…Девушка в льняном белом платьице склонилась над ним. Соломенные, светлые волосы щекочут лицо, тонкие, нежные пальцы гладят его по голове.

– …Ваня… Ванечка… Ванюша… – Пальцы теребят его, сжимают все сильней и сильней, Иван чувствует жгучую боль.

– Да, я! Это я! – Иван кричит, начинает вырываться, что-то горячее, липкое течет по его лицу…

– …Тихо, тихо, не ори, Ванюша. Ну и крепкая же у тебя башка, – пробормотал Николай, наматывая бинт виток за витком на окровавленный затылок товарища, прямо поверх порванного десантного шлема. – Я гляжу, ты пока падал, полдерева отрубил. Ну и налил же ты кровищи…

– Слава Богу, вы меня нашли быстро, а то я бы тут и помер, – Ваня поежился. – Как ты меня так быстро, а? По запаху учуял? Или я кричал, когда падал?

– Ты ж прямо у полянки приземлился, по парашюту и нашли, вон он, светлеет. Мне еще лезть за ним. Да ты лежи, лежи, сам сниму…

…Николай еле слышно выдохнул и приоткрыл глаза. Летнее июньское солнышко било через листву. Шаловливый лучик пробирался сквозь ресницы, пробуждая от забытья… Николай, не шевелясь и не открывая глаз, попробовал пошевелиться. Боли не было нигде, кроме крепко контуженной головы. Как говорил инструктор, голова – не конечность, а отросток, новая не вырастет, но при беге не мешает… Что-то в новых товарищах было неправильно, настораживало. Коля, хоть убей, не мог сказать, что заставляло его сдерживаться, но чутью своему он доверял. Вроде ребята хорошие, спокойные. Дружелюбные, даже слишком. Коля водички набрать пойдет, и Федор не поленится, встанет, сразу за ним увяжется. Коля оправится, глядь, а Федька тут как тут, щерится, всем видом излучая дружелюбие.

– …Слушай, может, подержаться хочешь? – необидно спросил Коля, и Федор, автоматически улыбаясь, закивал. Потом опомнился, засмеялся, погрозил увесистым кулаком, отошел. Правда недалеко. Примостился на травке в шагах двадцати, достал пачку трофейных немецких сигарет, лениво закурил, выпуская дым в утреннее небо. Выкурил полсигареты, не затушив, беспечно выбросил длинный окурок в траву. Встал, приспустил штаны и помочился. Там же, где и сидел. От костра свистнули и помахали.

– Пошли кушать, Николай. Еда готова – брюхо тож. – Коля и не заметил, как ложка оказалась у Феди в кулаке, жрать парень был горазд. У костра собралось с десяток партизан – мужчины как на подбор, крупные, сильные и молчаливые. Каждый подошел к общему котлу, наполнил свою тару густым мясным варевом, от которого валил пар и запах, способный свести с ума любого голодного человека. Коля зачерпнул побольше себе в котелок, с самого дна, где гуща, взял ломоть черного хлеба и, достав из-за голенища ложку, принялся хлебать…

…Партизанский отряд они заметили еще издалека. Вольготно разбитый на вершине лысого холма лагерь, горящий костер. Долго присматривались, решили – Николай пойдет к партизанам, разузнает что и как, Иван покараулит поодаль. Встретиться договорились у раздвоенной сосны километров за пять от партизанского лагеря. Свой ППШ Коля отдал напарнику, взяв у того трофейный немецкий автомат. Отдал также документы и все, по чему можно было бы его опознать. Вздохнул и пошел к партизанам… А встретили его как родного, правда, долго присматривались.

…Корочкой хлеба Коля тщательно вытер свой красноармейский котелок, вздохнул и достал кисет. Его мучили вопросы и несоответствия: откуда у партизан, прячущихся в лесу больше года, такой свежий и вкусный хлеб? Откуда такое снабжение? Сигареты и спирт ребята не экономили, все ходили с немецкими автоматами, ручными пулеметами. Ведут себя беспечно, видно их издалека, они как будто и не прячутся. Почему в отряде ни одной женщины, старика… Последнее казалось самым странным – так или иначе, партизанам приходилось обременять себя, спасать от карателей тех, кого могли спасти. Тем более что часто спасали своих знакомых, близких. А здесь как на подбор – здоровые, угрюмые мужики атлетического телосложения. Была, правда, парочка ребят, отличавшихся от остальных и внешним видом и статью – восемнадцатилетние мальчишки в сильно изношенном красноармейском обмундировании. Странным казалось их поведение – увидев Николая, они словно сжались, а когда он попытался поговорить, испуганно отошли, сделав круглые глаза…

– …Значит, говоришь, бежал из плена? Ищешь, к кому бы прибиться? – Иван Иваныч смотрел дружелюбно, поглаживая седеющую аккуратную бородку, попыхивая «капитанской» трубочкой с ароматным вишневым табаком. – Коммунист?

