– Висконти всю жизнь боялся умереть от рук заговорщиков, как Цезарь, но умер от болезни в постели. Скорее всего, со временем эта участь ожидает и нынешнего герцога, – рассеянно произнес Томмазо, торопясь в замок, где должно было начаться празднование, в надежде увидеть там Катарину.

– Как знать, – многозначительно произнес Никколо.

В огромной зале были накрыты богатые столы, ломившиеся от множества изысканных блюд и разнообразных вин. Здесь было шумно и весело, оживившиеся после выпитого вина гости сыпали шутками и заздравными тостами в честь Галеаццо Марии, переодевшегося наконец в любимую, сверкающую золотом и драгоценностями одежду. Герцог отбросил печаль, навеянную знамениями, и веселился вовсю наравне с гостями, уже ничто не напоминало о его плохих предчувствиях. Музыканты развлекали публику, а сами со страдальческим выражением лица пожирали глазами яства и вина на столе. Из всего множества гостей, собравшихся здесь, лишь Томмазо был невесел – Катарины нигде не было, и, не имея возможности видеть ее юный лик, он опечалился.

– Не напоминает ли столь буйное веселье тебе, мой любезный брат, пир в преддверии чумы? – прошептал ему на ухо Никколо. – Веселись, пей, ешь – ибо не знаешь, что может нас или кого-то из здесь присутствующих ждать впереди! – И Никколо с усердием стал следовать собственному совету.

Через час, уже не имея больше сил находиться среди безудержно веселящихся гостей, Томмазо решил удалиться, не поставив в известность Никколо, чувствовавшего себя здесь как рыба в воде.

Идя по плохо освещенному коридору замка, он заметил в глубокой нише перед распятием склонившуюся в молитве фигуру в темной накидке и невольно замедлил шаг. Неизвестный, услышав шаги, встал и сделал шаг навстречу.

– Вы сеньор Томмазо ди Кавальканти? – прозвучал низкий женский голос из-под надвинутого на глаза капюшона.

На утвердительный ответ Томмазо незнакомка требовательно произнесла:

– Вам приказано следовать за мной.

Сердце Томмазо замерло в трепетном ожидании чуда, и он покорно последовал за ней, не задавая вопросов, боясь спугнуть зародившуюся надежду. Переходы, коридоры – все выпало из памяти Томмазо, он только слышал стук своего измученного сердца. Наконец они остановились перед дверью, и незнакомка строго произнесла:

– Вы сюда войдете, если пообещаете не разговаривать с ожидающей вас дамой и не пытаться узнать ее имя. Вам разрешается только отвечать на вопросы. Вы согласны на эти условия, сеньор?

– Согласен, – без раздумий ответил Томмазо.

Женщина осторожно постучала в дверь.

– Вы предупредили сеньора? – послышался голос, который Томмазо узнал бы из многих тысяч, и его сердце забилось с новой силой.

– Предупредила, сеньора.

– Он согласен?

– Да, сеньора.

– Пусть он войдет.

Женщина открыла дверь и предложила Томмазо войти. Это была спальня, посреди которой находилось громадное ложе под балдахином, с опущенными занавесями из золотистого материала, схожего с парчой. Женщина указала ему на маленькую скамеечку возле ложа, а сама покинула спальню. Из-за занавесей прозвучал стих:

Томмазо застыл, не зная, как реагировать на это, ведь он дал слово только отвечать на вопросы. Или это был скрытый вопрос, облаченный в стихотворную форму?

– Мне кажется, что печаль поселилась в вашем сердце, сеньор. Вы можете мне рассказать о ее причинах?

Томмазо мог отдать голову на отсечение, что голос принадлежит Катарине.

– Я болен. – Томмазо был краток, хотя множество слов рвались из груди подобно извержению вулкана. Но с ним играли в непонятную для него игру. Ведь Катарина видела, что он не сводил с нее взгляда в церкви, и разговор при последней встрече… Какие вопросы еще нужны? И зачем эта нелепая таинственность, если она сама захотела его видеть?

