Бой на южной опушке леса продолжался, насколько можно судить по реляции Апраксина, около трех часов. Положение войск 2-й дивизии сделалось критическим: противник, продолжая теснить их фронтально, охватывал открытый правый фланг. Атака прусской пехоты оттеснила полки дивизии Лопухина, которые стали беспорядочно отходить в лес. Это был критический момент сражения: несмотря на ошибку в выборе направления главного удара, пруссаки получили возможность атаковать еще находящиеся в лесу русские войска (в основном 1-ю дивизию В. В. Фермора) непосредственно при выходе на опушку, не давая им развернуться в боевые порядки.

Сражение при Гросс-Егерсдорфе 19 (30) августа 1757 года.

Однако русская пехота встретила прусских кавалеристов с примкнутыми штыками, выдержала все их атаки, и они были вынуждены отступить. Тогда двинулась прусская инфантерия. Тяжелый бой продолжался несколько часов, преимущественно в центре русских боевых порядков. Левое крыло пруссаков действовало довольно успешно (на этом участке были наголову разбиты два русских полка — Нарвский и 2-й Гренадерский, а весь правый фланг 2-й дивизии русских дрогнул и начал отступать), но правое, которому назначено было нанести решительный удар русским, потерпело неудачу, хотя 2-ю дивизию начали оттеснять от леса и понемногу окружать. В этот момент в ходе боя произошел неожиданный поворот.

По северную сторону лесного массива, на южной опушке которого оборонялись войска 2-й дивизии, находился резерв в составе четырех пехотных полков (Воронежский, Новгородский, Троицкий мушкетерские и Сводный гренадерский) под командованием 32-летнего генерал-майора П. А. Румянцева. Он стоял без дела, не получая приказаний командующего армией, ибо руководство сражением со стороны Апраксина было весьма слабым. По своей инициативе Румянцев двинул свои полки прямо через лес, против всех канонических правил линейной тактики, поскольку такое движение можно было совершить только мелкими группами, на выручку 2-й дивизии.

Румянцев, командовавший бригадой во второй нашей линии, со своими полками пошел в обход, «продрался» через густой лес, на опушке которого показались отступавшие полки Лопухина, штыками ударил охватившим русскую линию прусским полкам во фланг и в тыл, смял и погнал их назад. Войска Румянцева пробились через лесную чащу, вышли на фланг охватывающего крыла пруссаков и, дав только один залп (по описанию Болотова), атаковали противника в штыки. Прусская пехота не выдержала удара свежих сил Румянцева, была опрокинута и обращена в беспорядочное бегство. Успех на данном участке предопределил победный исход всего сражения — Левальда постигла неудача и при попытке прорвать фронт русских полков справа и слева от Румянцева.

Этим временем по полю расстилался густой дым от горящих деревень, которые Апраксин специально велел зажечь, чтобы скрыть от пруссаков свои передвижения. За дымом вторая прусская линия, выступившая на подмогу первой, не смогла опознать неприятеля и открыла огонь по своим же бегущим товарищам, усилив панику. Командовавший же русским левым крылом генерал-аншеф Лопухин[44] воспользовался беспорядком в неприятельских рядах. С величайшей неустрашимостью повел он свои уцелевшие батальоны против прусских батарей. Три неприятельские пули пронзили грудь храброго командира — генерал Лопухин был смертельно ранен и попал в плен, но был тотчас отбит своими солдатами. Его отнесли в лес. Придя в себя, Лопухин спросил: «Ну что, гонят ли неприятеля?» Ему отвечали, что пруссаки разбиты. «Слава Богу! — воскликнул он, — теперь умру спокойно: я исполнил долг, возложенный на меня государыней!»

Битва длилась десять часов. Удара Румянцева пруссаки не выдержали: после разгрома кавалерии на левом фланге и наращивания русских контрударов (все же 55 тысяч против 24) Левальд, «на всех пунктах пораженный», велел ударить отбой и очистил поле сражения. Он отступил к Велау в величайшем порядке, без преследования со стороны русских. Только 5 сентября Апраксин двинулся вперед и вновь стал обходить правый фланг пруссаков у Алленбурга. Левальд, не приняв боя, отступил, причем русские не приняли никаких мер, чтобы помешать этому.