– …Комсомолец. Война началась, не успел, – промямлил Николай, косясь назад и налево. Там, в углу землянки, на скамеечке спокойно сидел «Немой», любопытнейшая личность. Богатырь под два метра ростом, со взглядом удава, сидел спокойно, не глядя в их сторону, но Николай знал – моргни Иван Иваныч и «Немой» также спокойно и тихо удавит его прямо здесь.

– А документы твои где, сынок? Продовольственный аттестат, удостоверение личности? Где твое красноармейское обмундирование? – Иван Иваныч говорил мягко, но в глубине глаз таился какой-то холодок. Взгляд был страшный, и Коля невольно моргнул. «Так и надо, так и надо, поестественней. Бойся этого волка, ты же его боишься».

– Из какого лагеря бежал? А? – внезапно крикнул Иван Иваныч и резко хлопнул ладонью по столу. – Ты кто есть, падаль?! Ты же не был в плену! Ты посмотри на себя, какой ты откормленный! В лагерях так не кормят!

– Местный я, – выдавил Николай. – Призвали, воевал… Контузило… Один остался. К своим бросился. Прятался я тут, где придется. По сараюшкам, по подвалам ховали меня. Потом немчура и полиция зачастили, пришлось в лесу ховаться. Вас увидал… к вам подался. Товарищ! Верьте мне, да я этих фрицев зубами буду грызть!..

– Молчи уж… грызун. – Иван Иваныч заговорил неожиданно спокойно. – Нет, на фрица ты точно не похож. Не фриц. И на труса тоже – откуда у тебя автомат трофейный? Немцы – люди аккуратные, оружием не разбрасываются. Кто ты есть, мы все равно узнаем. Вот ты говоришь «товарищ». Прислушайся, какое слово! Хорошее слово. Товарищ – значит доверие. Может, тут где бродят такие же, как ты, товарищи? Так давайте дружить! Вместе и работать сподручней! Нам связь нужна… А… Молчишь… Ну-ну, молчи пока. Ты это, вот что. С утра пойдем фрицев щупать. Ты с нами. Поглядим, какой ты трус, значит…

…Мда, ситуация складывалась непонятнейшая. Раскрываться, раскрывать местоположение, да что там, само существование Отряда ни один из его членов не имел права. Колина легенда была шита белыми нитками, копни поглубже, и развалится. Какой он местный, если и местность-то эту знает еле-еле, только по карте. Говорок московский. Теперь бы уйти отсюда, да так просто не получится – Федор бродит как приклеенный. Ладно, поживем – увидим. Остается только подождать завтрашнего налета. Если это немцы, то по своим они стрелять нипочем не станут. В любом случае утро вечера мудреней…

– …Значит, герр штандартенфюрер, вы полагаете, это один из парашютистов? – почтительно спросил «Иван Иваныча» «Немой».

– Нет никаких сомнений, мой дорогой Иоахим. Ты видел его походку, движения? – Командир специального антидиверсионного отряда СС Вильгельм Штуце, он же «Иван Иваныч», не спеша выколотил трубочку, специальной ложечкой старательно очистил ее от нагара, забил новую порцию табака. Почтительно молчавший рядом штурмгауптфюрер (капитан – в соответствии с воинскими званиями РККА. – Прим. автора) Иоахим Груббер протянул начальнику горящую веточку, штандартенфюрер раскурил трубочку, затянулся… – Достаточно взглянуть на его поведение во время нашей беседы, на его снаряжение… Положительно это он… Итак, наши действия, герр штурмгауптфюрер?

– По отработанному сценарию, герр штандартенфюрер! – Иоахим улыбнулся. – Идем в деревню. Казним фашистов. Входим в доверие… к товарищам.

– Все-таки жаль, что ты плохо говоришь по-русски. Твой акцент тебя выдает. Что бы придумать, выдавать тебя за поляка? Или так и оставить немым? Ладно, не забивай голову. Главное, не спускай глаз с этого русского. Чувствую, он парень непростой… Да, и избавьтесь от антуража, от них вреда больше, чем пользы. Только тихо, Иоахим, тихо…