На протяжении семи последующих лет Мэрилин была обязана работать исключительно на киностудию «XX век — Фокс» и соглашаться на все предлагаемые ей роли. В конце каждого года студия могла в одностороннем порядке и без указания причины разорвать контракт и уволить актрису; в любой момент они могли одолжить ее другой кинокомпании и черпать извлекаемую из этого прибыль, как бы велика она ни была (в то же время сама Мэрилин продолжала бы получать всего лишь ту сумму, которая причиталась ей в соответствии с договором, заключенным ею с компанией «Фокс»), Более того, артистке не разрешалось принимать никакие предложения о работе, хотя бы и самые прибыльные (в том числе в театре, на радио или телевидении, а также с целью записи грампластинок), даже если она в данное время не снималась ни в каком фильме «Фокса». Именно так выглядели семилетние контракты, которым подчинялось большинство актеров в американском кинобизнесе. Можно назвать такой договор кабальным и рабским, поскольку он давал кинокомпаниям все мыслимые и немыслимые права, оставляя для актеров-исполнителей совсем немногое. Такова была действовавшая в ту пору процедура, и она продержалась вплоть до радикальной реорганизации всей системы кинопроизводства, которая состоялась как раз в огромной степени благодаря Мэрилин Монро.

Однако даже в тот момент, когда Мэрилин подписывала указанный контракт (вступавший в силу с 11 мая 1951 года), ей как-то удалось отстоять для себя одну важную привилегию. Даррил Занук, который по-прежнему не считал Мэрилин Монро ценным пополнением своей колоды актеров и просто поддался мягкому нажиму со стороны Шенка, Хайда, агентства Морриса и Скураса, согласился нанять Наташу Лайтесс в качестве преподавательницы драматического искусства для Мэрилин и даже по мере возможности привлекать ее к работе с другими актерами, находящимися у студии на контракте. Наташу сразу же внесли в ведомость по заработной плате для сотрудников студии «Фокс», установив ей вознаграждение в размере пятисот долларов в неделю (с возможностью ежегодных повышений), и Мэрилин дополнительно уплачивала ей еженедельно еще двести пятьдесят долларов за частные уроки. Так возникла парадоксальная ситуация, по причине которой Наташа никогда не испытывала смущения, в то время как Мэрилин могла бы страдать и даже чувствовать зависть: ведь артистка зарабатывала куда меньше, чем учительница. Но Мэрилин были безразличны заработки Наташи, как, впрочем, и собственные: «Меня не интересуют деньги, — не раз говаривала она. — Я хочу только одного: изумлять».

В соответствии с действовавшим соглашением студия «XX век — Фокс» должна была посылать своих самых красивых актрис на ежегодные киноторжества, которые проходили весной. Именно при этих обстоятельствах Мэрилин в первый и единственный раз появилась 29 марта на вручении премий Американской академии киноискусства. Она вручала «Оскар» за наилучшее достижение в области звукозаписи. На ней было темно-фиолетовое шифоновое платье без рукавов, позаимствованное из студийного гардероба. Но, готовясь к выходу на сцену, Мэрилин вдруг заметила маленькую дырочку, образовавшуюся в ткани. Разразившись рыданиями, она сетовала, что не может показаться перед юпитерами в таком состоянии. Ассистентка как-то справилась с неожиданно возникшей проблемой, а тем временем другие молоденькие актрисы со студии «Фокс» поправляли ей макияж и придавали мужества. В конце концов Мэрилин, едва не лишившаяся дара речи из-за страха перед выходом на сцену, смогла перебороть себя, подойти к подиуму и вручить статуэтку лауреату (по случайному совпадению им оказался Томас Моултон — за работу в фильме «Всё о Еве»^[175]).

Когда Элиа Казан описал в своих воспоминаниях день встречи с заплаканной Мэрилин Монро на съемочной площадке картины «Ты настолько молод, насколько сам считаешь», то забыл добавить, что в тот момент его сопровождал драматург Артур Миллер, автор оригинального сценария к фильму «Крюк»^[176], в котором Казан собирался быть режиссером. Это произведение было задумано как политически острый и довольно щекотливый фильм о честных портовых докерах из Бруклина, которые бунтуют против эксплуатирующих их жуликов. Точно так же как и Казан, Миллер запомнил, что в тот январский день Мэрилин выглядела в павильоне весьма опечаленной. Помнил он и то, что в момент, когда они подали друг другу руки, из-за «неожиданного соприкосновения с ее телом меня пробрало трепетом — чувством, которое никак не сочеталось с ее печалью среди всего окружающего великолепия и изобилия техники, а также кипучей рабочей суеты, связанной с подготовкой к съемке очередной сцены»^[177].