Инициативные, решительные, противоречащие шаблонам действия Румянцева представляли собой контраст с недостаточной маневренностью, злоупотреблением огневой тактикой, безынициативностью некоторых из числа командующих соединениями русской армии (например, генерала Сибильского, командовавшего войсками авангарда). В этом сражении ярко проявилось военное дарование П. А. Румянцева.

Пруссаки потеряли в этой битве более 2000 человек убитыми, не считая 3000 раненых и пленных. Было захвачено 29 орудий. Потери с русской стороны простирались до 4,5 тысяч, но зато русская армия была вчетверо многочисленнее прусской. Кроме Лопухина, мы лишились генерал-поручика Зыбина[45] и командира малороссийских казаков бригадира Капниста. Ранено было несколько старших начальников, в том числе артиллерии генерал-поручик Матвей Андреевич Толстой. Несмотря на тяжелые потери, настроение в армии оставалось приподнятым — путь на Кенигсберг был открыт. Фридрих, занятый тяжелой борьбой на юге и западе, ничем не мог помочь своей древней столице. Все ждали приказа выступить вперед.

Но победа при Гросс-Егерсдорфе не принесла никаких плодов России и не причинила особенного вреда Пруссии. Началось труднообъяснимое: во-первых, Апраксин, завершив «нечаянное» для русской армии сражение победой, не преследовал беспорядочно отступавшего неприятеля и вскоре потерял его из виду. Во-вторых, после победы, расчистившей ему короткую прямую дорогу к Кенигсбергу, он тем не менее продолжил ставшее уже ненужным обходное движение на Алленбург, удаляясь от Кенигсберга на юго-запад. После необычайно медленного марша армия пришла в Алленбург, и здесь 24 августа было решено отказаться от взятия Кенигсберга. Апраксин объяснял отступление желанием сохранить армию, страдавшую от недостатка снабжения и болезней. В донесении Конференции он даже попытался обосновать отступление «теоретически»: «…воинское искусство не в том одном состоит, чтоб баталию дать и выиграть, далее за неприятелем гнаться, но наставливает о следствиях часто переменяющихся обстоятельств более рассуждать, всякую предвидимую гибель благовременно отвращать и о целости войска неусыпное попечение иметь».

Таким образом, Апраксин после сражения не только отказался от преследования противника, но, сделав еще несколько переходов, 7 сентября собрал военный совет, который постановил «ввиду затруднительности довольствия армии провиантом» отойти к Тильзиту (на самую границу), где привести в порядок хозяйственную часть. После нескольких дней, которые армия провела в бездействии у Алленбурга, началось отступление, «произведенное весьма скрытно» — удивленные пруссаки узнали об этом только 15 сентября.

Объяснениям Апраксина мало кто верил. Отступление после победы и занятия большей части Восточной Пруссии было полной неожиданностью, чему, как писал А. Т. Болотов, «сначала никто и даже самые неприятели наши не хотели верить, покуда не подтвердилось то самым делом». Мемуарист, писавший эти строки спустя 30 лет, не преувеличивал.

15 октября М. И. Воронцов сообщал М. П. Бестужеву-Рюмину о «странном и предосудительном поступке» Апраксина: «…он и ко двору Е. И. В. чрез пятнадцать дней по поданном полном известии о воздержанной над прусским войском победе ничего не писал, и здесь ни малейшей ведомости о продолжении воинских операций в Пруссии в получении не имели, покамест, к крайнему сокрушению и против всякого чаяния, наконец от фельдмаршала получили неприятное известие, что славная наша армия за недостатком в провиянте и фураже вместо ожидаемых прогрессов без указу возвращается… будучи непрестанно преследуема и якобы прогоняема прусскими командами…»