– Я стану снова, – голос ее действительно звучал мелодично, – я стану снова хорошо разговаривать, – совсем даже без намека на мучившее ее заикание произнесла она остаток фразы.

Они стояли совсем близко. То, что произошло в следующее мгновение, неминуемо должно было когда-то произойти. Должно, но все же не так быстро и не сейчас, наверное. Но так уж с самого начала сложилось, что все у них происходило очень быстро и неожиданно. Даже для них самих слишком неожиданно. У них все было необычно с самого начала. Точно не его голова, а зеленые, окаймленные густыми черными ресницами глаза Аси чуть качнулись в сторону и стали медленно приближаться. Уже с закрытыми глазами они нашли губы друг друга. Сергей нежно охватил губы избранницы своими губами, как, по словам Анатолия, и следовало делать. Первый в их жизни настоящий поцелуй слил их воедино. Конверт со стихами выпал из руки девушки. Ладони рук ее, подобно крылышкам мотылька, часто-часто затрепетали и, взлетев, замерли на голове и плече Сергея.

Поцелуй их был долгим и сладостным для первого в жизни поцелуя. Но как было, так и было. Когда они отстранились друг от друга, терять желанную близость им уже не хотелось. Они так и стояли, сохраняя легкое прикосновение своих тел, повернув головы в разные стороны. Вдруг Ася вздрогнула, а когда он попытался взять ее за руку, мягко выскользнула в сторону. Он обернулся к ней и увидел в дверях Логгина. Лицо девушки, и без того тронутое волнением, оказалось и вовсе залитым краской стыда. Она прошла мимо Логгина и исчезла за дверью.

Молчание нарушил Логгин:

– Сергей, вы увидите – я умею хранить тайны.

Младший Пепеляев подошел к Сергею и, как взрослый, протянул ему руку. Никаких чертиков в его честных голубых глазах не было. Сергей был тронут таким заявлением. Он искренне пожал протянутую руку мальчика. «Неужели сам я был когда-то таким же?» – подумал он. Он скорее почувствовал, чем понял, что сегодня он стал другим, чем был до этого. Он до сих пор ощущал на своих губах вкус губ Аси. Любимой Аси.

Сидя на заднем сиденье служебного автомобиля, Судоплатов ехал на Лубянку, 11. У него на 15 часов была назначена встреча с народным комиссаром внутренних дел товарищем Берией. Предстояло доложить свои соображения по использованию Суровцева-Мирка или Мирка-Суровцева, черт бы его побрал, в предстоящей работе.

Арестовали бывшего колчаковского генерала лишь в 1937 году, что практически было немыслимо при густом гребне проверок и репрессий, вычесавшим страну от всякой контры. Уволенный из РККА, он каким-то образом избежал особого учета. Последующие годы, трудясь сначала в какой-то инвалидской артели, а затем на поприще геологии, он снова благополучно уворачивался от ареста, проводя свою жизнь в экспедициях и изысканиях. Читая его дело, Судоплатов с удивлением открыл для себя, что в Академии Генерального штаба до революции изучали и геологию. Вероятно, никто даже предположить не мог, что в учреждении, связанном с картографией и геологоразведкой, в режимном и секретном, может окопаться такой махровый белогвардеец. Излишне говорить о том, что не одна голова слетела с плеч, после того как это выяснилось. После ареста он морочил голову с легендарным золотом Колчака. И действительно находили следы. Но золота так и не нашли. Причем искали, используя и какого-то бывшего красного командира, чтобы сохранить независимость поисков, но находили в лучшем случае никому теперь не нужные документы, тайные склады, какие-то захоронения, и ничего серьезного.

