Когда Делани заявил, что Мэрилин уже не обязана работать на «Фокс», он говорил это не ради тщеславной и пустой похвальбы; к тому имелись веские основания. Юрист тщательно подсчитал дни в начале 1954 года, в течение которых работа Мэрилин на студии была приостановлена, а также вычислил период, в течение которого «Фокс» был обязан возобновить опционы к картинам «Нет штуки лучше шоу-бизнеса» и «Зуд седьмого года». Опоздав с этим на несколько дней и не позаботившись, кроме того, о перенесении на бумагу своего устного обещания насчет предоставления Мэрилин стотысячной премии за «Зуд», кинокомпания с формальной точки зрения просрочила платежи; кроме того, дирекция студии рассчитывала на то, что Фелдмен в свое время вынудит Мэрилин подписать два существенных документа, однако актрисе ловко удалось уклониться от этого. Более того, Делани обратил внимание всех заинтересованных лиц, «что не представлялось возможным с точки зрения законодательства, дабы мистер Фелдмен был одновременно и агентом, и продюсером ["Зуда седьмого года"] без заключения на сей счет отдельного договора и получения на то согласия мисс Монро». По этой причине было решено выделить указанный кинофильм из общего договора, но и этот вопрос не дождался документального оформления в письменном виде. Поэтому Делани мог утверждать, что de facto производство картины «Зуд седьмого года» означало расторжение контракта 1951 года между Мэрилин Монро и студией «Фокс».
По счастливому для ММП стечению обстоятельств кто-то с «Фокса» сказанул кому-то из журнала «Всякая всячина», что «мисс Монро действительно снялась [в "Зуде седьмого года"] в соответствии с новым соглашением, которое обеспечивало ей существенный рост заработков». Эта капелька недержания речи и последующей огласки чрезвычайно облегчила дальнейшие усилия ММП: ведь, согласно действовавшему в Калифорнии законодательству, опубликование подобного заявления означало, что у Мэрилин нет никаких дальнейших обязательств перед «Фоксом», пока не закончатся переговоры по заключению нового контракта. Одновременно Мэрилин получила письмо от студии. В нем содержалось признание того факта, что ее контракт 1951 года фактически оказался расторгнутым устной договоренностью, которую они достигли, приступая к съемкам «Зуда». «Такое письмо — это мечта каждого адвоката, — написал Ирвинг Стайн, — поскольку лишь неслыханно редко случается, чтобы оппонент полностью подтвердил и засвидетельствовал наличие устной договоренности. Я убежден, что студия "XX век — Фокс" с финансовой точки зрения поступила в высшей степени разумно, поскольку в противном случае она потеряла бы алмазные копи». Пока что для ММП дела складывались необычайно удачно.
Как легко было предвидеть, и в студии «Фокс», и в офисе Грина юристы двинулись в наступление. Прежде всего студия приостановила действие контракта Мэрилин. Это, однако, не было сильным ударом, поскольку формально «Зуд седьмого года» находился на стадии производства и Мэрилин была необходима «Фоксу» для съемки нескольких последних сцен, запланированной в Голливуде на январь. Готовилось и дополнительное наказание — на случай, если актриса откажется от участия в следующей картине под названием «Как быть очень-очень популярной». Мэрилин не собиралась принимать указанное предложение, поскольку ей в этой ленте была предназначена роль специалистки по стриптизу.
Желая тем не менее надлежащим образом выполнить свои обязанности, Мэрилин вместе с Милтоном в воскресенье, 9 января, полетели в Голливуд, и на следующий день артистка явилась на студию, чтобы сняться в заключительных кадрах «Зуда седьмого года». «Отлично выглядишь!» — сказал ей вместо приветствия Билли Уайлдер. «А почему должно быть иначе? — ответила Мэрилин. — Ведь я же зарегистрировала свою фирму!» Первой картиной новой кинокомпании, — сказала она несколько наперед, — могла бы стать биография Харлоу.
Снова очутившись на Манхэттене, Ирвинг Стайн, весьма энергичный адвокат новой группы, делал все возможное, чтобы компания, на которую он работал, преуспевала. Стайн был старым другом Фрэнка Делани, адвоката Грина, и его наняли в качестве юридического советника вновь созданного предприятия. Он трудился с огромной самоотдачей и самопожертвованием, зачастую без регулярного вознаграждения, поскольку ММП не имела никаких поступлений, пока весной Милтон не заложил свой дом в Коннектикуте, чтобы помочь в финансировании долгосрочных планов и покрыть текущие расходы, в частности на проживание Мэрилин в Нью-Йорке.
