При таких условиях маневр неизбежно должен был замедлиться, а при наличии активности со стороны противника и вовсе остановиться.
Вывод отсюда вполне ясен: шлиффеновский маневр был обречен на неудачу в силу недостаточной подвижности наступающей массы[402].
е) Маневр не может преодолеть силы трения
Надо представить себе со всей ясностью, какую гигантскую силу сопротивления должна была преодолеть крайняя правофланговая армия — армия маневра по преимуществу. Речь идет вовсе не только о силе сопротивления противника, которая на отрезке 1–й армии была, в конце концов, незначительной. Во всех исследованиях не уделяется достаточного внимания тому, что главным образом эта сила сопротивления выражалась в тяжеловесности фронта наступления германских армий, растянувшихся вплоть до Вердена. Надо понять, что сила этой тяжести оказывала чрезвычайное давление на армию, игравшую главную роль в маневре охвата.
Во второй главе мы стремились показать, как эта сила инертности заставила Клюка повернуть на юго-восток. Небесполезно будет теперь еще раз вернуться к создавшейся тогда ситуации. Возьмем день 29 августа, день битвы при Гизе — Сен — Кантене.
В этот день 1–я германская армия, перейдя Сомму и продолжая преследование небольших сил противника, появлявшихся перед ее фронтом, вышла на линию Вильер — Бретоне (2–й корпус), Пруайар, Шольн, Нель (9–й корпус); 4–й рез. корпус в тылу достиг Альбера. Хотя 1–я армия обогнала приблизительно на один переход 2–ю, находившуюся в районе Сен-Кантена и восточнее на Уазе, это опережение было слишком незначительно. Напротив, в отношении трех прочих армий опережения вовсе не было: 1–я армия находилась на одной высоте с ними. 4–я армия форсировала Маас. 3–я склонилась к ней, образовав разрыв в 60 км со 2–й; 5–я армия все еще не могла преодолеть водной преграды Мааса.
События 29 августа дают яркое представление о том, какое, влияние оказывал на 1–ю армию весь остальной фронт наступления. Три левофланговых армии в результате битвы на Маасе сгрудились к востоку[403]. 2–я армия осталась изолированной. Ее положение и действия получили решающее значение для дальнейшего течения маневра. 27 августа Бюлов получил указание германского главного командования преследовать противника в направлении Ля-Фер — Париж. Но можно ли двигаться вперед при условии такого отрыва 3–й армии? В 17 ч. 30 м. Бюлов принимает первое решение: 2–я армия останется 28–го на месте, чтобы подождать подхода соседа слева. Но, узнав о дальнейшем продвижении 1–й армии вперед, в 20 ч. 30 м. Бюлов меняет это решение и принимает второе: два правофланговых корпуса (7–й и 10–й рез.) должны несколько выдвинуться. к юго-западу. В 20 ч. 50 м. Бюлов получает сообщение от 3–й армии, что она движется на юго-восток; следовательно, ждать ее нечего; в 23 часа Бюлов отдает приказ (третье решение) левофланговым корпусом (10–й и гвардия) сосредоточиться, севернее ручья Ирон, готовясь к форсированию Уазы. Утром 28–го поступает донесение авиаразведки о том, что Уазу прикрывают лишь слабые арьергарды противника. Бюлов решает, что бояться ему больше нечего, и отдает в 9 час. утра приказ (четвертое решение): правофланговые корпуса выходят на линию Флюкьер — Грансерокур — Урвиллер, выдвинув авангарды к Гам и Сен-Симон (на Сене); левофланговые форсируют Уазу с выходом на линию Рибемон — Сен -Ришмон[404].