Назавтра Мэрилин по приглашению Казана отправилась вместе с ним в офис Гарри Кона, который подумывал о том, не организовать ли съемки ленты «Крюк» в павильонах киностудии «Коламбия» (и который, кстати говоря, вовсе не сразу узнал свою давнишнюю контрактную артистку). Эта встреча положила начало целой серии событий, которые в итоге привели к отказу от работы над указанным фильмом, а это решение, в свою очередь, сыграло существенную роль для возникновения будущего супружеского союза Мэрилин с Артуром Миллером.

Под нажимом Кона сценарий показали Рою Брюэру, председателю голливудского профсоюза работников сцены и личному другу Джо Райана, лидера Международного профсоюза портовых рабочих. Вскоре после этого Брюэр проинформировал Кона, что он попросил Федеральное бюро расследований (ФБР) прочитать сценарий фильма «Крюк». А в этом ведомстве труд Миллера с ходу классифицировали как произведение, призывающее к совершению преступных деяний и носящее в опасной степени антиамериканский (а быть может, даже подрывной) характер, причем в период, когда война в Корее настоятельно требовала решения проблемы транспортировки живой силы и вооружений с использованием морских путей. Брюэр указал также, что если сценарий Миллера не будет изменен так, чтобы доминирующей темой в нем стали негодяи коммунисты и выступающие против них хорошие парни антикоммунисты, в любом кинотеатре, который получит прокатную копию картины «Крюк», профсоюз приостановит работу своих киномехаников, обслуживающих проекционную аппаратуру. В данном вопросе сам Брюэр по существу оказался более «антиамериканским», нежели сценарист, поскольку он энергично боролся против свободы слова, гарантированной американской Конституцией. Миллер предпочел забрать свой сценарий обратно, нежели выполнять столь абсурдные требования^[178], и это явственное проявление профессиональной честности и принципиальности немедленно вызвало у Мэрилин восхищение.

Многие часто обращали внимание на симпатию актрисы к более слабым. Она невероятно сочувствовала увечным детям-инвалидам, из-за которых, как мы уже знаем, перечеркнула планы специалистов по рекламе в ходе кампании по популяризации одного фильма при проведении турне по стране, и неоднократно причиняла трудности другим лицам, заставляя остановить машину, чтобы, к примеру, позаботиться о поранившемся или заблудившемся домашнем животном. Зрелище бездомного пьяницы на бульваре Голливуд, кратенькая заметка о чернокожем актере, которому запретили войти в театр или в ресторан, ситуация людей, живших как бы за бортом общества (вроде ее матери), — все это доводило Мэрилин едва ли не до плача и порождало немедленную бурную реакцию, сопровождавшуюся конкретной, иногда и финансовой, помощью. Сейчас Артур Миллер показался ей защитником страждущих и заброшенных людей, которыми никто не интересовался и которых никто не поддерживал, — и благодаря этому он завоевал ее уважение. На этой почве вскоре пустило свои корни семя любви, но до того, чтобы это чувство полностью выросло и расцвело, предстояло прождать еще целых пять лет.

В момент их знакомства Мэрилин было двадцать пять, Артуру — на десять лет больше. Он родился в 1915 году в Гарлеме и вместе с семьей — его отец был портным — пережил на своей шкуре все невзгоды великого кризиса. После окончания средней школы и работы в универмаге он стал посещать занятия в университете штата Мичиган, где получил премию за написание нескольких драматургических произведений. Когда Миллер впервые встретил Мэрилин, то был женат на Мэри Грейс Слэттери, которую полюбил во время совместной учебы в колледже, и имел двоих детей. Его профессиональные достижения включали пьесу, которая провалилась на Бродвее («Человек, которому так везло»), удачный роман об антисемитизме («Фокус»), а затем пришли слава и премии за две пьесы: «Все мои сыновья» (1947) и «Смерть коммивояжера» (1948). Наряду с Теннесси Уильямсом и Юджином О'Нилом Миллер считался одним из крупнейших драматических талантов Америки. С очками на носу, высокий и худощавый, он был несмелым человеком, словно бы не доверяющим собственным силам и возможностям; его поведение выглядело немного неестественным и было типичным для интеллектуала. Однако начиная с сороковых годов Миллер перестал ограничивать свои интересы исключительно книгами: уделяя внимание определенным общественным и семейным вопросам, он являл собой тип человека активного и охотно пребывал на свежем воздухе. Артур любил заниматься спортом, работать в саду и что-то мастерить гораздо в большей мере, нежели разговаривать на темы всяких эстетических теорий; подобное умствование пришло к драматургу лишь позже, когда окружение стало ожидать от него именно этого.