Литмир - Электронная Библиотека

– Эй, где там трусливые клистиры?

На утренней сходке, где решено было отбить перевозимых с вокзала народовольцев, медицинский факультет клятвой Гиппократа, как бабьей юбкой, трусливо прикрылся. Теперь стыдливо бежали с носилками и со всеми прочими причиндалами, может, и с клистирами. Выделялся молчаливый, долговязый студент: без лишних слов расстелил на парадных ступенях синее покрывало и деловито расстегивал походный саквояжик. Из бедных, раз уже с первого курса подрабатывал в больницах. При виде его сосредоточенной физиономии гнев воинственных бузотеров стал угасать. Сашка Амфитеатров дружески попросил:

– Утри мне носопырку, Антоша.

– Утру, Амфи. У тебя и бровь изрядно рассечена. Терпи. Прижигать буду.

Амфи заверещал больше для показухи. Не каждый день приятели практику на его роже проходят.

– Чехонте! Чеколдыхнуть бы для успокоения нервов надо. Ты коновал, Чехонте!

– Посмейся еще, Амфи! Бери пример с Саввы: единственно сюртук разодрали, а рожа-то цела.

– Он себе другой сюртук купит, а на какие шиши я куплю? Нет, я лучше носопыркой рассчитаюсь. Ассигнация верная. Не спорь, Чехонте. На тебя обхохочешься.

Фамилия у студенческого эскулапа была и в самом деле смешная. Надо же, Чехонте! Так ли, нет ли, но иначе его не называли. Звали со всех сторон:

– Чехонте! Плечо вывихнуто.

– Ребро, кажись, сломано.

– Мясник в промежность вдарил. Как я к девкам-то пойду?..

Неожиданно тревожное понеслось:

– Глядите, глядите – через ограду лезут!

Охотнорядцы, так и не сумевшие захватить ни одного студиоза, действительно лезли на ограду. Но тут легче было держать оборону: ограда высокая. Да и передышка вышла. Студенты лихо отбивались. Разорванный сюртук у Саввы курсистки – в драку промеж собой! – быстренько заштопали и намекнули: а штаны? Там тоже светилось купеческое тело…

Но было не до приличий. Студенты стойко защищали независимость университета. Отбивали приступ за приступом. Знай вниз слетали охотнорядцы! Закон об автономии университета никто не отменял. Здесь было государство в государстве.

Казаки бессмысленно топтались позади охотнорядцев, но помогать им не помогали. Видимо, приказа такого не было.

Было ясно, что городское начальство замышляло поучить студентов – под предлогом нападения на тюремную карету приструнить руками мясников да рыбников. А раз не вышло, казакам-то чего поперед батьки лезть?

Да и затея-то очень глупой оказалась. И кому пришла в голову мысль – пропойц с улицы да девок с борделя сунуть для приманки в тюремную карету, которую студенты, в подражание питерской братии, будут обязательно освобождать? Поначалу-то они откликнулись на кряканье подсадных утиц – мол, народовольцев везут! – но ведь в конце концов разобрались. Да, бузотеры, но не дурачки же.

Между тем студенты праздновали победу. Университет сиял огнями, во дворе пылали костры. Да и веселее у костров пить пиво. Амфитеатров уже который раз выворачивал карман у Саввы:

– Раскошеливайся, купчина-дурачина!

– Амфи! – отбивался тот яростнее, чем от охотнорядцев. – Я уже месячное содержание располовинил. Жить на что?

– А на что я живу? На что живет Чехонте? Как у латыша – хрен да душа! А на пиво завтра все равно найдем. Уж не сомневайся, Хан владимирский.

– Какое сомнение. Только не прослышал бы родитель о моих подвигах. Выпорет, ей-богу, выпорет.

– Когда еще это будет? Не однова ли живем? Вон клистирный факультет – и тот разгулялся. Антоша! – панибратски позвал Амфи. – Иди к нам. У нас, брат, по-купечески. Душу продаем, имечко в зало закладываем.

Антоша стеснительно подошел. Хоть и был на год старше правоведов-приятелей, но в их разгульную ноту никак попасть не мог. Не тот строй.

…Однако кончать университетское безобразие как-то надо было.

