— Князь воевода Милославский из кремля выслал подмогу воеводе Борятинскому! — послышался хрипловатый обрадованный выкрик за их спинами. У атамановых посланцев тревожно стукнули сердца: теперь бой станет для казаков намного труднее!
— Московские стрельцы полковника Бухвостова пошли! То-то воры завертятся, как на горячей сковородке!
— Эх, теперь бы тому Бухвостову да под хвост из острожских пушек ударить! — прошептал Никита Игнату, склонив голову к плечу товарища. — Я уже добрый десяток листков между стрельцами обронил, пока мы продирались по валу.
— А я видел мельком Тимошку Лосева, он мне знак добрый подал. С Ермолайкой шли вместе. Знать, дело потихоньку делается. Чу, позрим в поле. Дайте, братцы, выглянуть, каково там? — Игнат придвинулся к частоколу, рядом втиснулся и Никита.
А по всему городскому валу снова разноголосые крики, оханье и проклятия. Никита с Игнатом кое-как изловчились и втерлись между посадским и стрельцом.
— Эх, славно как бьются! — воскликнул Игнат Говорухин и взмахнул над лохматой головой шапкой, зажатой в руке, а за кого радеет, поди узнай! — Под Самарой нам такого сражения не довелось увидеть, потому как самаряне город отдали без кровопролития. — И опять поди разберись, осуждает ли человек самарян, нахваливает ли? Посадский глянул настороженно, признал его за дитя боярское.
— Что бежал-то из своей Самары? Воеводу своего бросил, службу бросил? Думаешь, здесь за спинами наших стрельцов отсидеться? Зря думаешь… — и осекся на полуслове.
«Ай да молодец, посадский!» — едва не вслух похвалил его Никита, видя, что посадский раздраженно отвернулся от Игната, опасаясь, не лишнего ли сказал. Никита сам продолжил удачно начатый разговор:
— Не знаю вашего воеводу, братцы, облыжно говорить не буду… А супротив нашего Алфимова не только городские и посадские с гулящими поднялись, но и стрельцы, да еще и со своими сотниками! Он, пакостник, — ввернул-таки Никита словцо позлее, — у тамошнего сотника Хомутова, пока тот с стрельцами ходил на Понизовье к Саратову, женку пытался ссильничать. Та не далась, так он ее кинжалом заколол до смерти! — Сделав небольшую паузу, давая время осмыслить то, что сказал, Никита продолжил, не притишая голоса: — Ну, стрельцы, вестимо, и взялись за бердыши, взъярились на душегуба. Тут и прочие вины перед народом припомнили, спустили воеводу охладиться на волжский стрежень… Вот так у нас было, братцы!
— Надо же, тать придорожный, — проворчал соседний стрелец, рябоватый, с настороженными светло-желтыми глазами. И лицо какое-то с желтизной, словно ремесло этого стрельца связано с красками.
— Хотя и грех о покойнике худо говорить, — добавил Никита, — однако самарские стрельцы по древнему закону кровной мести поступили… Неужто за такого воеводу кто свою голову станет подставлять под казацкую саблю? Вот и разделились — стрельцы и горожане теперь у Стеньки Разина, а мы с другом к вашему воеводе прибежали… Ежели имеете каких знакомцев в Самаре, может быть, и увидите их, каких на валу, каких в поле.
А в поле, куда Никита между разговором поглядывал с замиранием души, бой на время притих. Повстанцы перестраивались. Да и воевода Борятинский, на время оставив потрепанные полки, сам кинулся в угон за несколькими сотнями рейтар, которые, не выдержав удара конных казаков, самовольно слишком далеко отбежали от поля боя и теперь табунились едва ли не у Свияги, около леса.
— Татарские мурзы, должно, кинули воеводу, — с презрением высказался желтолицый стрелец, переминаясь с ноги на ногу. — Худые из них рейтары, не хотят воевать.
— А мне сотник сказывал, — добавил его более солидный по виду и возрасту сосед, не иначе как десятник, — будто воевода князь Юрий Никитич жаловался воеводе Милославскому, что многие командиры в его полки и по сей день не явились, и тех полков, дескать, водить на сражение некому. А иные начальные люди полков Зыкова и Чубарова, на Москве взяв государево жалованье, и по сей день живут в своих деревнях. Вот так-то!
— Лихо! — со злостью хохотнул Игнат Говорухин. — Зато стрельцы завсегда под рукой, стрельцы с казаками будут биться, а иные дворяне и служилые люди с жалованьем в своих домах отсиживаются! Эва, гляньте, братцы, Степан Разин, похоже, сызнова в бой кидается!
