Де Динес начал с самого простого. Он поставил ее, босую и улыбающуюся, на прямом отрезке шоссе № 101, проходившего к северу от Голливуда; там, невзирая на слепящее солнце, она вглядывалась в диафрагму немигающими глазами. Результаты этой серии снимков оказались более чем воодушевляющими — благодаря Норме Джин, которая с разудалыми косичками, в красной юбке с белыми звездочками и в полосатом свитере — словно модная девица, добирающаяся автостопом, — загорала, не обращая внимания на дорожное движение; фотограф знал, как добиться того, чего ему хотелось. Затем он забрал свою модель на большой луг, выдернул ленточку из ее волос, заменил свитерок и облегающую блузку на белый фартук в складку и одолжил в расположенной неподалеку усадьбе новорожденного ягненка. Сейчас Норма Джин была простой фермерской дочкой, которая, однако, источала, какэто сформулировал сам де Динес, «наивное, но опасное и волнующее очарование»[86].
Потом произошла очередная перемена облика: волосы были зачесаны назад и у шеи стянуты резинкой, она натянула на себя джинсы синего цвета, а красная блузка, завязанная сразу же под бюстом, задорно обнажала живот. В таком наряде Норма Джин, сидя на заборе, улыбалась в камеру и выглядела так, словно собиралась вот-вот войти в сарай неподалеку.
Когда Норма Джин показала эти снимки Джиму, тот продемонстрировал холодное безразличие. «С моей точки зрения, она превратилась в совершенно другого человека. Жена показывала мне разные фотографии, свои новые платья и туфли — как будто бы я интересовался всеми этими штуковинами. Она гордилась своими изображениями на обложках журналов и той популярностью, которой с недавних пор стала пользоваться в "Синей книге", и ждала от меня точно такой же реакции. Ей хотелось сделать карьеру». Иными словами, она уже перестала быть зависящим от других подкидышем и отшельником; теперь она стала честолюбивой молодой женщиной, а с этим решительный моряк никак не мог согласиться.
Непосредственно перед Рождеством, к ужасу и гневу Аны Лоуэр и Этель Доухерти (не говоря уже о кипящем возмущением муже, которого оставляли в одиночестве), Норма Джин отправилась в очередное, теперь уже более длительное странствие с де Динесом. «Правда такова, — призналась она через годы, — что я начала эту поездку, имея в виду исключительно деловые соображения [де Динес заплатил двести долларов за ее проживание]. Но Андре представлял это себе совершенно иначе». («У меня было большое желание сделать из нее свою любовницу».) Апатичная реакция Доухерти, энтузиазм, с которым Норма Джин подходила к работе фотомодели, а также страстная настойчивость де Динеса, обожавшего Норму, привели к тому, что ее верность мужу оказалась подвергнутой очередному испытанию. «Честно говоря, Андре систематически использовал Норму Джин, — утверждает Алекс Д'Арси, актер и знакомый нашего фотографа. — Это был совершенно полоумный тип, который внушил девушке, что он абсолютно необходим ей».
Андре и Норма сначала задержались в пляжной местности Зама-Бич, где он фотографировал свою спутницу, когда та подбрасывала волейбольный мяч, бродила по волнам, дефилировала в раздельном купальном костюме и просто бегала по пляжному песку. Потом они отправились в пустыню Мохаве, где едва не наступила физическая близость этих двух воплощений природной красоты. Оттуда пара поехала на север, через Йосемитский национальный парк и дальше — в штаты Невада и Вашингтон. Энтузиазм Андре не остыл ни на градус даже тогда, когда он щелкал свою модель на заснеженных склонах хребтов, близ вершины горы Маунт-Худ. Однако, когда они останавливались на ночь в отдельном домике или в мотеле, Норма Джин упорно поддерживала платонический характер их отношений и настаивала на отдельных комнатах: «Мне надо было как следует выспаться, чтобы на следующий день отлично выглядеть, и [поэтому] я просила его быть хорошим и послушным». Пока что Андре страдал и ощущал в себе мрачную неудовлетворенность отвергнутого конкурента, когда подсовывал ей под двери номера листки бумаги. «Приди ко мне, — царапал он на них. — Мы будем любить друг друга. Ты не пожалеешь».