– Я знаю хорошего врача, специалиста по травам. – Голос женщины прозвучал сочувственно.

– Amor non est medicabillis herbis[13]. – Томмазо нарочно ответил словами Овидия.

– Судя по вашему печальному виду, вы несчастливы в любви. Почему? Ваша дама сердца не ответила взаимностью?

– Вы правы, сеньора, к тому же она вышла замуж за другого.

– А может, у нее не было иного выхода и теперь ее тело принадлежит другому, а сердце – вам?

– Тогда мне жаль себя и жаль ее. Ни она, ни я никогда не испытаем любовь во всем ее великолепии.

– По странной случайности я знаю вашу даму сердца. Недавно у меня с ней был разговор, и она попросила меня утешить вас.

– Каким образом? – Томмазо горько рассмеялся.

– У нас, женщин, есть много способов для этого. Приблизьтесь ко мне – я хочу снять боль с вашего сердца.

Томмазо встал, приблизился к балдахину, не зная, что делать дальше. Показалась девичья рука, жестом поманившая его. Он подошел и одним движением распахнул занавеси.

Катарина, а он не сомневался, что это была она, хотя ее лицо скрывала маска, полулежала, опираясь спиной на множество бархатных подушечек, одетая в полупрозрачный наряд арабской танцовщицы, открывавший обозрению все прелести ее юного тела. Она жестом показала, чтобы он приблизился и возлег рядом на ложе. Он попытался что-то сказать, но она рукой закрыла ему рот, а после этого наградила страстным поцелуем, от которого Томмазо совсем потерял голову. Он начал обнимать ее, покрывая тело горячими поцелуями, не веря своему счастью.

– Катарина, я необыкновенно счастлив… – прошептал он, помогая девушке освобождаться от одежды. – Я так люблю вас…

– Magma res est amor[14], – послышался за его спиной голос Катарины. – Вам нужна не любовь, а обладание телом!

Томмазо сорвал с лица лежащей девушки маску и застонал от боли, пронзившей сердце, когда увидел улыбающуюся незнакомку. Он соскочил с ложа и стал приводить в порядок одежду, боясь встретиться взглядом со стоящей рядом Катариной.

– Как вы могли подумать, что я, замужняя дама, буду себя вести, как гетера?! – разгневалась Катарина. – Принять за меня эту девицу!

– Я был ослеплен… Слышал ваш голос… – пытался оправдаться Томмазо.

– Вы в самом деле слепы и глупы! – зазвенел голос Катарины. – Но я узнала цену вашим словам! Услуги этой гетеры оплачены – за целую ночь, так что приятного времяпрепровождения!

Незнакомка потянулась было к Томмазо, но он грубо оттолкнул ее.

– Сеньора Катарина, чем я могу…

– Ничем… Я хотела вас увидеть совсем по другому поводу, а этот спектакль придумала уже здесь… Мой муж проговорился, что Папа Сикст IV крайне зол на вас – вы не справились с каким-то его заданием, а кроме этого, надолго задержались у герцога.

– Я, по сути, пленник герцога.

– Представьте, я этого не заметила. Насколько я помню, вы довольно свободно перемещались по городу и за его пределами. Цепей на вас не было.

– Есть то, что держит крепче цепей.

– Это ваши дела, сеньор… Я лишь хотела предупредить: не спешите ехать в Ватикан к Папе – это грозит большими неприятностями. Вот и все. Я вас покину – можете продолжать развлекаться. – Катарина направилась к выходу.

Томмазо последовал за ней, что-то лепеча в свое оправдание.

– Алессандра, займи своего клиента – или тех денег, что я тебе заплатила, недостаточно? – через плечо презрительно бросила Катарина, выходя.

Томмазо вновь грубо оттолкнул девушку, пытающуюся удержать его в комнате.

– Сеньор, прошу оставить меня в покое, чтобы мне не пришлось прибегнуть к помощи герцога, – холодно произнесла Катарина, следуя по коридору со служанкой, приведшей его сюда. – Мне надо отдохнуть – завтра утром я возвращаюсь в Рим, к мужу.