Опасения Жоффра целиком подтвердились: 6–я французская армия не успела даже форсировать реку Урк, прежде чем она сама попала в опасное положение вследствие контрманевра 1–й германской армии. Этой последней удалось выскользнуть из-под угрозы окружения и избежать разгрома. Подготовленный против нее союзниками маневр окружения не осуществился.
Отсюда следует само собой разумеющийся вывод[22], что «Марна» вовсе не является типичным случаем проявления флангового маневра в его «чистом» виде. Для «Марны» характерна, напротив, двойственность, отмеченная в приведенном выше определении Жоффра. Вторая стадия сражения в этом определении названа «расчленением неприятельского расположения». Автор одной английской работы[23] устанавливает, что «Марнская битва была an action of dislocation», т. е. процессом расчленения линии фронта. При этом указывается связь между первой и второй стадиями: вследствие удара по крайнему флангу, германское расположение вытянулось в его направлении, результатом чего явилась «the gap of dislocation», брешь, образованная расчленением. По определению официального французского труда, Жоффр «начал сражение маневром окружения, он закончил его маневром прорыва[24]».
Лиддел Гарт разделяет эту теорию Марнской битвы[25], причем он, ссылаясь на Камона, видит в ней типичный наполеоновский маневр. Однако Лиддел Гарт, как и многие другие, механически переносит тактические категории в сферу совершенно иных современных оперативных масштабов[26]. То, что происходило в наполеоновских битвах на линии одной армии, занимавшей легко обозримое поле, нельзя переносить механически на гигантскую линию сражения пяти армий, протяжением в 250 км. Французская официальная история войны указывает, что только в начальном периоде войны и, в частности, на Марне «французы в первый раз получили в действительности опыт „войны армий“ [27], причем в примечании сказано, что „война армий еще только намечалась при Наполеоне I, и армии, сформированные в 1870–1871 гг., всегда действовали отдельно“[28].
Наполеон никогда не имел против себя линии армий, вытянутой на 250 км. Впрочем, не совсем точно было бы сказать, что подобное развертывание нескольких армий совершенно отсутствовало в войнах прежних эпох. Схематически это имело место в ту эпоху в виде кордонного расположения армий. И уже тогда оно решительно осуждалось крупнейшими мастерами войны. „Неопытные генералы стремятся сохранить все“, — говорил Фридрих Великий[29], — и потому размещают войска повсюду». Наполеон по поводу расположения, занятою французскими войсками в войне в Испании в 1808 году, упрекал главный штаб за принятие «системы кордонов»[30].
Именно по такой кордонной системе располагались французские армии в первых войнах Великой французской буржуазной революции, когда еще не было опыта правильного использования новых массовых армий: в конце июля 1792 г. 106000 человек были разбросаны на северо-восточной границе на линии, длиной около 140 лье[31]. Подобным же образом располагались и армии коалиций. Жомини резко осуждал эту «кордонную систему Ласки» и требовал сосредоточения в этом случае атакующей массы против центра неприятельского расположения: «Если противник разделил свои корпуса на вытянутой линии с целью обороны, армия, как правило, для операции должна собрать свою массу в центре»[32]. Жомини гораздо правильней, конечно, выражает здесь наполеоновский принцип. В сражении 1796 г. на р. Минчо (после битвы при Лоди) ген. Болье расположился кордоном на правом берегу реки. Наполеон форсировал реку и прорвал австрийский центр. Говоря о действиях австрийского генерала, Наполеон писал: «Разбрасывая свою армию вдоль этой реки, он ослаблял себя»[33]. Сам Наполеон следующим образом излагал сущность своего маневра: «Когда с меньшими силами я находился перед противником более многочисленным, быстро сосредоточивая свою армию, я обрушивался, как молния, на один из его флангов и опрокидывал его; затем я использовал растерянность, которую этот маневр всегда производил в армии противника, чтобы атаковать его на другом пункте всеми моими силами».
Сен-Сир, говоря о расположении французской и австрийской армий на Рейне в 1800 г., дает следующие комментарии относительно такого кордонного расположения: «Крайняя длина линии, на которой были разбросаны обе армии, представляла огромные преимущества тому из двух генералов, кто способен был собрать в данном пункте наиболее быстро достаточные силы, чтобы раздавить противника»[34].
Мы недаром остановились на этом моменте. Расположение германской и союзных армий в Марнской битве действительно напоминало как бы гигантский кордон, протянувшийся от Парижа до Вердена. С точки зрения классической стратегии, такое расположение было бы отрицанием элементарных принципов военного искусства и давало в руки активному противнику легкий путь к победе. В 1914 г., разумеется, предпосылки расположения армий по вытянутой на огромном протяжении линии были совершенно иными, чем век тому назад. Но характерно, что оперативное мышление обеих сторон тяготело к принципу: фронт не должен иметь разрывов.
Этот последний момент надо подчеркнуть особо, иначе вся суть проблемы останется неясной. Когда мы говорим об армиях, которые действовали с обеих сторон на Марне, то под «армией» следует понимать нечто иное, чем в прошлых войнах. «Армия» в гораздо меньшей степени трактуется как самостоятельное, раздельно действующее войсковое соединение. В Марнской битве перед нами скорее связанная цепь таких армий, вытянутых в единый фронт. При этом совершенно недвусмысленно выдвигается тенденция к плотному примыканию флангов отдельных армий. Нередки случаи передачи корпусов из одной армии в другую. Фронт на Марне — это скорее непрерывное расположение корпусов, где границы между армиями носили зачастую лишь административный характер. Корпуса в свою очередь расчленены на дивизии, полки и т. д., и весь этот боевой порядок стремится к образованию сплошного, непрерывного фронта. Откуда возникла тенденция всюду прикрыться живым кордоном войск, избегая разрывов в их расположении, — это один из важнейших вопросов настоящего труда. Когда указывают, что брешь на Марне между 1–й и 2–й германскими армиями послужила причиной поражения, то этим, в сущности, ставится вопрос, который как раз и подлежит исследованию. Почему сыграла такую роковую роль эта пресловутая брешь между 1–й и 2–й армиями? Почему обе стороны, потерпев неудачу в охватывающем маневре, стали искать разрывов в расположении противника, чтобы проникнуть в глубь их?
На огромной части фронта сражения враги противостояли друг другу. Преимуществом союзников явилось охватывающее положение на флангах, что и послужило отправной точкой развития событий в Марнской битве. Но ведь известно, что это преимущество оказалось вовсе не решающим само по себе, так как удар с фланга был быстро и радикально парирован. Сила этого удара вовсе не соответствовала грандиозности расположения войск на сотни километров. Получилась, по аналогии, примерно такая картина, когда батальон атакует во фланг фронт корпуса; можно ли ожидать отсюда решительного результата? Не окажется ли гораздо более важным то, что происходит на остальной части фронта? На Марне получился именно такой результат: в конце концов, удар 6–й армии во фланг германского расположения сам по себе не имел решающего значения — его значение и роль определяются событиями, происходившими одновременно на всем гигантском фронте сражения от Парижа до Вердена.