И тем не менее очередной телефонный разговор Нормы Джин с Грейс Годдард послужил детонатором целой цепочки событий, которые в конечном итоге привели модель в постель к ее фотографу. Речь у них шла, в частности, о Глэдис, которая жила тогда в Портленде, штат Орегон, и Грейс после беседы с Нормой организовала встречу матери с дочерью.
Встреча двух женщин после шести с лишним лет разлуки оказалась, как это легко можно было предвидеть, трудной; для Нормы Джин она явилась также невыносимо печальной. Когда в сан-францискской психиатрической клинике поняли, что Глэдис не представляет собой угрозы ни для себя, ни для других, ей дали двести долларов, два платья и свободу. После почти годичного блуждания в одиночку по северо-западному тихоокеанскому побережью (часто бедная женщина находила убежище в приютах Армии Спасения) несчастная сняла номер в жалком отеле, расположенном в Портленде. Поскольку Глэдис привыкла к тому, что многие годы к ней относились как к человеку умственно и психически неполноценному, она уже не умела нормальным образом поддерживать отношения с людьми. Не чувствуя никакой тяги к общению и совершенно безразличная ко всему, Глэдис явила собой ужасающее зрелище для дочери, которая приехала навестить ее с подарками и устроила в тот день настоящее представление.
Норма Джин обняла мать, скованно сидящую в плетеном кресле и полностью погруженную в себя; потом она показала ей несколько своих фотографий работы де Динеса и вручила пакет шоколадных конфет. Но Глэдис не выразила ни благодарности, ни удовлетворения. Она оказалась даже не в силах протянуть руку и прикоснуться к дочери, и после продолжительного неловкого молчания (Андре в это время нервно прохаживался по комнате) Норма Джин прикорнула у ног матери.
И тогда на мгновение показалось, что разделявшая их стена рухнула. «Я бы хотела поселиться с тобою, Норма Джин», — прошептала Глэдис. Эти слова повергли в ужас Норму Джин, которая едва знала мать и которая в предвидении скорого конца своего замужества содрогнулась при одной мысли о том, что могла бы оказаться обремененной необходимостью опекать и заботиться о Глэдис. Именно в этот момент к разговору подключился Андре, сказав, что собирается жениться на Норме Джин после ее развода и что они вдвоем намереваются перебраться в Нью-Йорк. Норма Джин пыталась прервать его или хотя бы скорректировать и смягчить высказывание фотографа, но тот заявил, что им обоим уже давно пора покинуть этот отель. «Мама, скоро я с тобой снова увижусь», — пробормотала Норма Джин, с трудом сдерживая слезы, после чего поцеловала мать, оставила на столе вместе с подарками и сувенирами свой адрес и номер телефона и тихо вышла. Когда они с Андре ехали на машине в южном направлении, в сторону дома, она всю дорогу проплакала.
До конца жизни Норму Джин преследовала мысль о Глэдис, которая пережила дочь на двадцать два года. Как признала позднее актриса, у них никогда не было шансов установить нормальные отношения, какие связывают обычно мать и дочь, поскольку опасения Нормы по поводу возможности самой психически заболеть усугублялись той явной травмой, которую порождали в ней воспоминания детства. Знаменитая Мэрилин Монро никогда не рисковала возможностью возникновения такой ситуации, в которой Глэдис могла бы вновь отвергнуть дочь или отстраниться от нее. Но это стало причиной того своеобразного стереотипа отношений с женщинами, который сложился в ее жизни: потребность иметь мать сталкивалась со страхом перед ее утратой, и в своем стремлении не подвергать себя риску боли, которую ей могут причинить окружающие женщины, она часто сама первой отвергала предложенную ей женскую дружбу. Стыдясь своего прошлого и избегая всего, что могло бы его напомнить, Мэрилин Монро напрасно пыталась забыть о матери, хотя издалека все же удовлетворяла материальные потребности и запросы Глэдис.
