Мое прикосновенье,

Мой сладкий поцелуй —

Как светлое забвенье,

Как пенье вешних струй.

Воздушное лобзанье,

До истощенья сил —

Как сладость приказанья

Того, кто сердцу мил.

Оно легко змеится

Вдоль тела и лица —

И длится, длится, длится.

Как будто без конца.

Ты была так близко. Я тебя хотел.

Я влюблен в движенье двух согласных тел.

Я шептал желанью: «Полно. Перестань».

Тщетно: между нами вдруг исчезла грань.

Я тебя лелеял, как лелею стих,

Я мечтой касался жадных губ твоих.

Я не мог преградой взор свой обмануть,

Видел руки, плечи, видел шею, грудь.

Видел свет лилейный тела твоего,

Льнул к нему желаньем и ласкал его.

Я всего касался, я владел тобой,

И дышал над нами сумрак голубой.

И в глазах влюбленных отразив твои,

Я был счастлив — полным счастьем, в забытьи.

Я с тобой был замкнут в сказочный предел,

Тесным сочетаньем двух согласных тел.

Я нарвал черемухи душистой,

Освеженной утреннею мглой.

Как в ней много пьяности росистой.

Милая, скорей окно открой.

Я тебя к тебе самой ревную,

Я тебя так тесно обовью,

И тебя цветами зачарую,

И тебя росою напою.

Предо мною тонкая преграда,

Сквозь стекло видна твоя кровать.

Нет, не надо твоего «не надо» —

Дай тебя мне всю поцеловать.

В твоем саду был сказочный цветок,

Такой воздушный, тонкий, шелковистый.

К его коронке, трепетной и мглистой,

          Не прикасался мотылек.

Мы были вместе в нежной чаще сада,

Мы были тесно-тесно сплетены.

Нам было странно, душно от весны,

          Но наше сердце было радо.

Мне приглянулся сказочный цветок,

И прикоснулся я к нему невольно.

И ты шепнула: «Милый! Больно, больно!»

          Смотри! Уж сломан стебелек!

Твой страх исчез. И ярким блеском взгляда,

И связью рук мы были сплетены.

Нам было сладко, душно — от весны,

          От пересозданного сада!

Тропический цветок, багряно-пышный арум!

Твои цветы горят ликующим пожаром.

Твои листы грозят, нельзя их позабыть,

Как копья, чья судьба — орудьем смерти быть.

Цветок-чудовище, надменный и злоокий,

С недобрым пламенем, с двуцветной поволокой.

Снаружи блещущий сиянием зари,

Светло-пурпуровой, — и черною внутри.

Губительный цветок, непобедимый арум,

Я предан всей душой твоим могучим чарам.

Я знаю, что они так пышно мне сулят:

С любовным праздником в них дышит жгучий яд.

Мы боимся — мы делим — дробим

Наш восторг пред возникшей картиной.

О, хоть раз я хочу быть любим

С беззаветностью — пусть хоть звериной!

Хоть звериной, когда неземной

На земле нам постичь невозможно.

Вот, ты чувствуешь? Сладко со мной?

Мы не бледно забылись, не ложно.

Утомившись, мы снова хотим,

Орхидейным подобные чашам.

Мы с тобою весь мир победим,

Он возникнет чарующе-нашим.

Ты качаешься в сердце моем,

Как на влаге — восторг отражений.

Мы с тобою весь мир закуем

Красотою змеиных движений!

Я был желанен ей. Она меня влекла,

Испанка стройная с горящими глазами.

Далеким заревом жила ночная мгла,

Любовь невнятными шептала голосами.

Созвучьем слов своих она меня зажгла,

Испанка смуглая с глубокими глазами.

Альков раздвинулся, воздушно-кружевной.

Она не стала мне шептать: «Пусти… Не надо…»

Не деве Севера, не нимфе ледяной

Твердил я вкрадчиво: «Anita! Adorada!»

Тигрица жадная дрожала предо мной —

И кроме глаз ее, мне ничего не надо!

Красивый зверь из тигровой семьи,

Жестокий облик чувственной пантеры,

С тобой я слит в истомном забытьи,

Тебя люблю, без разума, без меры.

Я знал давно, как властны все химеры,

Я предал им мечтания мои.

Но ты даешь мне сладость новой веры,

Даешь мне знать о новом бытии.

Различности в слиянии едином,

Кошачья мягкость с женской красотой,

Лик юноши, плененного мечтой.

Влюбленный ангел, с помыслом звериным,

Возьми меня, скорей, мой нектар пей,

Ласкай меня, люби меня, убей!