Все свободные от весел вскинулись на ноги — только что улеглись было дать телу роздых! — стали вглядываться вперед: сверху шли под веслами два легких челна. Давыдов вынул из-за пояса пистоль и пальнул вверх — громкое эхо прокатилось над Волгой. Челны тут же довернули левее и властно окликнули:
— Кто вы и откудова? Ежели воровские люди — откроем стрельбу из пищалей! Нас немало здесь!
— Голова казанских стрельцов Давыдов! Из Саратова. А вы зачем пустились по Волге? К ворам бежите?
Человек в форме рейтарского ротмистра, стоя с ружьем наизготовку, дал знак подойти к стругу вплотную и, когда челн стукнулся о борт, вскинул голову, вгляделся. Бледное, узкое лицо с русыми усами и со светлыми, как у северянина, глазами казалось весьма утомленным. Ротмистр, вглядевшись в стрелецких командиров, задержал взор на Давыдове, облегченно вздохнул.
— Узнал я тебя, стрелецкий голова. Видел при твоем отплытии из Синбирска. Дайте руку.
Назарка Васильев склонился через фальшборт струга, протянул руку, ротмистр вцепился в нее крепкими пальцами, пятидесятник почти втянул его на палубу.
— Ротмистр рейтарской службы, прозываюсь Марком Ароновым, послан из Синбирска от тамошнего воеводы князя Милославского. — По произношению ротмистра Тимофей Давыдов понял, что Марк из иностранцев, то ли поляк, то ли литвин обрусевший, каких ныне на службе у великого государя много. — Велено мне спуститься до Саратова за всеми возможными новостями о воре и разбойнике Стеньке. Вам он, песья кровь, не попадался?
Тимофей Давыдов с грустной улыбкой глянул на молодого еще и не нюхавшего, похоже, пороха ротмистра, на его людей: в обоих челнах было по пять человек. Синбирские стрельцы, удерживая челны близ струга, изредка взмахивали веслами, ожидая, чем кончится разговор старших.
— Кабы Стенька Разин попался нам где ни то, ротмистр, то не беседовать бы мне с тобой… разве что случайно встретились бы на небе. И тебе далее нет резона идти, потому как я только что из Саратова. Прикажи своим стрельцам вязать челны к корме струга и подниматься сюда. Теперь уйти бы счастливо от воров… Затылком чувствую, гонятся они за нами, ежели только саратовские посадские о нас известили атамана.
По знаку ротмистра оба челна подошли к корме, стрельцы привязали их канатами, поднялись на борт, и струг снова, хлопая парусом, при слабом попутном ветерке и на веслах пошел вверх.
— Через час, глядишь, и солнышко выйдет, туман пропадет, а там и переволока недалече, — закончив пересказ саратовских дел, сказал стрелецкий голова ротмистру. — Перетащимся в Усу да и далее к Синбирску погребем. Обскажем все как есть воеводе князю Милославскому, чтоб ждал вскоре негаданных гостей с Понизовья, разрази их гром!
Марк, худощавый и неестественно белолицый из-за какой-то болезни, наверно, а может, порода такая, уточнил:
— До переволоки часа три грести на вашем струге. Челны быстрее прошли бы.
— Только бы коней затребовать нам без мешкотни на переволоке, — подал голос Назарка Васильев и добавил от кого-то слышанное: — Сказывают, что в иную пору переволокщики дурят на чем свет стоит, деньгу непомерную выжимают!
— Чать, не купцы мы, чтоб торговаться из-за каждой полушки, а на ратной службе, — угрюмо ответил Давыдов, огладил влажные от тумана усы, поглядел на восток — заря занималась во все поднебесные просторы, оранжево-красная; над правым, туманом укутанным гористым срезом берега было сыро, сумрачно, даже беспокойные чайки не решались подняться над волнами в поисках добычи. Откуда-то из лесистого овражка доносился крик кукушки…
Еще раз сменились на веслах, посадив синбирских стрельцов, стрелецкий голова порадовался нечаянной «находке»: и гребцов стало больше, и десять пищалей не будут лишними в драке с донскими казаками.
«Может статься, и без драки счастливо проскочим до переволоки, а там мы уже и дома, — размышлял про себя Тимофей Давыдов, вышагивая на носу струга — три широких шага туда, три обратно. — Надо было при себе оставить хотя бы один струг, побольше этого, с пушкой, — запоздало пожалел стрелецкий голова. — Мои стрельцы, должно, вокруг Жигулей пошли, не будут переволакиваться, струги-то большие, не на челнах. Мимо Самары пройдут…»
Навстречу некстати потянул восточный от Самары ветерок, захлопал парус, и Давыдов повелел его опустить.
