„Численное превосходство[48] в первый раз с начала войны появилось у франко-англичан. Это незначительное превосходство не является, однако, решающим элементом. Судьбу сражения решила активность командования“[49].

б) Политическая оценка

Марнское сражение явилось определенным этапом мировой империалистической войны, а эта последняя в свою очередь — весьма важным этапом в развитии противоречий умирающего капитализма. „Значение империалистской войны, разыгравшейся 10 лет тому назад, состоит, между прочим, в том, что она собрала все эти противоречия в один узел и бросила их на чашу весов, ускорив и облегчив революционные битвы пролетариата“[50].

Особенность и своеобразие первоначального этапа войны состояли в том, что классовые противоречия еще не были развязаны. Империалистам удалось бросить массы на кровавую бойню, удалось прежде всего и главным образом из-за гнусного предательства II Интернационала: „Кто не помнит, что… перед самым началом войны Базельская резолюция была положена под сукно, а рабочим был дан новый лозунг — истреблять друг друга во славу капиталистического отечества“[51].

На западноевропейском театре войны, которому посвящен наш труд, должна быть учтена еще одна своеобразная особенность. Германский империализм направил сюда в начале войны свой главный удар. Он рассчитывал покончить с Францией в течение каких-нибудь шести недель. Роль германского империализма здесь была открыто и сугубо агрессивной. Напротив, в данном случае французскому империализму пришлось перейти к обороне. Это различие сыграло крупнейшую роль в развитии событий. Французской буржуазии, использовавшей такую ситуацию, удалось поднять массы под лозунгом защиты отечества от нашествия врага.

Марнская битва разыгралась между армией, вторгнувшейся в чужую страну, армией, окруженной ненавистью населения, оторванной от источников пополнений и питания, — и армией, защищавшей сердце Франции — Париж, окруженной поддержкой масс, искренне веривших в то, что они защищают свою родину от посягательства беспощадного врага.

Марнское сражение отличается от величайших битв прошлых эпох грандиозностью своих масштабов. Около 2 млн человек приняло участие в ней. В бой были брошены огромные войсковые массы с той и с другой стороны. Сравнительная оценка этих масс исключительно важна для понимания конечного результата.

Существует особая трактовка Марнской битвы, которая усматривает главную причину поражения германцев в физической и моральной усталости войск, которые при наличии неорганизованного тыла не смогли выдержать тяжести борьбы. Но такая трактовка столь же абстрактна, как и многие другие теории Марнского сражения. Факты показывают, что германские части показали в ходе битвы весьма высокие образцы физической выносливости. Моральный дух войска не был еще подорван: в упоении легкой победой двигались они к Парижу. Напротив, французские армии как раз обнаруживали признаки усталости и некоторого разложения в результате понесенных поражений и тяжелого отступления. Жоффр пишет: „Командующий 2–й армией нарисовал мне очень тяжелую картину положения его армии: имелись тяжелые случаи разложения в одном из его корпусов; войска распустились“[52]. Это отнюдь не было единичным явлением. Выходит, что указанная выше трактовка, казалось, должна была быть перевернута.

Правильная оценка состоит в том, что внезапный переход от упоенности победой к тяжелой кровавой борьбе действительно потряс моральную устойчивость германских войск; тем не менее они показали высокие примеры упорства и героизма в тяжких боях на Марне. С другой стороны, суровые уроки поражений оказалась на пользу французам, после того как произошел знаменательный перелом в ходе борьбы — переход союзников в наступление.

Одно из наиболее ярких различий двух армий, столкнувшихся на Марне, ускользнуло от внимания исследователей. Оно тем более важно, что дает единственное объяснение видимой противоположности двух типов командования на Марне.

„Марнская победа — победа командования“, — пишет новейший историк войны 1914–1918 гг.[53]

Жоффр пишет: „Вместе с храбростью и стойкостью наших армий, метод французского командования — вот что восторжествовало на Марне“[54].

Генерал Кюль, бывший начальником штаба 1–й германской армии во время Марнской битвы, дает следующую оценку причин поражения:

„В 1914 г. мы вступили в войну с лучшей, наиболее блестящей армией, которая когда-либо существовала, и, однако, мы проиграли сражение на Марне, а с ним, может быть, и всю войну, и это только в силу полного отсутствия единства командования“[55].

Чем же объясняется эта разительная противоположность между яркой активностью одного главного командования — французского — и пассивностью другого — германского. Обычно все сводят к психологическому (и даже медицинскому) анализу, выдвигая на первый план роль личностей, возглавлявших враждебные силы. Несомненно, нельзя отрицать огромную роль главнокомандующих обеих сторон. Но даже при самом внимательном анализе нельзя найти большой разницы между Мольтке и Жоффром. В конечном итоге, они оба не блистали ореолом гениальности. То, что Мольтке потерял управление в самый разгар Марнской битвы, имеет и свои объективные причины. Германские армии быстро двигались вперед, наладить связь было трудно. Сыграл большую роль и тот факт, что германская ставка ошибочно считала победу обеспеченной и поэтому о связи не очень заботились. Но нужно указать на одно конкретное различие между германской и французской армиями — политического порядка.

Даже наши авторы грешат абстрактностью в оценке этих армий. В самом деле, мало еще сказать, что и та, и другая были армиями империалистическими, как нельзя смазывать и особых качеств империализма германского и французского.

В германской империи, как известно, наряду с главным и руководящим классом капиталистов, активнейшую роль играл (и играет) помещичий класс — прусское юнкерство, — придававший сугубо реакционный оттенок политике германского империализма. В германской армии во многом еще царил дух времен Фридриха II с его палочной дисциплиной, культом муштры, резкой гранью между буржуазно-помещичьим офицерством и массой просто „людей“.

Германское командование, полностью находившееся в плену традиций Садовой и Седана, оказалось оторванным от живой действительности боя и от немецкого солдата. Во французской армии, напротив, господствовал скорее дух буржуазного демократизма. Грань между командованием и рядовой массой была здесь менее резка. Основываясь на демагогических лозунгах буржуазной демократии, французское главное командование после первых поражений беспощадным террором (массовыми расстрелами) привело разлагающиеся части к повиновению. С другой стороны, расправа коснулась и французского генералитета. С первых дней войны была произведена крупная смена неспособных генералов, и это обновление явилось крайне живительным, обеспечив Жоффру известное единство и дисциплину в аппарате управления армиями. Этого единства в германском высшем генералитете на Марне уже не было. Достаточно вспомнить о трениях, которые все время имели место между Клюком и Бюловым.

Даже этот схематичный обзор указывает на чрезвычайное многообразие фактов, действовавших на Марне. Совершенно очевидно, что нужно прежде всего отвергнуть односторонность и абстрактность ряда теорий, которые бегло изложены нами. Неправильность ее станет еще более очевидной читателю, когда он полностью ознакомится с настоящим трудом. Искусство вождения миллионных армий и руководство их борьбой в тяжком столкновении сыграло свою крупную роль в исходе ее. Само собой разумеется, что роль оперативно-стратегического фактора может быть правильно оценена лишь при учете и всех иных факторов, действовавших в этом сложнейшем столкновении многих разнородных сил в Марнском сражении.