Отдав эти распоряжения, Бюлов сам направляется в Сен-Кантен. Каково же было его удивление, когда, прибыв в Гомбльер, он находит там дорогу прегражденной цепью… французских стрелков. «Я расположил, — пишет Бюлов, — тотчас против этой линии те роты, которые как раз проходили мимо в этот момент, и остановил противника». Но одновременно он слышит гром орудий с юга и востока. Что произошло? Оказывается, 5–я французская армия, столь преждевременно снятая со счетов, атаковала 2–ю германскую армию как раз в промежутке между южной (правофланговой) и северной (левофланговой) группами. Бюлов бросает в этот разрыв 13–ю дивизию, только что прибывшую после осады Мобежа. Между тем бой разгорается. Самое худшее — нет точных сведений о положении на участке 10–го германского корпуса и гвардии. Опасаясь охвата их открытого левого фланга, Бюлов обращается с просьбой о помощи к 3–й армии, но получает отказ. Тогда он обращается в 17 ч. 30 м. к своему соседу справа: «2–я армия вступила в серьезный бой на линии Эсиньи-ле-Гран — Ормньи — Вульпе — Госьон. Кажется, что противник превосходит численностью. Просим, настоятельно 30–го оказать поддержку частям 1–й армии, в направлении на Эсиньн-ле-Гран». Но еще до того Бюлов приказывает непосредственно командиру 9–го корпуса (из 1–й армии) направиться к востоку, 17–я дивизия немедленно движется севернее Сен-Кантена в направлении к Гиз, 18–ю Клюк успевает задержать. Командующий 1–й армией на просьбу Бюлова пока что отвечает отрицательно, отправив следующее радио германскому главкому командованию: «1–я армия, выходя с линии Брей — Нель, атакует части противника, прибывшие из района Амьен — Марейль. Когда ему будет нанесено поражение, только тогда 1–я армия сможет поддержать 2–ю, если это еще необходимо».
30 августа утром, узнав, что 2–я армия все еще продолжает вести бой с противником, Клюк приказывает своей армии склониться на юг восток, левым флангом в направлении на Гюйс-кар.
«Это решение создало ситуацию сражения на Марне»[405].
Совершенно очевидно, что именно инертность фронта наступления, его тяжелое давление на волю командования 1–й армии сковали маневр.
«На наступающем крыле германских армий 1–я армия составляла маневренную массу, которая должна была реализовать охват французских сил»[406].
Что же могла 1–я армия противопоставить этой сковывающей движение инертности огромных масс корпусов, наступающих на пространстве около 200 км?
Первый показатель — масса, численность, ударная сила 1–й армии были недостаточны с точки зрения описанного нами наиболее критического момента маневра. Могли ли пять корпусов выполнить такую задачу, как окружение французских армий, западнее Парижа, и удар им в глубокий тыл? Уже этим оперативная эффективность 1–й армии была чрезвычайно ослаблена. Уже поэтому она была бессильна, по сути дела, бороться с процессами торможения, которые стихийно развивались на фронте остальной наступающей массы. В этом нельзя не согласиться с критиками Мольтке, справедливо указывающими на его отступления от первоначального замысла Шлиффена. Но эти критики не видят другой стороны дела. Помимо своей слабости, 1–я армия в этот момент уже безнадежно отстала. Правда, ее корпуса были чуть-чуть впереди соседней 2–й армии, практически же они были на одной линии фронта с ней. Попытаемся теперь определить, каково же должно было быть опережение 1–й армии против остальных 29 августа. Конечно, наши расчеты совершенно условны, так как судьба маневра была уже предрешена событиями предшествовавших дней (см. вторую главу).
Ясно прежде всего, что 1–я армия, как и намечал Шлиффен, должна была двигаться несколькими эшелонами, а не в одну линию. Шлиффен считал, что она должна была выйти в район Руана т. е. далеко на запад от Парижа. Но, ввиду очевидной непосильности этой задачи, Мольтке в директиве от 27 августа давал ее направление на Мант, непосредственно западнее Парижа, Учитывая рубежи, достигнутые фактически 1–й и 2–й армиями 29 августа, необходимо считать, что передний эшелон 1–й армии должен был выдвинуться, по крайней мере, на участок Бове — Клермон. Задача этого эшелона должна была состоять в возможно быстрейшем продвижении вперед к намеченной цели (Мант).
Допустим, что третий эшелон находился бы на линии, фактически достигнутой 29 августа, поддерживая контакт со всей наступающей массой германского войска. Между двумя этими эшелонами находился бы еще один, второй — приблизительно в районе Мондидье. Роль этого второго эшелона была бы чрезвычайно велика. В описанной ситуации посылка сравнительно небольшого отряда подвижных сил для овладения Компьеном вынудила бы к отходу всю британскую армию, расположенную на Уазе, и составила бы сильную и непосредственную угрозу для 5–й французской армии. Между тем, основная масса продолжала бы свое движение, западнее Парижа, осуществляя главное стратегическое задание.