— Теперь туман быстро уйдет, сгонит его от воды, — сказал за спиной сотника Марк Портомоин. — Можно будет хоть назад оглянуться. А то идем, будто слепые богомольцы, благо на воде кочек нету спотыкаться…
Но лучше бы туман и не рассеивался! Едва его густая пелена, ветром сбитая, очистила водную ширь, как сзади, словно удар палки о пустой огромный горшок, донесся издалека глухой ружейный выстрел. Тимофей Давыдов даже подскочил на месте, замер на миг, соображая, не почудилось ли ему, и побежал мимо встревоженных гребцов на корму.
— Кто там, а? — еще не видя погони, но почувствовав ее кожей, спросил он. Бывалый кормщик внешне спокойно ответил:
— Да кому ж быть, как не казакам Стеньки Разина! Вона как гонятся на своих длинных челнах, ажио весла гнутся! И откель в руках сила дьявольская, устали не ведают!
Тимофей Давыдов, подавив в груди готовый вырваться наружу стон отчаяния, напряг зрение — так и есть! За ними гнались не менее двадцати, а то и все тридцать — за далью не сосчитать! — быстроходных казацких челнов. Весла часто взлетали над водой и снова исчезали… Без труда можно было видеть, что работают ими не новички, а люди, свычные к гребле.
— Передовая воровская ватага! — догадался стрелецкий голова и, не оборачиваясь, сказал Портомоину, будто тот сам этого не видел: — Смотри, как легко-то идут!
Рядом с Тимофеем Давыдовым, по другую сторону от сотника Портомоина, встал рейтарский ротмистр, за ним приподнимался на носки более низкий ростом Назарка Васильев. Ротмистр, и без того белый лицом, явно взволновался непредвиденной встречей, посмотрел на челны, потом на волжский берег, прикидывая, далеко ли до знакомых переволок.
Давыдов обернулся к стрельцам на веслах, стараясь голосом не выдать волнения, громко сказал:
— Братцы! Нажмите на весла, сколь есть сил! За нами в трех верстах гонятся воры-казаки! Ежели изловят — пустят по Волге! Не жалейте рук, будем чаще меняться!
— Вот незадача получается, а? Мы от горя тетеримся, а оно к нам голубится! — буркнул низкорослый кормчий, оглядываясь.
Тимофей Давыдов, еще раз вспомнив недобрым словом покойного теперь астраханского воеводу Прозоровского — от его попустительства воровские бунтовщики и размножились! — не сдержался от бессмысленного теперь укора:
— Любо ли вам такое видеть, а? Донская портомоина и на Волге воду замутила! — И еще раз к своим стрельцам: — Эгей, братцы, навались! Аль наши затылки наковальни, чтоб всякая сволочь молотком била!
Гребцы налегли на весла, и струг заметно прибавил ходу, но видно было, что без попутного ветра от казаков все едино не уйти: расстояние не так быстро, но все же заметно сокращалось.
— На переволоке придется струг бросить, не дадут казаки перетащиться в Усу, — с сожалением выговорил ротмистр. Стрелецкий голова глянул на него, как на сошедшего с ума, — тут самим бы как соскочить в удобном месте, а он струг думает переволакивать! С языка сорвалось горькое и запоздалое осуждение:
— Эх, кабы воеводе князю Милославскому пораньше-то поставить здесь добрую стрелецкую заставу с пушками!..
Но что горевать о несбыточном, когда супротивник с каждым получасьем сокращал не менее четверти версты! Гребцы на струге сменялись, а тех дьяволов будто и усталость не берет! Хотя нет, их челны тоже на время замерли с опущенными веслами, казаки поменялись местами, и весла вновь засверкали в лучах солнца, поднявшегося над левобережными лесами, в затонах и протоках. Стрелецкий голова все чаще и чаще поглядывал на левобережье. «Можно и туда ткнуться… Да не выберешься из низин без знающего человека, в зыбун угодишь, — лихорадочно соображал стрелецкий голова. — Нам ведь надо не к Самаре, а к Синбирску пробиваться!» И он впился ищущим взглядом в правый берег: вдоль воды узкая песчаная или каменистая полоска, затем отвесная стена известняка, с причудливо вымытыми в дни высокого паводка норами, словно здесь поселились стаи волков со своими выводками.
