

– Маргарита, он весь пылает. У него жар!

– Он же в сапожках на таком морозе почитай целый час находился!

– А мы-то хороши… Нечего сказать…

– Пустяки, – улыбнулся им Сережа. – Я просто никак не могу согреться. Они заметались по квартире. Послали за доктором. Уложили больного в постель. Весь вечер и несколько последующих ночей они разговаривали исключительно на русском языке и вполголоса. Еще они плакали. Обе бездетные. Одна – вдова офицера, навечно уснувшего где-то в маньчжурских сопках. И тетушка другая – ни разу замужем не бывавшая. Тихонько всхлипывая, рядом сидела няня Сергея – Параскева Федоровна, прижившаяся в доме и после того, как Сережа вырос и поступил в корпус. На ней теперь лежали заботы по дому, как когда-то были основные заботы о маленьком барчуке. Сама воспитавшая четверых, теперь уже взрослых детей, она занималась Сергеем буквально с пеленок. Просто классическая няня: рассказывала Сереже сказки, пела народные песни. Наверное, именно пение няни и сформировало у него хороший музыкальный слух. Одну из тех песен он любил особенно, называя ее «Про дождик». Маленьким часто капризничал и устраивал орущие концерты, если ему пытались предложить песню другую. А песня к дождику имела весьма отдаленное отношение. Судите сами:

Она и сейчас пела эту песню. Пела тихо, вытирая слезы, повествуя о грядущей судьбе сестренки, которую качал брат:

Совсем не детской была эта песенка «про дождик». Втроем и попеременно женщины постоянно находились около больного, а последний отпрыск некогда сильных военных родов России угасал у них на глазах. Он не приходил в сознание еще несколько дней.

Беда еще более сблизила всех трех женщин. По ночам они сидели у изголовья постели Сергея, который за все эти дни и ночи обметанными жаром губами, улыбаясь, произнес несколько раз только одно слово:

– Ася…

Для Аси Кураевой Сергей Мирк-Суровцев оказался самым настоящим принцем из сказки. И не случайно старшие сестры после памятного рождественского бала для молодежи в том далеком 1907 году иногда называли ее Золушкой.

– Наша Золушка положительно обошла старших сестер, – заметила язвительная средняя сестра Аси Лиза, когда сестры в сопровождении гувернантки вернулись с того знаменательного бала.

– Папа, мама, если бы вы только видели, как наша Ася сегодня танцевала! – захлебываясь от восторга, рассказывала старшая сестра Аси.

– А кавалером-то кто был? – спрашивала дочерей мать.

– Кадет. Товарищ Пепеляева Анатолия по кадетскому корпусу.

– Такой же, наверное, баламут, – вставила свое слово более сдержанная и рассудительная Лиза.

– Мама, не слушайте ее! Это она просто злится, что Пепеляев пригласил на танец не ее.

– И вовсе я не злюсь. С чего бы мне злиться?

– Злишься, злишься. Все видят, что злишься. Хотя Анатолий тоже хорош. Мог бы действительно Лизу пригласить, а не эту конопатую.

– Это он специально, чтобы мне досадить, – хмуря брови, говорила Лиза.

– Слышишь, отец? – обратилась мама дочерей к мужу. – Зря мы на бал не пошли.