В сферу интересов разведки Суровцев попал по совершенно другой причине, но могло и так оказаться, что обе эти причины связаны между собой. Делу предшествовали события более чем двадцатилетней давности. Достаточно широко известно, что на сторону большевиков почти в полном составе перешел Генеральный штаб царской армии. Мало того, перешли Разведывательные и Контрразведывательные отделения во главе с начальником русской контрразведки генерал-лейтенантом Михаилом Бонч-Бруевичем. Примечательно и то, что генерал того же отдела Самойлов впоследствии командовал одним из красных фронтов, а другой генерал, по фамилии Потапов, стал начальником Генерального штаба Красной армии и вместе с таким же царским генералом Николаевым стоял у истоков уже советской разведки и контрразведки. Но, выяснилось, был еще один сослуживец у вышеупомянутых их превосходительств. Это некий генерал Степанов. По свидетельству бывших генерал-лейтенантов царской, а затем генерал-лейтенантов РККА Потапова и Николаева, Степанов был одним из самых знающих и опытных работников разведки. Он, этот Степанов, не перешел на сторону красных, но, против ожидания, не перешел и к белым, тем не менее во время Гражданской войны его появление было отмечено и на юге, и на севере России. Отметили его появление и у Колчака в Омске. И это было еще не все. Во время подготовки ликвидации Троцкого и еще до этого через третьих лиц до советской разведки неизвестными доводились сведения о деятельности русской эмиграции. Логика такой благожелательности оставалась непонятой. Сначала это воспринималось как провокация, но качество информации было таково, что пренебрегать ею становилось просто глупо. Особенно ценной была информация о передвижениях, связях и переговорах Троцкого. Создавалось впечатление, что неведомый источник информации питает к нему личную неприязнь. И Потапов, и Николаев были убеждены, что за всем этим стоит вышеупомянутый Степанов. Как профессионалы, они уловили знакомый почерк и не уставали говорить руководителям сначала ЧК, затем ОГПУ и НКВД, что за многими загадочными происшествиями за рубежом угадывается рука не менее загадочного Степанова. Был даже случай вопиющий. Во время проведения знаменитой операции «Трест», ставившей своей задачей разгром одной из ветвей белогвардейской эмиграции и устранение с политической арены знаменитого Бориса Савинкова, так же ненавязчиво дали понять, что об этих планах известно и что не против этих планов. Кто был за ликвидацию Савинкова, так и не выяснили. Потапов не сомневался в причастности Степанова, который до и во время революции буквально организовал охоту за Савинковым и Троцким, но не успел довести начатое дело до конца. Наконец произошел случай, привлекший к себе особое внимание. ВЧК использовала в качестве консультанта бывшего шефа жандармов генерала Джунковского. Так вот Джунковский установил связь со своими еще дореволюционными источниками. С кем? Он не оставил документальных отчетов, но все были уверены, что со Степановым, с которым давно дружил. И вот именно у этого Степанова был в подчинении молодой, крайне одаренный различными способностями офицер с замечательной фамилией Мирк-Суровцев, с которым несколько минут назад Судоплатов беседовал.

Час спустя, переодевшись в форму сотрудника НКВД, с двумя ромбами в петлицах, с орденами Красного Знамени и Красной Звезды на груди, стройный и молодцеватый Судоплатов вошел в кабинет Берии.

Берия уважал своего заместителя и с ревнивым вниманием относился к нему. Наркому импонировало то, что Судоплатов был молод, умен и хорошо образован. Знал немецкий язык. А один замечательный факт на долгие годы расположил наркома к своему заму! После ареста и расстрела предыдущего наркома Ежова и приближенных к нему сотрудников во многие осиротевшие кабинеты пришли новые люди. Принимая дела своего предшественника, Судоплатов обнаружил в его сейфе досье на себя. Досье было явно расстрельного характера, распухшее от доносов и рапортов. Он явился к наркому и положил ему на стол найденную папку. Берия долго в присутствии Судоплатова читал. Это время показалось новому заму вечностью. Затем, закрыв папку, нарком долго и пристально, по своему обыкновению высоко закинув голову, смотрел через легендарное пенсне на своего подчиненного. Наконец придвинул досье к Судоплатову со словами: