— Молодец, — поблагодарил Иоську Иван Назарович, дав ему пять или шесть новгородок за усердие. — За теми стрельцами особливый досмотр держи до самого утра. И ежели сызнова учнут сватаживаться где ни то — дай мне знать без мешкотни. Ступай к делу.
«Не так просто они собрались в дому вора Михаила Хомутова, — смекнул Иван Назарович. — Хватились своих командиров! С тем спросом и к дьячку в дом влезли, выпытывали. Ну да все равно, догадались бы и сами, где их воры-командиры, коль от меня не вышли. Но славно то, что по домам разбрелись, должно, решили дожидаться прихода атамана Разина… Завтра я вас рейтарами еще не так пристращаю! По всякой малой оплошке буду хватать да под караул в глухую башню сажать! И перво-наперво пятидесятников побрать надо! Без головы и телу не дергаться… Чу, шум изрядный во дворе», — обрадовался, услышав, как кого-то силком волокут в приказную избу, а тот упирается крепко.
Дверь резко распахнулась, и на порог втолкнули человека в стрелецком кафтане, изрядно порванном на плечах и на груди, — не просто дался в руки рейтар. Возликовало сердце воеводы — особого труда не составило по дерзкому взгляду, по шрамам на лбу признать в подлазчике Игната Говорухина. Воевода прошел вперед, встал перед Игнатом, губы сами по себе разошлись в улыбке.
— Попался вор, чтоб тебе ершом колючим подавиться! Долго бегал, да моих лап не минул, — не скрывая радости, Иван Назарович потер ладонями, потом огладил бороду, нечаянно задел пальцем ножевой шрам на щеке. Чертыхнулся про себя — угораздило так нелепо попасть в прескверную историю! И то благо, что концы удалось схоронить надежно… Серые, с припухшими веками глаза недобро сузились, он снова обратился к Говорухину, который со скрученными руками за спиной стоял перед ним, двое рейтар держали вора за локти: — Сам все скажешь, с чем и откуда явился, аль сразу с дыбы спрос начинать?
Игнат смело тряхнул обнаженной головой — шапка где-то в лодке осталась, — разлепил разбитые в кровь губы:
— Спрашивай, воевода, мне таить от тебя нечего и в бирюльки играть мне не резон.
— С кем из Саратова приплыл? Где прочие воры-сотоварищи хоронятся? Много ли их, говори!
Игнат Говорухин кивнул головой на дьяка Брылева: пусть, дескать, тот сам на это ответит!
Дьяк, прочистив горло, с трудом молвил:
— Двоих в лодке пришлось порезать до смерти, а двое в Волгу пометались, во тьме найти не могли. Должно, утопли, батюшка воевода, а бедного Луку…
— Осетрам да в Волге утонуть! — насмешливо перебил дьяка Игнат, подмигивая дерзко воеводе, добавил: — Поутру атаман Степан Тимофеевич обо всем будет уведомлен моими казаками. Да и ты, Иван Назарыч, приготовься к лютому ответу — ведь по твою душу я пришел на Самару, аль все еще не понял этого? Неужто гнилой доской надумал Волгу перегородить, а? Что плечами жмешь, в самом деле позабыл Волкодава? Не может того статься, ночами, наверно, не спал, как спустили меня стрельцы из-под караула, не зря вечерами боялся свет в горнице зажигать, моей пули страшился!
Воеводе потребовалось немалое усилие, чтобы сдержать себя и не смениться в лице от дерзкого вызова. Через силу напустив на себя беспечность, ответил Говорухину:
— Как же не помнить столь лихого разбойника! Все кнуты по тебе плачут, а кат Ефимка так просто извелся, тебя на дыбу никак не дождется… И вот пришел его счастливый час, потрудится на славу, — съязвил воевода, а внутри что-то дрогнуло под сердцем. Поневоле в сознании стал вопрос: отчего столь предерзок и бесстрашен пойманный Волкодав? На что-то ведь надеется! Или думает, что его снова будут стрельцы воровских сотников стеречь? Нет, мил дружок, около тебя встанут теперь дети боярские, с этими стражами не сговоришься! Воевода бережно выдохнул, чтобы притушить невольное сердцебиение, повернулся к дьяку.
— Жаль, что других воров упустили! Этот врать учнет, а проверить будет не по кому.
— Волкодав Луку до смерти задавил, — вздрагивая всем телом, проговорил дьяк. — Лука в лодку первым прыгнул, на Игнашку навалился, а он, бес истинный, ему голову глазами на спину повернул… Хрустнуло так, что меня едва не стошнило.
— Говори, вор, близко ли твой разбойный атаман Стенька? — снова приступил Иван Назарович с расспросом. — Велика ли его сила?
— Отчего ж не близко, воевода. Гораздо ближе, чем ты думаешь! — с веселой улыбкой ответил Игнат Говорухин. — И то понять можно, что атаману ведомо твое нетерпение повидаться с ним да словечком ласковым перекинуться. Торопится атаман опосля гостеваний у Лутохина и к тебе в гости. Только на день раньше из Саратова ушли ваши стрельцы, а ведь они вчерась поутру прибыли. Стало быть, готовь к утру самовар, воевода, у тебя будем чай пить вкупе с атаманом, ежели не сбежишь… А о силе атамановой рати поспрошай у астраханского воеводы Прозоровского, тот видел всю силушку казацкую да стрелецкую, вот только всю сосчитать не смог, говорят, головушка закружилась, с раската упал! — захохотал Игнат, видя, как не сдержал воевода нервы, сменился в лице.
— Троих рейтарских солдат воры мало не до смерти побили, — продолжал жаловаться Яков Брылев. — Счастье, что на сонных навалились. А у них и пистоли, и сабли с ружьями в лодке были укрыты. Ох, Боже мой, что будет…
— Да нешто к таким воеводам-нелюдям с пряниками ездят? — засмеялся Игнат Говорухин. — С ружьями и саблями всенепременно! Еще, правда, можно и с доброй веревкой! У нашего городничего, думаю, сыщется подходящая!
— Замолчи, подлый изменник! — взъярился Иван Назарович и кулаком замахнулся ударить, но сдержался от соблазна избить воровского заводчика тут же, отступил к столу. — Позрим к утру, кто висеть будет, а кто около плясать. Сказывай, где прелестное письмо от вора Стеньки? С кем из самарян успел сойтись в воровском сговоре, ну-у?
Игнат, не задумываясь, ответил, что никакого письма с ним нет, а какое было, то саратовский воевода отнял, не позволил до Самары довезти, чтоб и здешний воевода мог почитать заместо заупокойной молитвы. А на Самару он прибыл для подгляда о здешней ратной силе, не поспели ли часом сюда московские стрельцы. Да, видно, московским боярам не до далекой Самары, свои вотчины под столицей стерегут. Со здешними людьми он ни с кем не встречался и в сговор не вступал, только думал поутру, смешавшись с посадскими людьми, войти в кремль и самолично все высмотреть. Да по кабакам хотел всякий стрелецкий разговор послушать, чтоб знать атаману, насколь надоел им тутошний воевода. И все это потом свезти к Степану Тимофеевичу тем же днем.
Воевода слушал, стараясь понять, где вор Игнашка говорит истину, а где изворачивается. Дослушав, повелел Брылеву:
— Сведите в пытошную к кату Ефимке да поспрошайте с пристрастием, не подзабыл ли подлазчик нечто для нас важное. А наипаче, с кем успел войти в сговор, от какого изменщика тесными проулками и во тьме ночью крался? Коль не скажет, бить нещадно кнутами и ободранным в кровь под раскатом закопать в землю по самые уши. Так-то не враз сбежит, как сбежал из саратовской пытошной… Любо ли так тебе будет, воровской гонец? — И воевода со злорадной усмешкой глянул в глаза Игната.
Игнат смолчал и предерзко посмотрел в лицо воеводы, хотел что-то ответить, да передумал, отвернулся. Брылев передал приказание воеводы настороженным около Говорухина рейтарам:
— Волоките вора в пытошную да взбудите Ефимку тотчас. И я следом за вами тамо же буду.
Говорухина вывели под руки, подталкивая в спину копьем бердыша. Дьяк, заперев за рейтарами дверь, спросил воеводу, что делать со стрельцами, которые тайно собирались в доме сотника Хомутова.
— От них нам ждать воровского бунта в первую голову. По отцу и сыновья, а по сотникам их стрельцы-приятели.
Воевода влажными пальцами медленно сгреб бороду в кулак, постоял в раздумье, скосил глаза на окно, за которым стояла ночь, темная, с редкими сквозь тучи звездами, да время от времени мимо окна туда-сюда прохаживались рейтары в железных шапках и с ружьями.
— О стрельцах поутру рассудим, кого когда прибрать в темницу. Нешто и на сотню Юрка Порецкого надежда крепкая? Не к добру куры на насесте раскричались, не с великой преданности великому государю и царю и эти стрельцы не так давно баламутились, писали в челобитной на Москву, что получают от казны три деньги в день, куда хошь, туда и день! Опосля челобитной, воровски писанной в кабаке кем-то из твоих приказных людишек, дьяк, и на них нам никак не положиться безоглядно. А рейтары? Все ли готовы животы положить за государя? Господь только знает. Ведомо тебе, дьяк Яков, что ежели отстанет от кого Бог, то покинут и добрые молодцы…
