Хотя формально Эфиопии удалось отстоять свой суверенитет, в последующие века ее раздирали усиливавшиеся внутренние раздоры и распри влиятельных правителей и высшей знати. К началу XIX в. центральной власти по сути дела уже не было, ибо провинции Тигре, Амхара, Шоа, Годжам и другие стали самостоятельными княжествами. Распаду средневекового эфиопского государства с конца XV в. немало способствовали набеги и завоевания кочевых ллемен галла, которые в конечном счете захватили весь юг Эфиопского плоскогорья, образовав выдававшийся на север до озера Ашанге анклав. В этническом составе населения над амхара численно возобладали галла, которые в это время лишь частично переходили к земледелию и только начинали образовывать первые племенные союзы. Серьезным препятствием на пути развития Эфиопии были, кроме того, ее изолированное положение и удаленность от центров заморской торговли, находившихся на побережье Красного моря.

На остальной территории Восточной и Юго-Восточной Африки многие племена и народы к концу I тысячелетия н. э. в процессе общественного развития также достигли границы между родовым обществом и раннегосударственными формами организации. От этого периода остались прекрасные творения из камня, железные орудия, керамика и разнообразные золотые украшения.

Хинтерланд «зенджа» (так многие арабские путешественники называли в своих сообщениях побережье; слово это до сих пор звучит в наименовании «Занзибар») — Кения, Танзания, Уганда — продолжал развитие великих традиций африканского палеолита и неолита. Здесь на протяжении последующих столетий развивались цивилизации железного века и складывались их центры. Для этого этапа равно типичны как огромные земляные валы Биго в Уганде, так и многочисленные каменные поселения, окруженные террасами и толстыми стенами. На границе Танзании и Кении археологи обнаружили руины большого поселения и стершиеся следы старых террас.

Один из специалистов по древнейшей и древней истории Африки писал по этому поводу: «Я полагаю, что город насчитывал 6300 домов на галечных склонах возвышенностей и свыше 500 — в долинах, где погребений было еще больше». Численность населения «колебалась, возможно, между тридцатью и сорока тысячами человек, но я даже допускаю, что это преуменьшение». Здесь еще многое по сей день остается загадкой, о многом мы можем лишь строить предположения. Точно не установлен, например, возраст развалин в Энгаруке, мало что известно о его жителях, но высокий уровень культуры тогдашнего населения не вызывает сомнений. О нем свидетельствуют не только руины Энгаруки, но и другие многочисленные развалины монументальных каменных строений, очень рационально разбитые террасы, оросительные сооружения, улицы, кузницы, рудники, а также впечатляющие наскальные рисунки.

Богатый археологический материал (жернова, шлаки, разбитые литейные формы и т. д.) позволяет заключить, что в этой местности жило оседлое население, занимавшееся земледелием. Жители строили на склонах холмов террасы для орошения, с большим мастерством изготовляли железные орудия, успешно занимались сельским хозяйством. В этих поселениях, появившихся около 700 г. н. э., несомненно, был постоянный излишек продуктов питания. Большое развитие получили ремесла, в частности очень рано привилегированное место в обществе заняла каста кузнецов.

Однако в этот период земледельческое население Восточной Африки в целом, по-видимому, еще не вышло за пределы родового общества и племенной организации. Действовала система кровного родства, с которой была вынуждена считаться родо-племенная знать. Только после того как начавшееся с XIV в. продвижение с севера и северо-востока кочевых скотоводческих племен и выделение в восточноафриканском Межозерье правящей верхушки вызвали сложные социальные процессы расслоения и перемешивания общества, в недрах консолидировавшегося на протяжении многих веков родового строя ускорились процессы экономической и социальной дифференциации и образования государств. Крупные государства сложились в Межозерье в XVIII — начале XIX в., но им предшествовали ранние государственные объединения, одним из которых была «империя» Китара-Буньоро на территории Уганды (см. гл. IV, 2.2).

Хотя до сих пор не обнаружено свидетельств торговых контактов и связей поздненеолитических селений восточноафриканского хинтерланда с побережьем, именно такие связи при равных условиях развития в Зимбабве, Мозамбике и других районах к югу от Замбези, по-видимому, послужили стимулом к появлению более высоких форм общественного устройства.

О них говорят мощные стены археологического комплекса Зимбабве, очень крупные остатки рассеянных на большом пространстве монументов того же периода, стоящая на холме резиденция Мапунгубве в Северном Трансваале (Южно-Африканская Республика). На территории от берега Индийского океана до центральных областей Зимбабве найдено более 300 руин каменных строений. Здесь же обнаружены тысячи выработанных месторождений золота, меди, железной руды, цинка. До бесконечности, кажется, тянутся следы террасных посевов, оросительных каналов, каменные развалины поселений и кладбищ. Тут раскопан и колодец, пробитый в скале на глубину 12 метров. Это все немые свидетели давно погибшей высокоразвитой культуры. Европейцы, видевшие «акрополь» (так они назвали крепость на горе), «храм», огромное, искусно построенное здание в виде эллипса, стоявшее в долине, террасные сооружения вокруг, не могли и не хотели поверить, что это творение рук предков народа шона, тех самых насельников этой местности, которые продолжают вести кочевой образ жизни и заниматься примитивным земледелием.

Португальский историк Ж. де Барруш писал в 1552 г., ссылаясь на известия других исследователей: «В центре страны (Бена-метапа) стоит квадратная (?) крепость, каменная внутри и снаружи, сложенная из камней поразительной величины, по-видимому, без применения извести… Это здание почти со всех сторон окружено холмами, на которых стоят другие строения, сходные с крепостью обработкой камня и отсутствием извести, и одно из них представляет башню высотой более двенадцати саженей»[44]. Это сообщение было забыто к тому времени, когда исследователи, предпринимавшие путешествия в связи с началом колониальных захватов, и среди них Карл Маух, в 1872 г. обследовали район Зимбабве.

Маух энергично оспаривал африканское происхождение этих построек и видел в них копии храма царя Соломона и дворцов царицы Савской в Йемене. Другие апологеты колониализма, например авторы «финикийской легенды», пытались доказать все что угодно, но только не исторические факты и культурные достижения Африки, являющиеся естественным следствием ее общественного развития. Еще и сегодня [в 1976 г.] режимы Южной Родезии (Зимбабве) и Южной Африки и их идеологические пособники открыто и официально приписывают этой культуре чужеземное происхождение, хотя в результате усиленных изысканий последних 40 лет археологи и историки с полным основанием пришли к противоположным выводам. Можно не сомневаться, однако, что история вынесет свой приговор и угнетенные народы Зимбабве и ЮАР, сбросив господство расового меньшинства, получат возможность вновь открыть важные традиции своего исторического развития.

Ученые-марксисты и прогрессивные буржуазные исследователи никогда не оспаривали автохтонное происхождение Зимбабве, в чем их убеждали найденные археологические материалы. Между находками из Мапунгубве к югу от реки Лимпопо — остатками костяков, прекрасными золотыми бусами (около 1200 штук), наручными браслетами и обручами, осколками тончайших золотых пластинок и безделушек — и создававшимися на этой территории с I тысячелетия н. э. земледельческими культурами, знавшими железные орудия труда и оружие, а главное — высокоразвитое художественное ремесло, прослеживается столь тесная связь, что нельзя не видеть в них творения местных жителей негроидной расы.