— Да-а, — протянул взволнованно желтолицый стрелец. — Тяжко будет князю Юрию Никитичу! Как бы и вовсе не побежал… Тогда и нам недолго торчать над частоколом!
Ему не ответили. Все смотрели в поле, где, пополнив отряды свежими со стругов людьми, казацкий атаман, надвигая в одном строю со стрельцами пушки, пошел на новое сражение. Ухнул артиллерийский залп, пороховым дымом заволокло передние ряды стрельцов и вооруженных ружьями посадских, пешие рейтары и московские стрельцы ударили ответным залпом. Били почти в упор, саженей с двадцати, ни те ни другие не уступали поля боя. Побитых и раненых убирали в тыл к обозу, на их место вставали новые стрелки, перезаряжали пищали, и снова залпы…
— Батюшки, смотрите, братцы-ы! Московские стрельцы отпятились! — заголосил Игнат Говорухин, высясь над стрельцами и посадскими на полголовы. — Вот так надежда государя! Вот тебе и хваленые ратники! — А сам опасается, как бы излишним ликованием не выдать себя.
— Что же они творят, а? Теперь казаки на воеводу Борятинского кинутся с двух сторон! — заволновались не без основания дворянские ополченцы, кучно стоявшие неподалеку от Никиты Кузнецова и смелого на речи посадского. — Вот так московские стрельцы-ы! На кого же тогда надеяться?.. Уходят, пятятся чертовы раки…
И в самом деле, московский стрелецкий полк Бухвостова, против которого Степан Тимофеевич выслал на сражение обученных стрельцов понизовых городов, не выдержал пищального боя, не отважились они меньшим числом сойтись на рукопашную драку, зная, что не с посадскими черными обывателями придется схватиться, и отступили к кремлю… И тут на пеших рейтар Борятинского налетели скорые на сабельную сечу конные казаки. Никита готов был поклясться, что среди скакавших казаков он хорошо различил по одежде самарских конных стрельцов с Михаилом Хомутовым во главе.
Навстречу казакам вылетели конные рейтары. Встреченные пулями, казаки ответили такими же густыми выстрелами и ударили в копья и сабли… Опять все смешалось, завертелось, как всегда бывает, если две конные массы, сшибившись, делятся на пары дерущихся всадников или на скачущих один мимо другого, и тут чей глаз метче окажется, чья рука проворнее, чей клинок крепче и чей навык к кровавой сече гораздей.
— Пятятся! Пятятся рейтары! — возликовал было Никита Кузнецов, но, опомнившись, сжал лицо горячими пальцами, словно закрывая не в меру болтливый язык. Притишив голос, добавил с напускной жалостью: — Господи, что же там творится? Отчего московские стрельцы струсили и не спешат на выручку воеводе Борятинскому и его рейтарам?
И быть бы воеводе Борятинскому крепко битым, если бы на его мольбы, переданные через нарочных, воевода Милославский не выслал из кремля еще полк московских стрельцов. Приметив спускающиеся к полю сражения ряды, казаки, опасаясь быть пострелянными в спину, бросили помятых рейтар и дворянское ополчение, поспешно отошли к своим стрельцам с пушками, которых Степан Разин не мог всех кинуть против Борятинского, пока в кремле и в остроге сидели ратники Милославского и дети боярские… Надо, надо было как-то брать поначалу город, а потом и воевод добивать! Что скажут атаману посланные с письмами его охотники?
— Теперь передых в поле будет, — понял Игнат Говорухин, вытер широкой ладонью взмокший лоб. Удивился: — Вот, зри, Никита! В сече не был, а потом весь прошел! Чем бы нам пообедать? А что это, братцы, за гам на стене? С чего крик-то?
Шагах в тридцати от них, ближе к угловой башне над волжским берегом, стрелецкий сотник кричал на своих подчиненных и размахивал зажатой в кулаке бумажкой.
Никита Кузнецов неприметно подмигнул товарищу, с хитринкой в голосе:
— Должно, сызнова стрельцам читают указ великого государя и царя Алексея Михайловича. Сказывали, будто указ писали писарчуки приказной избы и вручали каждому десятнику и пятидесятнику, чтоб на стенах читать еще и еще, к лучшему запоминанию. — Отступив на шаг, с большой заинтересованностью обратился к соседу стрельцу: — У тебя, часом, не государев ли указ из кармана топорщится малость мятым углом, а? Чти и нам его…