Чего раньше не случалось, Дума поутру в един час собралась. Шумели-галдели купцы и чиновники, но верх взял все-таки толстосум Тимофей Морозов. Забыв про бузотерившего сынка, он гневно призвал – погнать на университет казачков да разжиревших от безделья городовых! Ему резонно ответили: а что скажет Петербург? Что скажет новый император?! Ему ведь в Москве короноваться надо, не по крови же ехать. Слишком ретивому Тимофею Морозову кричали в глаза:

– Чем пустое болтать, ты на Красной площади лучше сынка-заводилу выпори!

– И-и… выпорю!.. Заодно и нашего полицейского бездельника. За что мы ему такие деньжищи платим?

Денежки гласный Московской городской Думы, он же владелец крупнейших Никольских мануфактур, умел считать. И не только прибытки, но и убытки. Один позор во что Москве обойдется?! Подмасливать-то нужно будет уже не своих толстомордых бобиков, а чинуш петербургских, золотокафтанных…

– Есть у нас полиция аль нет? – Морозов и в Думе расходился, как у себя на фабрике. – Подать сюда обер-полицеймейстера!

Обер-полицеймейстер у себя в канцелярии грозил:

– Как я вот твоего сынка Саввушку-наследника выволоку за ворот – запоешь другим тоном, миллионщик! Заодно и графьев, всех этих Олсуфьевых и Толстых-сыночков!

Но графья ночь гуляли у Тестова, полицейские им еще и под козырек брали. А сынки купеческие у ограды университетской костры жгли да через ограду еще и прозябших казачков подпаивали. Дела-а!..

Надо было звать университетское начальство. Поутру их всех с полицией привели.

Но ректора, полуживого от страха старика-филолога, освистали всем актовым залом. А купеческий сынок Савва Морозов ради потехи с ногами даже на кафедру вспрыгнул и трепака оторвал, улюлюкая:

– Ой, люшеньки… наши старые подбрюшеньки!..

Графья сигарами нагло и безобразно дымили.

Вокруг купеческого сынка и с юридического, и с медицинского факультета шалопаи крутились. Петицию в Петербург писать надумали. Слава богу, не слишком крикливую. Но будущий юрист Сашка Амфитеатров тут же петицию осудил, своим голосищем покрывая зал:

– Неужели вы не понимаете, что из петиции ничего не выйдет? Она рассчитана на разумное внимание, а встретится со стеной. Разве у стены есть разум? Прямой резон – принять петицию за студенческий бунт. Такой ветер дует из Петербурга. Я убежден, что Манеж уже занят войсками и в Охотном ряду дан новый приказ мясникам – бить студентов. Нас не пожалеют. Любая смиренная и благоразумная петиция – верная дорога к разгрому студенчества.

– Может, хватить красным звоном во все колокола? – спрыгнул с кафедры купеческий сынок.

– Может, сразу выборное представительство? Земельный передел? – поддержали его. – Эмансипацию бабам? Равноправие евреям? Восьмичасовой рабочий день? Как считает будущий мануфактур-советник Савва Морозов?

– Не надо ёрничать, – набычился тот. – Хоть бы одна из всего этого.

Амфи не слушал перепалку, а свои прожекты развивал:

– Как вы не понимаете: если студенчество выступит с любой программой, то вся либеральная Москва с ума сойдет. С шестидесятых годов за довершение реформ говорят и пьют, кто водку, кто шампанское, смотря по карману, а толку? Провозглашают тосты, потом неделю дрожат. Неужели не предвидите, что если мы поднимем красные флаги и рявкнем: «Конституцию!» – то все наши милые либералы, вся эта мизерия, не только попрячется по норам, но тайно даже будет аплодировать казакам и охотнорядцам, избивающим студентов.

– Без работного люда открытое выступление – бессмыслица, – вдруг разумный голос у купеческого сынка-фабриканта прорезался. – Но союзник наш еще в пеленках, еще лапками бессмысленно барахтает. Хотите такого же избиения, как в Петербурге, у Казанского собора?

Да, там казачки славно помолотили студиозов!

В этом галдеже про ректора-усмирителя позабыли. Он чуть не плакал, сидя одиноко на стуле. Кто-то за супругой его послал. Увели под руки в недра казенной квартиры, где верная супруга принялась отпаивать его коньячком.

Но дальше-то что?

Пришли передовые и любимые профессора. Им не свистели, но встретили тоже холодно.

– Профессор, говорили, оставьте. Мы понимаем ваши добрые намерения и благодарим. Однако – не надо! Все это пустые слова.

3
{"b":"176773","o":1}