Стайн с ходу доказал свою полезность, настаивая, чтобы Мэрилин перебралась на постоянное жительство в штат Коннектикут (где предприниматели не уплачивали в то время подоходный налог, что давало дополнительные финансовые выгоды). В соответствии с указанной рекомендацией Мэрилин в конце января обратилась к властям штата с просьбой о выдаче ей водительского удостоверения и о внесении в тамошние избирательные списки. Стайн понял, что столь же важно продолжение связи между Мэрилин и Ди Маджио, который во время рождественских праздников навестил актрису в Нью-Йорке — фактически провел у нее в отеле по меньшей мере одну ночь.
Ирвинг Стайн оценивал указанный контакт со стратегической точки зрения: он мог принести всему предприятию или добавочные хлопоты, или выгоды — просто потому, что Мэрилин в эмоциональном плане еще не освободилась от Джо, и это прямо-таки бросалось в глаза. «Последствия происходящего могут оказаться для нас роковыми, — зафиксировал Стайн в дневнике компании 27 января, — поскольку Джо все сильнее настаивает на возвращении Мэрилин в Калифорнию». А через несколько дней многозначительно добавил: «Надо вынудить Джо Ди Маджио провести разговор с Франклином [Делани]. Милтон и Мэрилин поссорились в машине, возвращаясь из Коннектикута]. Нам обязательно нужно познакомиться с Ди Маджио!» Из записей Стайна, сделанных 2 февраля, вытекает факт его обращения к Делани по поводу того, что было бы правильно передавать Мэрилин разные известия о «Фоксе» «только тогда, когда Ди Маджио находится в городе».
Это не составляло никакого труда, потому что куда бы ни направлялась Мэрилин, Джо всенепременно устремлялся за ней. Когда она вместе с Милтоном поехала в Бостон, чтобы посетить потенциального спонсора ММП, Джо нежданно-негаданно свалился на них в отеле, так что актрисе пришлось покинуть Милтона и провести пять дней с бывшим супругом в Уэлсли, штат Массачусетс, в доме его брата Доминика. Вся пресса кипела от слухов и сплетен о возобновившейся супружеской любви.
— Это примирение? — спросил журналист, прерывая их обед в одном из ресторанов Бостона.
— Как ты думаешь, дорогая? — сладким голосом переспросил в свою очередь Джо, обращаясь к экс-жене.
Мэрилин на мгновение заколебалась.
— Нет. Скажем, что это просто посещение.
Человек по имени Генри Розенфелд, встретиться с которым отправились Милтон и Мэрилин, был богатым производителем одежды, ньюйоркцем, который в этом месяце надолго прибыл по делам в Бостон. Он начал там выпуск недорогой одежды для женщин — недорогой, но обладающей почти таким же неброским шиком, какой присущ нарядам, демонстрируемым на подиумах модельерами высокой моды. Его скромные, обычно похожие на рубашки платья, продававшиеся по цене от восьми до десяти долларов, пользовались одинаковым успехом среди конторских служащих, актрис и дам из общества; до 1955 года годовой оборот фирмы вырос до восьмидесяти миллионов долларов. Розенфелд, которого называли Кристианом Диором Бронкса, проявлял интерес к широкому кругу деятельности, и Милтон лелеял надежду, что в этот круг попадет и кинопроизводство. В целом этот расчет оказался неверным, и попытка не удалась, но на протяжении нескольких ближайших месяцев Розенфелд передавал небольшие суммы на текущие расходы ММП, и разошлись слухи (которые сегодня невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть), что Мэрилин воспользовалась своими прелестями, дабы убедить фабриканта в серьезном характере всего, что предпринимала ее кинокомпания.
Одновременно очень многие люди: Сэм Шоу, Элиа Казан, Черил Кроуфорд и вся команда Милтона — были убеждены, что два руководителя нового кинопредприятия снова закрутили между собой роман. Разумеется, не вызывает сомнений, что снимки Мэрилин, которые Милтон сделал в 1954 и 1955 годах, принадлежат к числу наиболее искусительных и эротичных в истории фотографии. На некоторых из них, скажем на том, который сделан с рассеивающим фильтром и называется «Сидящая в черном», Мэрилин напоминает берлинскую женщину-вамп образца примерно 1928 года — на ней только сетчатые чулки, что-то вроде корсажа и шляпа, а ее взгляд и поза поразительно неестественны, едва ли не безумны — и упоительно чувственны.